– Потише мне тут, Глафира! Друзьями не разбрасываются, и отныне Джо будет жить здесь, это я тебе говорю – Аскольд Корявый! (а папу Андрея звали Изольд, и отчество Владленович). – Иди лучше ко мне, кровинушка моя!
– Тьфу на тебя – мама с грохотом отбросила швабру в сторону и стала вытирать руки о передник, – как пить дать, съем я твоего слона на праздник, отрублю ему бивни и зажарю на подсолнечном масле, ирод!
– Неееееееееееееееееееет! – Андрей, всхлипнув, вылетел из угла и бросился к матери, – нееееееееееееееееет, лучше меня убей, слона не дам!
– Да что вы все, белены объелись?! Отстань от меня, уже и пошутить нельзя! – мама мрачно отстранила сына, – нужно было тогда аборт сделать, гуляла бы сейчас вольной лебедушкой и не была бы Корявой, прости господи!..
***– Пожалуй, даже и не казарма, а каземат в Петропавловской крепости или в Константиновском равелине в момент турецкой атаки! Не хватает только свиста снарядов, а вот остальной антураж – налицо! И они думают, что вновь поступившие больные почувствуют в таком кабинете успокоение? Или же они просто хотят раз и навсегда показать им, во что те вляпались, и что теперь пути назад нет? Чудны дела твои, чудны!
Андрей сел на прикрученный к полу железный стул, не забыв подложить теплую домотканую подушечку под зад. На подушечке был изображен кубанский казак на коне, в папахе и бурке, с усами и с саблей наголо, который лихим движением кистью сносит голову басурману – по виду герцог Вильгельм Оранский со средневековой гравюры, только в розовых стрингах на волосатых чреслах.
Подушечку недавно подарила Андрею одна забавная пациентка, пригрозив, что если ее подарок не оценят, она будет приходить к Андрею во сне и отбирать мороженое. Столь серьезную угрозу игнорировать было нельзя, к тому же подушечка оказалось на редкость мягкой и теплой, и Андрей с удовольствием пользовался ею.
– Вот ведь угораздило меня пойти сюда на работу! От одной мебели геморрой разовьется на второй день, а ощущение – ну точно, как в мертвецкой. Да, говорила мне мама: «Учись, сынок, на дантиста!» Нет, уперся, как идиот! «Буду психологом, буду квалифицированным психиатром!» Теперь вот сидишь здесь на железном стуле и пытаешься понять – чем он лучше уютного стоматологического кресла плюс зарплаты тысяч в двести пятьдесят?
Андрей достал из сумки железную кружку, постучал ею о железный же стол, сваренный из списанных сантехнических труб, и пригорюнился. Один раз в неделю он обязан был встречать и осматривать вновь поступающих в стационар и жутко не любил это занятие. И вряд ли сможет полюбить в дальнейшем.
***Клиника – учреждение особенное, сюда не привозили тривиальных пациентов, каждый был уникумом, а кое-кто настолько страшным, что наводил ужас даже на матерых санитаров в бронежилетах и с резиновым дубьем в руках. Таких валили всем миром – сначала напрыгивали сзади и заламывали конечности, а только потом заковывали в смирительные рубахи и укрощали незаменимым укольчиком, способным в случае нужды остановить даже лошадь на полном скаку. И стоит ли говорить, что в момент первичного приема (до выявления степени опасности или безопасности больных) пациентов от доктора отгораживала толстая металлическая сетка – она шла в комплекте со столом и спасла уже не одну жизнь.
– А вот в тюрьме сейчас ужин – макароны дают! А у меня только пустая кружка и псих на подходе! Успею, не успею? – Андрей быстро вскочил, вытащил из сумки литровую фляжку из IKEA и налил из нее заваренный чай в кружку.
– С жасмином, оно, пожалуй, даже приятнее, чем с мятой! От мяты одна истома, и не понимаешь, то ли выпил чаю, а то ли сразу снотворного, после которого хочется только спать – и желательно долго. Нет, определенно, мята мне никоим образом не походит – так же как и чебрец: во-первых, невкусный, а во-вторых, кроме как в аптеках его нигде и не купишь – да еще и не во всех! А вот жасмин – совсем другое дело: и на язык великолепен, и бодрит, и название органическое – жасмин! Прямо, слух радуется!
В дверь громко постучали, и грубый голос спросил: «Можно?»
– Валяй! – Андрей признал сопровождающего санитара Перельмана – а что с ним церемониться? Они были с ним хорошими друзьями.
