Прямо передо мной оказался небритый мужчина в черной шапочке. Я уперлась ему в грудь.
Но не спасло. Я увидела руку, которая стремительно приближалась к моему лицу.
Боль вонзилась в меня, и она была такой сильной, что я даже не почувствовала страха, когда чьи-то руки подхватили меня и я оказалась на заднем сиденье своей машины.
Я попыталась за что-то ухватиться, но сильные удары, уже ногами, затолкали меня в пол, между сиденьями, и я, как будто глядя на себя со стороны, на секунду удивилась, что смогла там уместиться.
Казалось, что еще мгновение назад я была на безопасном тротуаре, но машина уже мчалась, я лежала под чьими-то ногами, и тут только я поняла, почему темно: на голове было что-то, что закрывало мне глаза.
Я пошевелилась, чтобы избавиться от этого, но тотчас же получила пинок ногой. Боли не почувствовала: то ли от страха, то ли пинок был слабым.
Они говорили не по-русски. Я не понимала ни слова.
Голова болела так, словно в нее воткнули острую вилку и накручивали мозги, как спагетти.
Я вдруг поняла, что плачу. Сильно и очень мокро. Но абсолютно не шевелясь.
— Где права и техпаспорт? — услышала я голос с сильным акцентом.
Мне на голову что-то опустилось, и мне показалось, что это моя сумка.
— Громче, сука!
Я с готовностью повторила:
— В бардачке.
Мой голос был заискивающим, я специально старалась. Мне хотелось отвечать на их вопросы, говорить, рассказывать что угодно, чтобы их успокоить. Чтобы их разжалобить.
Чьи-то жесткие руки оказались у меня на теле… в моих карманах… у меня на груди.
— Деньги есть? — рявкнул тот же голос.
Нет, не надо скулить. Они меня не пожалеют.
Я постаралась совладать со своим голосом:
— Конечно есть. У кого ж их нет?
Я даже зажмурилась от страха. Шея напряглась в ожидании удара.
Они начали ругаться. По-русски. Матом.
— Вот сука…
«Они взяли мой „мерседес“. Забрали мои документы. Они убьют меня».
— Давай деньги, где они?
Я приготовилась не реагировать на боль. Каждая моя мышца напряглась и застыла.
Я ответила максимально вежливо:
— Права отдайте. Потом поговорим.
Я решила, что если в моем кармане будут права, то они меня не убьют. О том, что их могут потом вытащить, я почему-то не думала.
Меня не ударили.
— Слушайте, — я говорила бодро, словно все еще находилась в шезлонге на своей дачной веранде, — хотите, я вам доверенность на машину напишу, катайтесь на здоровье!…
Я замолчала на полуслове. Дура! Если они продиктуют мне данные, на кого доверенность, тогда уж точно убьют.
— Хотя вы и сами можете выписать…
Они говорили на смеси русского и какого-то армянского. Или таджикского. Или чеченского.
Один все время орал.
Мне показалось, что они дергались не меньше меня.
«Обдолбанные, — с ужасом подумала я, — на шприце».
— Слушайте, давайте нормально поговорим. Я ж нормальный человек, и вы нормальные. У меня в сумке, видели в кармане, кокс. Хотите?
Да. Нормальные люди обычно именно так и разговаривают. В скрюченном состоянии и когда половой коврик забивается в рот.
Ноги на мне задвигались, голоса стали оживленными.
Наверное, когда говорят: «В эту минуту напряжение между ними спало», имеют в виду именно такую ситуацию.
***— Гур, гур, гур, вые…ть, гур, гур… сука…
«Не убьют, — думала я, — шапку на глаза надели, не убьют».
— Слушайте, хотите, я вам анекдот расскажу? В два часа ночи мужик шарит по всем кухонным шкафам, заходит заспанная жена. «Где-то здесь водка была спрятана». — «Так ты ее на похоронах отца выпил». — «То-то я смотрю, что-то папашки не видно!»
Тот, что сидел впереди, засмеялся.
Они снова заговорили. По-моему, заспорили.
Разбавляя свои слова русским матом.
В какую сторону мы едем? Сколько времени?
Большим пальцем я стянула со среднего кольцо. Не бог весть что, но все-таки бриллианты.
Подняла руку вверх, наугад.
— Держите кольцо. Денег стоит немерено. С бриллиантами. Муж подарил.
— Кто твой муж?
Мысли в голове закрутились, как на ускоренной перемотке: «Дипломат? Американец? Депутат? Олигарх?…»
— Права отдайте, — проныла я.
«… — Милиционер? Прокурор? Художник?»
Что сказать? Чтобы не испугать. И не слишком расслабить.
— Давайте я вам еще один анекдот расскажу, а вы мне за это — права?!
— Давай.
Я получила легкий пинок в живот.
