Каждую субботу праздновали «шабат». Столы покрыты льняной скатертью, густое вино, наподобие кагора, фаршированная рыба. Молитва перед трапезой – все так торжественно и трогательно.
Тамара в тот год была улыбающаяся, счастливая, легкая. По вечерам танцевала с Турком под музыку, и по тому, как он вел ее в танце, как они двигались и смотрели друг на друга, было видно, что после танцев они вернутся в номер и лягут в постель. И Бог снов покровительственно хлопнет турка по правому плечу.
Они оба были молоды, но не первой молодостью, а второй. Ей сорок, ему пятьдесят. У них есть прошлое, но и будущее тоже есть.
Прошло пять лет. Их счастье было ровным и насыщенным, как хорошее вино.
Турку исполнилось пятьдесят пять. Эту дату справляли торжественно. В ресторане. Собрались все друзья и родственники, и, конечно же, дети.
Дети – это три дочери. Старшая пришла со своими детьми, то есть внуками. Средняя дочь проходила службу в армии и пришла на юбилей в форме. У нее не было времени переодеться.
Младшая дочь училась живописи и подарила отцу картину. На картине были изображены все члены семьи: отец, покойная мать, три дочери, зять и два внука – мальчик и девочка. И это все. Тамары там не было и близко.
Что это значило? Очень просто. Они не считали Тамару членом своей семьи.
Да, живет с отцом некая русская (все, кто из России, – русские), обстирывает его, готовит еду, убирает в доме, сексуально обслуживает – бесплатная рабсила плюс проститутка. Но семья (как там говорят: мешпоха) – это другое. В семью Тамара не входит.
У Тамары потемнело в глазах. Она устроила скандал прямо на месте, в ресторане. Она испортила весь праздник. Она орала Турку в лицо:
– Немедленно под хупу, или я сейчас же ухожу.
– Уходи, – сказали дочери. – Что же ты стоишь?
Турок безмолвствовал, тем самым поддерживал дочерей. Тамара ушла.
– Я правильно сделала? – спросила Тамара у своей соседки, тоже русской. В Москве ее звали Римма, а здесь Ривка.
– Правильно, – согласилась Ривка. – Только не надо было скандалить при людях. Скандалить – это унижаться.
– А как?
– Промолчать. А потом вернуться домой и поставить ультиматум.
Тамара позвонила Турку по телефону и повторила свое требование. Под хупу. А иначе полный разрыв отношений.
Турок тяжело молчал. Страдал. Но стоял как скала. Тамара перестала звонить. Ушла на погружение. Она выжидала, что Турок не выдержит одиночества и приползет к ее ногам.
Но оказывается, турка познакомили с другой женщиной, моложе Тамары. Разведенной.
Эту весть принесла Ривка.
– Разводушка, понимаешь? – спросила Ривка.
– Конечно, понимаю, – отозвалась Тамара. – Чего там не понять?
– Из Марокко, – уточнила Ривка. – Марокканка.
Турок стал жить с марокканкой, а Тамара осталась на бобах.
Время шло, она тосковала. Жалела, что проявила максимализм. Лучше было жить без хупы, чем никак.
Тамара – красивая женщина, с высшим образованием. Книги читала. Знает русскую классику, это тебе не мароканье, которое понаехало из Африки, на хвостах качаются. Русские евреи принесли высокую русскую культуру на землю обетованную. Но Турку не нужен был Достоевский. Ему нужна была просто женщина с сиськами, а все женщины одинаковы и взаимозаменяемы.
Турок и сам не семи пядей во лбу. Перекупщик овощей.
Тамара работала в русской газете. Писала статьи и очерки. Ее называли «золотое перо».
За Тамарой стал ухаживать завотделом. Не чета Турку. Но…
Чужой. И не так пахнет.
От Турка пахло фруктами: персиками, яблоками. Ничто на свете не издает такого аромата, как спелые яблоки.