***Перельман считался в клинике старожилом (начинал работать еще при СССР), поэтому никто не обращал внимания на странности в его поведении, появившиеся с годами. Так, однажды он четыре часа общался с поступившим на лечение писателем-авангардистом, после чего уел всех незамысловатыми виршами:
– Тебе какая грудь больше нравится? – был первый вопрос, который Перельман адресовал Андрею сразу после знакомства.
– Не понял! – Андрей опешил, не зная, как реагировать на слова заслуженного санитара.
– А что тут непонятного? – Перельман, кажется, даже обиделся, – ты, вроде, на девственника не похож! Говори немедленно!
– Ну, я даже и не знаю! – Андрей тянул время, – а из чего выбирать? Перельман расплылся в улыбке и протянул Андрею беломорину:
– Вот, совсем другое дело! А строит тут из себя девственника на границе! Запоминай, пехота, два раза повторять не буду!
Форма первая: Баскетбол – грудь большого размера, круглая;
Форма вторая: Грабли – грудь большого размера, обвисшая;
Форма третья: Баллон – грудь большего размера, чем большой;
Форма четвертая: Маковка – гигантская грудь, круглая;
Форма пятая: Цепеллин – гигантская грудь, обвисшая;
Форма шестая: Монте-Карло – груди нет;
Форма седьмая: Азиатчина – маленькая грудь узкой формы;
Форма восьмая: Колбаса – большая грудь, похожая на колбасу;
Форма девятая: Колба – грудь сужена в основании, расширяется к соску;
Форма десятая: Лесосека – большая грудь узкой формы;
Форма одиннадцатая: Пацюк – вялая грудь среднего размера;
Форма двенадцатая: Роял Стандарт – упругая грудь маленького размера;
Форма тринадцатая: Роял Нестандарт – упругая грудь маленького размера с заостренными сосками;
Форма четырнадцатая: Дата Туташкия – волосатая;
Форма пятнадцатая: Персик – большая и клевая!
Форма шестнадцатая: Рыжик – средняя и клевая!
Форма семнадцать: Магарыч – маленькая и клевая!
– Ну, так какая?
Андрей подумал и уверенно ответил: «Магарыч!»
– Вот тебе и на! – Перельман выглядел расстроенным, – а я-то думал, что вот, появился единомышленник, которому аэростаты нравятся! И что ж вы все молодые такие глупые, никак не можете понять, что баба должна под рукой чувствоваться, а не греметь костями, как стиральная доска!
– Да не слушай ты его! – вмешался в их разговор проходивший мимо врач лет сорока, – это же Перельман, он со своими аэростатами уже всю больницу забибикал, все никак не может смириться, что от него жена убежала к соседу-кондитеру!
– Во-первых, не к кондитеру, а к мяснику! А во-вторых, не к соседу, а к свояку! И в третьих, не сбежала, а я её выгнал! – запальчиво ответил Перельман, – а все потому, что Пацюк, и никакого душевного удовлетворения!
– Ну-ну! – хмыкнул врач и пошел дальше. Андрею стало не по себе, ему почему-то подумалось, что негоже принародно обсуждать женщин, а тем более жен. Но, конечно, он ничего не сказал…
***– Вот, Андрюша, привел! – Перельман был небрит, и от него разило дешевым тройным одеколоном, – с новым психом тебя! А вот история болезни, переводят к нам – в других стационарах от него открещиваются, ну а мы, сам понимаешь, любому рады!
Андрей взглянул на маленького тщедушного человечка с невыразительным смазанным лицом, невидящим взором смотревшим куда-то в потолок. – Что ж! Давай усаживай его на стул, но стой за дверью, если позвоню, сразу действуй!
– Ну-с! Как Вас зовут? – Андрей открыл историю болезни и первым делом наткнулся на подшитый в папку тетрадный клетчатый листок с нарисованной летающей тарелкой. Из тарелки выглядывали злобные рожи рогатых инопланетян, а один высунул задницу наружу и гадил на человека внизу. К голове человека был приклеен ярлык, на котором было написано: «Иван Иванович Суржиков весь в инопланетном дерьме!»
– Я так пониманию, Вы и есть Иван Иванович Суржиков! – Андрей удовлетворенно покивал головой: «Дело номер СП-00000000787543 Ивана Иванович Суржикова, 15.05.1964, москвич, холост, неженат, бобыль» – Ага, а вот и фирменный логотип больницы Скворцова-Степанова! Интересно, он что, к нам из Питера прибыл? Тогда понятно, там у них все шутники!
– Ну-с, милейший Иван Иванович, может, Вы мне расскажите, какая такая оказия с Вами приключилась?
Маленький человек задумчиво повернул голову в сторону Андрея, в его глазах мелькнула искра разума, он высунул язык, после чего смачно харкнул на пол:
– Браво, сидельцы, только ураниане помогут нам очиститься!