— Девушка приходит к врачу: «Доктор, меня все раздражает». Доктор спрашивает: «Что именно?» Девушка ему, злобно так: «Не зли меня, сволочь!»
Они громко заржали. Я почувствовала себя актрисой, которую осыпали овациями на дебютной премьере.
Тот, что впереди, перестал орать.
По времени мы уже вполне могли оказаться за городом.
— Это твой адрес? У тебя ребенок есть?
Зачем я взяла с собой паспорт? В голову снова вернулась боль.
— Это адрес прописки. А живу я за городом. На Рублевке, слыхали? Туда не подъедешь просто так. Камеры и охрана. Вам туда лучше не соваться. «Мерседесов» и в Москве хватает.
Мне хотелось сказать: «Отпустите меня, пожалуйста». Мне так сильно хотелось это сказать!
Еще сильнее, чем в пятнадцать лет объясниться в любви Сереже Храмцову.
Они переговаривались. Именно переговаривались. Я напряженно думала: хорошо это для меня или нет?
Машина стала реже останавливаться. Значит, светофоров все меньше…
— Господи, помоги мне… — Я забормотала слова, выдумывая их на ходу, бессвязные и бессмысленные, тихо, но так, чтобы они смогли уловить суть. -…Вседержитель, прости нас, грешных, помоги нам, кающимся…
Пинок в бок.
— Ты чего там?
— …Господи, всепрощающий, рабы твои… — Что-то подобное я исступленно бормотала несколько минут. Как пела без музыки.
Несколько рук сильно дернули меня вверх.
Я завизжала от ужаса. Я забыла все свои уловки.
Я кричала от страха. Кричала не потому, что решила кричать, а кричал мой рот. Сам. Моя голова. Мое тело. Сердце. Руки. Все кончено. Я кричала с тем же отчаянием, с каким кричит ребенок, рождаясь. Не понимая, почему он кричит. Но не кричать не может.
Я ударилась головой о дверь; перед глазами оказалось крутящееся колесо машины; мое тело перекатилось несколько раз по асфальту; я шевельнула рукой. На небе собирались тучи. Я была жива. Меня выкинули из машины.
Я вскочила и побежала… Бежала, пока были силы. Хотелось оглянуться назад, но я не позволяла себе.
Когда бежать я уже не могла, я пошла. Я шла очень долго, и за все время не проехало ни одной машины. С двух сторон дороги был лес.
Я устала и остановилась. Села на обочину. И заплакала.
Я была одна, в лесу, избитая, уставшая. Неизвестно где. Телефон они забрали.
На шум мотора и яркий свет фар я бросилась грудью в лучших традициях отечественного кинематографа про войну.
***Ромы дома не оказалось.
Я налила полную ванну воды. Вылезла, мокрая, добежала до входной двери, проверила — заперта ли, вернулась.
Доливая только горячую, я смогла согреться.
Рома был на встрече и домой не собирался.
Я расплакалась.
Он приехал через двадцать минут.
Мы лежали, обнявшись, и он гладил меня по голове.
Он принес мне чай, а потом коньяк. Я смешала и то и другое и закрыла глаза. С облегчением поняла, что засыпаю.
Мне позвонила с сочувствием вся Москва. Сарафанное радио.
Всех интересовали жуткие подробности. Не изнасиловали меня? Страшно было? Как, анекдоты рассказывала, правда?
Приехали Машка с Анжелой.
Последние события затмили все, что было до этого, и я встретила их без замирания сердца.
— Перестань брать трубку, — посоветовала Машка, — пусть мучаются от любопытства.
— Ты на чем теперь ездить будешь? — спросила практичная Анжела.
— Только не на «мерседесе», — ответила я. — Мне Рома «фольксваген» какой-то обещал. Из офиса.
Они понимающе кивнули.
— Я сама так боюсь на этом Cayenne, — призналась Анжела. — Всю дорогу в зеркало смотрю, ужас.
— Мне в милиции сказали: девушки, которые на дорогих машинах ездят, у них называются «парашютистки», — сообщила я.
Я действительно утром побывала в отделении.
Рома возил. Я заявление написала. Пусть мой «мерседес» ищут.
— Да, ужасно страшно, — согласилась Машка.
— Хочется иметь пистолет или охрану, — сказала я. — Я стреляю отлично, кстати.
— Никита. — Анжела поставила ударение на последний слог.
— Только не знаю, успела бы я достать пистолет или нет.
— Никита. Клево! — подхватила Машка. — Давайте агентство откроем: «Никита».
— Пистолеты будем продавать? — спросила я.
— Нет! — Машкины глаза азартно заблестели. — Женщины-телохранители. Такого еще нет!
— Лучше уж нахлобучки на каблук, — засомневалась я.
— Какие нахлобучки? — удивилась Анжела.