Господь Бог снабдил фрукты буквально божественным ароматом. Зачем? Чтобы летели пчелы.
А от завотделом пахло рыбой. При этом у него были любовницы в машбюро и среди внештатных журналисток. Никого не пропускал.
Разве можно сравнить его с Турком? Турок был предан каждой своей клеточкой. Каждой своей секундой. Принадлежал ВЕСЬ. Он привык быть преданным и верным.
Тамара стала жалеть, что тянула его под хупу. Что такое хупа? Формальность. Штамп в паспорте. А люди живут не штампами, а духом и материей.
Однажды ей приснился сон: Турок пришел к ней и заплакал. И она тоже заплакала.
Проснулась в слезах. Вся подушка была мокрой.
Тамара встала с постели, подошла к телефону и позвонила своему Турку. Он взял трубку, и в его голосе зазвенела такая радость…
Дальше все случилось как во сне. Сон оказался вещий. Он пришел и заплакал, и она заплакала. Когда прошли первые минуты размягчения души, Тамара проговорила, сморкаясь в платок:
– Мы больше никогда не расстанемся, но ты должен повести меня под хупу…
– Нет, – слабо отозвался Турок.
Он любил – да. Он скучал – да. Хочет ли он обратно к Тамаре – несомненно. Но под хупу – нет. Этим самым он предаст жену и обидит детей. А семья для верующего еврея – святое. Семья – это часть веры.
Тамара поняла, что сломить сопротивление невозможно. Единственно, что удалось выколотить: пенсия Турка после его смерти отходила Тамаре.
Это можно оформить как-то.
Турок, прежде чем дать согласие, навел справки: может ли пенсия после его смерти отойти детям? Сказали: нет. Не может. Значит, после его смерти пенсия просто пропадет. Не достанется никому. В таком случае – пусть ее забирает Тамара. Дети не ущемлены.
Интересы детей Турок ставил превыше всего, и Тамару это бесило.
Но что поделаешь? Пришлось подчиниться.
Турок оформил необходимые бумаги. Что-то подписал. Будущее Тамары было обеспечено, хотя не ясно – кто умрет раньше. Турок был здоров как бык. Вернее, другой зверь – сухой, жилистый. А такие долго живут.
Итак, разлука не удалась. Турок и Тамара снова стали жить вместе. Вместо ели. Тамара готовила его любимые турецкие блюда. Научилась выпекать турецкие сладости с невообразимым количеством сахара.
Приучила Турка к совковой еде: салат оливье, борщ с чесноком, пирог с черникой. Турку нравилось все, что исходило из Тамариных рук.
Вместе ездили отдыхать. Он носил чемодан. Помогал распаковывать. Все делалось в четыре руки, что гораздо легче и веселее.
Вместе спали, ощущая тепло друг друга. Они спали под одним одеялом, а это значит – не расставались всю ночь. Пропитавшись теплом друг друга, оба были неуязвимы. В броне любви.
Все было замечательно, кроме одного обстоятельства. Тамару мучила марокканка, которая ее замещала. И она (Тамара) постоянно задавала вопросы.
– А где она сейчас?
– Не знаю, – отвечал Турок. – Наверное, у себя дома.
– А она на тебя обиделась?
– Не знаю. Может быть.
– А что ты ей сказал?
– Сказал, что не могу без тебя жить.
– Так и сказал?
– А что?
– Ей же обидно.
– Зато все ясно. Я не морочил ей голову.
– Она, наверное, переживает… – притворно сочувствовала Тамара.
– Привыкнет.
– А почему она не старается тебя вернуть?
– Это бесполезно. Она – неглупая женщина.
– Не глупая – значит умная? – уточнила Тамара.
– Да. Она умная.
– Красивая? – напряглась Тамара.
– Не красавица, но все при ней.
– А что при ней? – насторожилась Тамара.
– Ну… то, что у женщин.
– А тебе с ней было хорошо?
– Хорошо.
– А как?
– Что «как»?