– Ураниане? – Андрей сморщился и отодвинулся ближе к окну. За сеткой его не достанут, так что бояться – он не боится, а вот быть оплеванным не очень хочется, – это те, что уринотерапией страдают?
– Идиот! – Иван Иванович вдруг подпрыгнул со стула, вцепился руками в сетку и сильно потряс ее, – ураниане – наши союзники, они вместе с нами воюют против альфиан!
– Понятно, понятно! – Андрей примирительно вскинул руки вверх, – Вы садитесь, пожалуйста, и если хотите, можете рассказать немного о вашей жизни, о борьбе против альфаниан!
– Альфиан, кретин! Не альфаниан, а альфиан! А если еще раз неправильно скажешь, я тебе глаз высосу!
– Ладно! – Андрей хмыкнул и широко улыбнулся. – Вот это по-нашему! – подумал он, – а то привозят все каких-то – ни туда, ни сюда! Давно мне кандидаты на пятый уровень не встречались!
– А вот скажите мне, а вы-то сами кто – земляне?
– Мы – земляне! – пациент гордо выпятил грудь, потом немного помолчал и с силой ударил себя кулаком по уху, – и у нас отличный слух, мы слышим голоса!
– И что же они говорят? – Андрей раскрыл дело и начал заполнять пустую страницу в самом конце: «Осмотр при поступлении. Пациент проявляет отчетливые признаки агрессии на почве навязчивых видений. Шизофрения, усугубленная бредом».
– Они говорят, что голодны! – Иван Иванович вдруг зарычал, ощерил зубы и укусил себя за руку, – они говорят: «Дай кусочек!»
– Хорошо! – Андрей отложил в сторону ручку, – а, может, Вы вспомните, похищали ли Вас когда-нибудь пришельцы, и что с Вами делали?
– Нет! Никогда! – больной резко отступил назад и с размаху упал на стул, – и это после всего, что я для них сделал! Какое кощунство! Какое коварное кощунство! Подонки! Воды, дайте воды, подонки! Воды! – он вдруг покраснел, с хрипом схватился за горло и попытался воткнуть палец себе в кадык.
– Довольно! – Андрей быстро схватил медный колокольчик со стола и громко позвонил. В дверь вломился Перельман, отработанным приемом завернул Суржикову руки за спину и обмотал их липкой лентой. – Уводи его на уровень три! Думал пятый, но вроде, почти безобидный! Себя, конечно, может покалечить, но там они все такие!
Андрей посмотрел на часы. Без двадцати пяти одиннадцать. Быстро управился! А ведь могло быть хуже!
У него поднялось настроение. До конца первичного осмотра («первички») оставалось чуть менее часа, и, судя по спокойной атмосфере в коридоре, он имеет все шансы провести его в одиночестве.
***– И почему их все время тянет на инопланетян? – Андрей закрыл глаза и попытался вспомнить, какой процент из личного состава вновь прибывающих пациентов так или иначе связан с зелеными человечками.
Андрей сидел на первичке один раз в неделю, и в среднем за время его дежурства через него проходило один-два человека. Максимум три – но только совсем уж в исключительных случаях. А бывало, что и ни одного.
– Итак, считая Суржикова, за последний месяц было шесть человек, – Андрей принялся загибать пальцы, – номер первый – полоумная алкоголичка Самарская Авдотья Никитична, которую заклинило на почве белой горячки, и она стала во всех встречных видеть чертей и посланников Сатаны. В общем, ничего особенного – здесь ей быстро вправили мозги и выслали по месту жительства.
Номер два – Криволапов Сергей Феоктистович, бывший продавец из магазина косметики. Вдруг ни с того ни с сего возомнил себя звездочетом. Причина помутнения в рассудке неясна. Допускаю, парфюмерная вода попалась уж больно токсичная – ведь всем известно, что в магазинах задвигают турецкое фуфло под видом аутентичной продукции! А иначе им и не выжить – с такими-то расходами! Смешной малый – до сих пор каждое утро начинает с требования показать ему звезды, и особенно Сириус, Альдебаран и Бетельгейзе. Название-то какое – почти Бетельгейзер! Была бы у меня такая фамилия, я бы давно свалил в Израиль! В общем, под категорию съехавших на почве внеземного разума подходит!
Номер три – Сиабов Тарч Хумамшидович! – Андрей залез во внутренний карман халата, вытащил оттуда записную книжку, полистал и сунул обратно, – нет, не Тарч, а Тарш! Что-то с памятью моей стало, по широкому пройду полю! Тарш – прикольное имя! И что бы оно могло значить? Помешался на почве национальной неприязни к китайскому народу. Что ему они сделали – остается загадкой! Поступил в клинику в состоянии буйной ярости. Полицейские отловили его на вещевом рынке – он зубами пытался перегрызть железный засов контейнера, в котором, по его мнению, находилось краденое китайцами золото ацтеков. Три укола – прежде чем успокоился! Здоров мужик! Но на присутствие инопланетян не похоже, те бы действовали тоньше!