— Да нет, охранницы — это суперидея. Это будет модно. И дорого. Все захотят.
— Действительно, здорово, — похвалила Анжела.
— Ну давайте! — У меня было чувство, что я принимаю историческое решение. Как в фильмах про олигархов — вот они студенты, а вот решили открыть ИЧП. Они легкомысленно пьют пиво за успех, а мы-то, зрители, знаем, чем это все закончится. Собственными империями.
Анжела отказалась:
— Бизнес — это не для меня. Потом на косметолога времени не останется. И без укладки будешь ходить. Видела я этих бизнес-вуман… В девять утра встают.
Я готова была ходить без укладки, без маникюра, без чего там еще — но с визитной карточкой.
Машка была уверена, что у нее хватит времени на все.
Рома отнесся к идее скептически.
— Может, сначала с кокаина слезть? — предложил он.
— С какого кокаина? — обиделась я.
— От которого ты носом постоянно шмыгаешь, словно у тебя гайморит хронический.
— От этого… — Я засмеялась. — Шучу. Рома, не говори глупости. Лучше поддержи меня в начинании.
— Ты меня сильно поддерживаешь?
— Ну, понятно. Спокойной ночи.
Мы отвернулись друг от друга, одинаково обиженные и непонятые — каждый своей «второй половиной».
5
ЧАСТНОЕ ОХРАННОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ «НИКИТА»
приглашает на работу женщин до 35 лет
В газетах «Милицейский вестник», «Работа для Вас» и «Ищу работу» мы поместили объявление:
ЧАСТНОЕ ОХРАННОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ «НИКИТА»
приглашает на работу женщин до 35 лет,
имеющих опыт работы в правоохранительных органах;
владеющих техникой восточных единоборств;
з/п от 1000 евро.
Мы напечатали сто листовок с тем же текстом и фотографией симпатичной брюнетки с большим пистолетом.
Ромин водитель наклеил их во всех спортивных клубах, адреса которых мы смогли раздобыть.
Мы оставили Машкин телефон в качестве контактного.
Никто не звонил.
Мы добавили в объявление фразу: «или женщин, желающих овладеть профессией». Через три дня звонков было столько, что Машка установила для себя рабочий день до 20.00. Потом отключала телефон.
Мы поняли, что осуществление нашей идеи возможно, и стали искать офис. Надо было приглашать девушек на собеседование.
— Сколько вам лет? — Вы хотите работать в личной охране? — Вы занимались какими-то видами спорта? — Назовите имя и контактный телефон. — Вы все узнаете на собеседовании. — Мы с вами свяжемся в течение недели. Готовьте две фотографии 3х4.
— Алле. Да. Сколько вам лет? Вы хотите работать…
— Может, пусть она отсядет? — предложила Анжела.
Мы обедали в «Vogue-кафе».
Маша сделала обиженные глаза.
— Мы все вам расскажем на собеседовании…
— Да ладно, — я засмеялась, — пустых столов нет.
У Анжелы тоже зазвонил мобильный.
— Пап… ну, мне же завтра на работу… ну, я с девочками ужинаю… давай завтра я приеду…
— Чего у тебя случилось? — спросила я.
— Да… папа уже достал. Надо вправду замуж скорее выходить. Хотя наверняка муж будет еще хуже, чем папа.
Подошел официант. Мы заказали суши.
— Вы занимались какими-нибудь видами спорта?
— Маш, суши?
Машка кивнула, записывая в блокнот очередной телефон.
— А на какую работу ты завтра выходишь? — удивилась я.
Анжелу можно было представить работающей только на подиуме. И то если подиум — ее собственность.
— А… — Анжела набросала лед в бокал с белым вином до самого края, — в одну нефтяную компанию. У них офис в Смоленском пассаже. Так что теперь обедать будем там.
— Здорово. А чего ты будешь делать?
— Европейскими контактами заниматься. У меня же два языка.
Я посмотрела на Анжелу с уважением. Не из-за двух языков — раз та жила за границей, — а из-за ее спокойной уверенности в том, что она может заниматься «европейскими контактами».
— Какая зарплата?
Анжела беспечно пожала плечами:
— Пока никакая. Это же папины друзья. За то, что они меня взяли, мы им компьютер новый купили в офис.
— Почему вы хотите работать в личной охране?
Принесли суши. Как только Машка открывала рот, чтобы положить туда ролл с угрем, звонил телефон.
— Ешь. — Я забрала у нее трубку. — Алле.
Высокий женский голос.
— Это по поводу объявления.
— Да. Сколько вам лет?
— Двадцать шесть…
Она ответила не очень уверенно. Может, на самом деле ей 36?
— Вы хотите работать в личной охране? — Я подражала Машкиным деловым интонациям.