– Как она тебя любила?
– Я не хочу об этом говорить.
– Как я? Или по-другому?
– Так и по-другому.
– А как?
– Мужчины об этом не говорят.
– Ну, скажи…
– Не хочу.
– Я тебя умоляю.
– Тебе будет неприятно.
– Честное слово, не будет. Ну пожалуйста… Я обещаю, что сразу забуду.
И он сказал.
Тамара обомлела. У нее было развито воображение, и она представила себе: как все происходило в мельчайших подробностях.
Тамара возненавидела. Она буквально плавилась от ненависти. Тамара не ожидала от себя такой реакции, но сделать ничего не могла.
Прошел день и другой, а ненависть не утихала. Она кипела в ней бурыми парами, заполняя сердце и мозги.
Так продолжалось месяц, другой и третий. Они по-прежнему вместе ели, но Тамара швыряла тарелки на стол. Они вместе спали, но под разными одеялами. Тамара постоянно оскорбляла его нехорошими намеками.
В конце концов он превратился в затурканного еврея – запуганного и затравленного. А она – злобная фурия, в душе которой горел адский огонь. Глаза полыхали. От легкой Тамары не осталось и следа.
* * *Всю эту историю Тамара рассказала Ларисе Николаевне. Они сидели на террасе дорогого отеля, пили чай с мятой. В нескольких шагах ртутно поблескивало Мертвое море.
– Я ничего не поняла, – созналась Лора. – А в чем он виноват?
– Как?! – Глаза у Тамары вылезли из орбит. – Знаете, что она делала?
– Нет. Откуда же я знаю?
Тамара наклонилась к Лоре и прошептала ей в ухо.
– Ну и что? – равнодушно спросила Лора.
– А вы знаете такое? – ужаснулась Тамара.
– Да это все знают. Даже школьники. Я не предполагала, что у вас в Барнауле все такие целомудренные.
Тамара смотрела, вытаращив глаза, и Лора боялась, что они у нее выпадут на кофту.
– Вы понимаете, он верующий… А развратничал, как обыкновенный проститут. И ему было хорошо. Не со мной, а с ней.
– Но он же вернулся к тебе. Значит, дело не в наслаждении, а в любви.
– Разве это не одно и то же?
– Это совершенно разное. Наслаждение можно достичь с кем угодно. А любовь бывает раз в жизни. Иногда два раза.
Тамара смотрела недоуменно, как в афишу коза.
– Тебе повезло. Тебя любят, – сказала Лора.
– Почему вы так считаете?
– Иначе бы он ушел. Зачем ему терпеть твое хамство?
Тамара задумалась.
Он действительно мог уйти, но не уходил почему-то. И она тоже могла его прогнать, но не прогоняла. Почему-то. Они были нужны друг другу. Зачем-то.
Мелькнула мысль: может быть, простить и забыть, как обещала? Но она не могла ни простить, ни забыть. Это было выше ее сил.
Лариса Николаевна висела в море, плавала в бассейне, с удовольствием ела кошерную еду.
Время от времени она видела Турка и Тамару. На лицах обоих стояло раздражение, и даже легкое отвращение, как будто они преодолевали дурной запах.
Но вместе с тем они ухаживали друг за другом. Он приходил к морю рано утром и занимал Тамаре удобный шезлонг под навесом. Вешал на него полотенце: дескать, «занято».
Она подносила ему в ресторане еду и при этом швыряла на стол тарелки.
Сформировалась ситуация: ни с тобой, ни без тебя. Любовь – Ненависть. Сочетание не редкое, если вдуматься.
Я надеюсь…
Пришел автобус и привез новую партию отдыхающих. Партия оказалась шумной, как грачи. Южные люди вообще не умеют разговаривать тихо.