Четвертый номер. Апармурат Апармуратович Апармуратов – всем рассказывает, что он горский князь, и сует под нос справку, якобы выданную ему персидским шахом в семнадцатом веке на пожизненное владение Кавказом и персонально горой Арарат. Настоящий неподдельный псих! – Андрей вспомнил, как Апармурат пытался разорвать защитную сетку, отделяющую его от Андрея, и ему стало немного не по себе. – Сволочь, обещал, что как только выйдет на волю, так сразу и зарежет! Но ничего, здесь тебя быстро научат родину любить! Все вы горячитесь, пока лечение не получили, а потом ничего – как шелковые, и поете хором натощак!
Теперь номер пять – Дворницкая-Ксешинская Матильда Евгеньевна. Битых полчаса доказывала – типа, она есть реинкарнация той самой дореволюционной Матильды, что наставила рога самому императору Николаю Второму. А послали ее специально, чтобы проверить разумность землян и их готовность слиться с вселенским разумом. Короче – наш пациент, точнее пациентка! Так что, считай, вместе с Суржиковым получается трое на трое – то бишь пятьдесят процентов!
***– А время, между тем, спешит и льется, словно песня! Без десяти одиннадцать! – Андрей сладко зевнул и выглянул в зарешеченное окно. Оно выходило во внутренний двор и света почти не давало. Зато через него было отлично видно женский туалет с закрашенными суровой черной краской окнами, которые часто были приоткрыты – дамы любили атмосферу посвежее и поэтому постоянно проветривали помещение.
Вот и сегодня кто-то распахнул окна на распашку – по-видимому, не имея никакого понятия, что дам могут застать врасплох. Хотя доподлинно утверждать невозможно, дамское сознание – чистый сумрак, и просчету не поддается.
– Эх, стоило организовать здесь женскую баню! – Андрей сунул в зубы сигарету и выпустил в потолок столб дыма. Курить в «первичке» было строго-настрого запрещено, но он приноровился – главное, если тебя застукали, делать невинное лицо и все отрицать: «Снаружи занесло! Из женского туалета!» А насчет бани – это была его дежурная шутка номер четырнадцать.
Андрей посмотрел на свои желтые ногти и представил, как приходит в маникюрный салон и говорит: «Эй, boy! Ну-ка быстро сделай мне маникюр, да не простой, а как у этого – как его? Ага – метросексуала! Плачу два двугривенных, и смотри мне, чтоб без баловства!»
Ему вдруг стало дико смешно, и чтобы приступ смеха не напугал никого в коридоре (все-таки, учреждение серьезное, и смеяться всуе здесь считается дурным тоном) он быстро ухватил зубами длинный и грязный заусенец на большом пальце и резко рванул на себя.
– Вот так тебе! – заусенец оторвался с характерным треском, на пальце выступила кровь, и Андрей с удовольствием слизал ее, – ничто так не способствует просветлению разума, как конкретные действия!
Он затушил окурок о наружную кирпичную стену (для этого ему пришлось просунуть руку сквозь решетку) и уже собирался закрыть окно, как вдруг в туалет напротив вошла помощница доктора Парчевского.
Означенный Парчевский был та еще зануда. Когда в клинике случались общие пьянки (например, под Новый год или на 8 марта) доктор все время рассказывал одну и ту же историю: как он выяснил, что является прямым потомком того самого прощелыги, который в «Мастере и Маргарите» получил от Коровьева в подарок колоду десятирублевок на том самом знаменитом представлении в Варьете.
А поскольку любая (пусть даже самая интересная) история, если ее рассказать пару десятков раз, становится тошнотворной для слуха обывателей, то за Парчевским быстро закрепилось прозвище «зануда-покерщик», поскольку его родственник ведь не зря говорил, что: «Кабы не покер, то жизнь в Москве была бы совершенно несносна». И понятно, что многие добавляли к прозвищу сочные эпитеты, чтобы весомо подтвердить свое отношение к доктору.
Впрочем, как говорится, что – с ним детей крестить, что ли, с этим Парчевским? Помрет, никто и не вспомнит! Совсем другое дело его молоденькая ассистентка, которая появилась совсем недавно (и как он только выбил штатную единицу, сволочь!) и уже привлекала к себе пристальное внимание всего мужского коллектива больницы. Ассистентку звали Машенька, и последнее время в фантазиях Андрея ей стало уделяться все больше и больше места.