— Ну… не знаю… я думала, вы расскажете, что это…
— Вы занимались какими-нибудь видами спорта?
— Да, я мастер спорта по плаванию.
— Назовите имя и контактный телефон.
— Но я хотела сначала узнать, что это за работа…
— Мы все вам расскажем на собеседовании. Там и решите.
Я записала ее имя.
— Ты не сказала про фотографии, — упрекнула Машка.
— Забыла. Она мастер спорта по плаванию.
— Ну, балерины не звонят. Алле. Сколько вам лет?…
Анжела закатила глаза.
— С вами так весело стало. Ужас.
— Бизнес. — Я иронично развела руками.
Главное — сделать это модным. Чтобы появиться где-нибудь с женщиной-охранницей стало престижно. Чтобы наши девочки стали показателем благосостояния. Их надо хорошо подготовить — чтобы через месяц после того как их возьмут «для экзотики», девчонок не выгоняли.
Чтобы в них действительно обнаружилась потребность. Они должны уметь приглядывать за безопасностью клиента, водить машину, чтобы при необходимости заменить водителя, хорошо готовить, чтобы заменить домработницу утром того дня, когда та не вышла на работу, со вкусом одеваться — чтобы быть для своего клиента немного стилистом, и не быть дурой, чтобы его не раздражать.
Это — наша бизнес-концепция.
— Алле. Нет, мужчины нам не нужны.
Мы собирались набрать группу. Человек восемь. Отлично их подготовить. Сделать из них суперменок. Провести небольшую рекламную кампанию — несколько интервью. И продать их. Тысяч по пять в месяц. Минус одежда, стилист, обучение.
Прибыль с восьми девушек — 32 000 в месяц.
Сколько на это потребуется денег, мы пока не знали. Хотя допускали, что первую группу можно будет продать и дешевле. По три с половиной или четыре тысячи в месяц.
Мы выяснили, что однажды женщина была хозяйкой ЧОПа. Но никакой специальной программы по женской личке у нее не было.
Личка — это первое профессиональное слово, которое мы освоили.
***Мы ехали с мужем к Артему.
— Давай ему робота купим? — предложила я холодно.
Никогда и ни с кем я таким голосом не разговаривала. Только с мужем.
— Давай. — Он равнодушно смотрел в окно.
Уверена, у него тоже выработались специальные привычки для меня.
— В центр «Винни»? — спросил водитель.
— А поближе ничего нет? — недовольно поинтересовался Рома.
— Ничего. — Еще неизвестно, кто из нас больше недоволен.
Я ласково обняла Артема. В больничной палате он казался маленьким и беззащитным.
— Пап, поехали в ресторан. Я хочу есть. Мне здесь надоело. Никто и не заметит.
Рома опешил.
— Одевайся, — кивнула я.
И вспомнила, как февральской ночью, в больничном халате, беременная Артемом, я бежала из больницы. Рома подогнал машину. Несколько метров я прошла в тапочках. Снег падал крупными хлопьями. Фонари слегка раскачивались от ветра. Я чувствовала себя узницей замка Иф.
Сокровищем острова Монте-Кристо был Рома.
Артем заказал спагетти с вонголе и пиццу.
— Малыш, я не уверена, что тебе это все можно.
— Можно, — уверил меня Артем.
Рома ел помидоры с моцареллой, нарезанной толстыми ломтями.
— Я буду директором, когда вырасту, — неожиданно объявил Артем, не попадая вилкой со спагетти в ложку.
— Почему директором? — не очень удивилась я.
— В больнице медсестрам все директор не разрешает и разрешает. Я вырасту, стану директором, лягу в больницу и сам все себе разрешать буду.
— Так ты хочешь быть директором больницы? — уточнил Рома.
Артем немножко подумал.
— Нет. Просто директором.
— А я хотела быть объявлялой в метро, — поделилась я. — Мне казалось, нет лучшей доли, чем сообщать пассажирам: "Следующая станция — «Сокольники».
Мой сын посмотрел на меня с уважением.
В метро он ни разу не был.
— А ты кем хотел быть? — спросила я Рому.
Рома смешно поджал губы и закатил глаза. Как одна из трех обезьянок: «Не говорю», «Не слышу», «Не вижу».
— Ну давай, скажи! — подзадоривала я.
— Скажи, пап. Кем?
— Лилипутом.
Мы с Артемом захохотали:
— Кем? Лилипутом? Боже мой, почему?
— Это — очень личное, — издевался Рома.
Официант в классическом черном переднике унес тарелки и подкатил к столу тележку с десертами. Мы на них даже не взглянули.
— Я влюбился в одну лилипутку. Она выступала в цирке. Была ассистенткой фокусника. Он засовывал ее в разные черные ящики, отрезал ей голову. Мой папа сказал мне, что лилипутки выходят замуж только за лилипутов.