Лора (Лариса Николаевна) с интересом наблюдала, как в море залезают женщины в одеждах, в хлопковых рейтузах и в платьях с длинными рукавами. Ортодоксальные еврейки не показывают голых рук и ног. Нельзя. Далее, они бреются наголо и ходят в париках. В такую жару. Но ничего не поделаешь. Вера. Иудаизм строг и даже жесток, как директор школы. Сплошные нельзя.
Лора стояла на берегу в раздельном купальнике. Руки, ноги, а также спина и живот выставлены на всеобщее обозрение. И ничего.
Лора любила купаться без лифчика. Топлес. Вся Европа давно так купается. Но не Израиль. Израиль – пуританская страна. Раздельный купальник – уже на грани.
Одетые пожилые женщины распластались в прибрежных водах, как гигантские плоские рыбы.
Камбалы. Они вымачивали себя в теплой соленой воде. Мариновали.
Лора стояла на берегу, смотрела и недоумевала. На что только не пойдешь ради веры. А камбалы смотрели на Лору и тоже недоумевали: стоит у всех на виду, голая, бедняжка, а мужчины мызгают ее глазами и вожделеют в помыслах. Фу!
К Лоре подошел худосочный мужичок, отдаленно напоминающий бульдога: выдвинутая нижняя челюсть, вытаращенные глаза.
Раньше Лора его не видела. Должно быть, приехал с новой партией.
– Здравствуйте, – произнес бульдог. – Вы меня узнаете?
Лора вгляделась внимательно.
– Меня зовут Миша Зальцман. Мы встречались в консерватории. Не помните?
– А-а… – радостно воскликнула Лора, хотя ничего не вспомнила. А не узнать человека – значит его обидеть.
– Вы когда приехали? – поинтересовалась Лора.
– Сегодня.
– Надолго?
– На четыре дня. Потом обратно. На этом же автобусе.
– Значит, вы в Израиле живете?
– Да. С девяностого года.
– А почему вы уехали?
– Все побежали, и я побежал, – улыбнулся Миша.
Вошли в море. Поджали ноги. Повисли.
Надо было скоротать время.
Миша рассказал, что развелся с женой. Жена с сыном уехали в Америку. Он остался в Москве. Потом переехал в Израиль. Сейчас живет в Ашдоде. Один.
– Почему один? – спросила Лора. – Это неправильно.
– А где я могу познакомиться? Не на дискотеку же ходить в моем возрасте.
– Одиноких женщин – море.
– Я тоже так думал, когда разводился. А оказалось: женщин море, а той, которая твоя, – ее и нет.
– А не надо перебирать, – посоветовала Лора. – Надо быть немножко легкомысленным.
На лодке плыл спасатель, похожий на подросшего Маугли: угольно-черные длинные волосы, точеный профиль, высокая шея, рельефные мышцы.
Миша Зальцман – далеко не Маугли. Скорее, старый бульдог с больными суставами и искусственными зубами.
Лора подумала: хотела бы она иметь такого бойфренда, как Миша? Ни за что. А такого, как Маугли? Тоже нет. Не хотела бы. Это чужое. Возле Маугли должна стоять подобная. Юная. Почти девочка. Ундина. Русалка. Сирена.
Не надо вступать на чужую территорию. Нельзя быть смешной. В отсутствии страстей есть своя прелесть. Свое достоинство. И свой покой.
В отеле по вечерам устраивали танцы. Солировал негр.
Он надевал особые фольклорные рубахи и вопил, пританцовывая. Двигался, как негр, – очень пластично, буквально переливался. Белые так не могут. Видимо, у белых другое чувство ритма и что-то другое внутри.
Отдыхающие танцевали. Все были на отдыхе, никаких забот, тела пропитаны солью, настроение замечательное.
Лора обратила внимание на стройную блондинку. На ней была короткая юбка, кофточка внутрь. Видны стройные ноги, тонкие щиколотки. Ничего не надо скрывать под брюками.
Возник Миша в просторной майке и в шортах. Бульдог в шортах.
– Я нашла вам жену, – сказала Лора.
– Где? – забеспокоился Миша. – Кто?
– Вон. Блондинка с бусами.
Миша выделил ее глазами. Оценил.
– А с чего вы взяли, что она согласна? Может, она замужем?
– Была бы замужем, так и танцевала бы с мужем. А она танцует с подругой.
– Может, и мы попляшем? – спросил Миша.
Лора подумала и согласилась. Когда-то она танцевала очень хорошо.
Миша двигался неинтересно. Он весь – как недоваренная макаронина. В нем не было стержня. Неудачник, который был задуман Богом как неудачник.
На другое утро, пребывая на берегу, Лора подошла к блондинке.
– Здравствуйте, – поздоровалась Лора.
– Мы знакомы? – удивилась блондинка.
– Будем знакомы. Я – Лора.
– Инна, – отозвалась блондинка.
– Извините за вопрос: вы замужем?
– Нет. А что?
– Вы живете в Израиле?
– Да. А что?
– Вы хотите замуж?
– За кого? – растерялась Инна.
– Пошли, познакомлю.
Инна оторопела. Взволновалась. Лора поняла: она не просто хочет замуж, а ОЧЕНЬ хочет. Более того, это ее хрустальная мечта. А иначе для кого эти тонкие щиколотки и эти синие глаза, тоже хрустальные.
Миша стоял на берегу – тонконогий, пузатый, с седой порослью на груди. Тот еще жених.
– Миша, привет, – поздоровалась Лора. – Познакомься, пожалуйста, это Инна.
Миша смутился и представился.
Инна смотрела на него с явным одобрением. Лора поняла: подойдет любой. Инну замучило одиночество. Каким-то образом это было ясно. Это считывалось с ее облика.
Постояли молча. Не знали, с чего начать. Решили начать с того, что вошли в море. Осторожно прошли на глубину. Поджали ноги и стали делать под водой велосипедные движения. Руки балансировали, держали равновесие. Теплая тугая вода обнимала и выталкивала. Над водой возвышались головы и плечи. Поверхность воды была как бы заставлена бюстами.
Инна в широкополой шляпе, загорелая, синеглазая была просто неотразима.
Миша с редкими волосами, облепившими череп, был похож одновременно на бульдога и на мартышку.
Лора не задумывалась над тем, на кого она похожа. На кого-то из семейства кошачьих. Может быть, на пантеру. Лора пела в оперном театре. У нее было сильное бархатное контральто. Все восхищались и говорили комплименты в лицо. Лора привыкла. Множественная доброжелательность заменяет одну большую любовь. Но и большая любовь тоже была. Правда, в прошлом. Потом она сменилась на большую ненависть. И закончилась полным равнодушием. Лора не верила в счастье для себя. А для других – верила свято. Почему бы и нет? В самом деле: престарелый Миша, одинокая Инна – в чужой стране, как затерянные дети. Взрослые люди – тоже дети. Особенно мужчины.
Мишу отнесло течением. Лора и Инна остались одни, в смысле – без Миши.
– Вы откуда приехали? – спросила Лора.
– Из Риги.
– А почему вы решились на эмиграцию?
– На нас наехали. Надо было ноги уносить.
– Вы бизнесмен?
– Мой сын бизнесмен.
– У вас такой большой сын?
– Тридцать семь лет.
– А вам?
– Пятьдесят семь.
– Боже, я думала вам сорок.
– Я молодо выгляжу, – согласилась Инна. – Я занимаюсь йогой.
– Потрясающие результаты.
– Это нетрудно. Главное – не манкировать. Каждый день, как «отче наш». В России женщины не следят за собой.
– Вы работаете?
– Я метопелет.
– А это что?
– Сижу с ребенком.
– С чужим? – не поняла Лора.
– Естественно. Девочка, три года. Изумительная девочка. Сейчас хозяйка потеряла работу. Не может содержать няньку. Я прошу ее разрешить мне приходить бесплатно.
«Хороший человек», – подумала Лора.