В этой статье Грэм объяснял: «Почему бы не ввести в программу высших учебных заведений курс, обучающий грамотному употреблению марихуаны, гашиша или героина? В примитивных обществах во время некоторых обрядов люди, чтобы достичь экстаза, опьяняют себя при помощи растений. А на западе токсикоманы разрушают себя, потому что принимают наркотики как попало. Но есть же правила, которые надо соблюдать: ни в коем случае не принимать наркотики, чтобы избавиться от депрессии, от нечего делать или чтобы убежать от реальности. Всегда превращайте прием наркотика в церемонию! Изучайте воздействие каждого вещества на ваше тело, рассчитывайте нужную дозировку. Тем, кто уже прошел инициацию, вполне можно выдавать разрешение на прием наркотика».
Я пришел к выводу, что бывший английский циркач перед каждым пуском экспериментирует с разными сочетаниями наркотиков. Эта гипотеза вызвала раздражение у Жана Брессона, который пожалел, что танатонавтику не объявили олимпийским видом спорта. Тогда бы Грэма дисквалифицировали за допинг.
Амандина ласково положила руку на плечо Жана.
— Если Грэм работает на допинге, значит, ты способнее. Ведь ты отстаешь от него только на двадцать шесть секунд, причем не принимая запрещенных препаратов!
— Двадцать шесть секунд! Ты сама понимаешь, что это значит. Двадцать шесть секунд, — мрачно ответил каскадер.
Рауль развернул карту, где линия «Терры инкогнита» по-прежнему находилась рядом с великой воронкой.
— Двадцать шесть секунд… За это время там можно пересечь территорию не меньше Франции. Они опережают нас в освоении Континента Мертвых!
Амандина обняла Брессона. Внезапно с моих глаз спала пелена. Амандина любила танатонавтов, только танатонавтов и никого, кроме танатонавтов. Феликс Кербоз, Жан Брессон — ей было все равно. Страсть у нее вызывал лишь сам образ разведчика смерти. Если я не стану танатонавтом, она никогда не посмотрит на меня такими глазами. У нее со смертью были свои счеты, и любовь она приберегала только для тех, кто вступал с ней в поединок.
Приободрившись, каскадер объявил:
— Завтра я дойду до «комы плюс двадцать минут».
— Если достаточно сильно веришь в свои силы… — уточнил Рауль.
Британский журнал напечатал новую карикатуру. Две птички опять копались в зубах крокодила. «А что со мной будет, если я зайду в его глотку подальше?» — спрашивает птичка Жан. «Реинкарнация», — отвечает птичка Билл. «Ну да? Он же проглотит меня и превратит в кусок дерьма». — «Все правильно, Жан. Это и есть реинкарнация!»
Рисунок навел меня еще на одну мысль. Совершенно необязательно, чтобы дуэль между Грэмом и Брессоном окончилась трагедией.
— Почему в этой гонке кто-то обязательно должен умереть? Если Грэм такой умный, почему бы нам не пригласить его сюда? Разве президент Люсиндер не хотел, чтобы мы обменивались опытом с иностранными танатонавтами?
Лицо Рауля прояснилось:
— Превосходная идея, Мишель!
В тот вечер Амандина ушла гулять с Жаном. Сидя в своей квартире, я изо всех сил пытался на компьютере разработать новую химическую формулу «ракетоносителя».
Все мы понимали, что англичане вот-вот обставят нас. И действительно, на следующий день мы узнали, что Билл Грэм пересек Мох-1.
В утренних газетах писали, что он совершил этот подвиг ночью, в тот самый момент, когда мы обсуждали, не пригласить ли его на наш танатодром. Но дело было в том, что он не сумел вовремя затормозить. Мох-1 поглотил его.
108. Южноафриканская мифология
В то время когда все животные еще были людьми, один зайчонок оплакивал смерть своей матери.
Луна спустилась на землю, чтобы утешить его: «Не расстраивайся, твоя мать вернется. Смотри, даже я сама то показываюсь, то исчезаю. Все думают, что я умерла, но я всегда появляюсь вновь. То же самое будет и с твоей матерью».
Зайчонок ей не поверил. Он даже подрался с Луной, чтобы она оставила его в покое и он мог бы плакать в свое удовольствие. Он оцарапал Луну так сильно, что у нее на лице остался шрам, который до сих пор видно. Луна разозлилась и рассекла зайчика пополам: «Раз он мне не верит, то пусть не появится вновь, как я, а останется мертвым».
Зайчонок был в ту пору человеком, и Луна превратила его в животное, которое всего боится и за которым все охотятся. Но у зайца есть кусочек, который есть нельзя, потому что этот кусочек был когда-то человеком.
Отрывок из работы Фрэнсиса Разорбака «Эта неизвестная смерть»109. Мох-1
После смерти Билла Грэма мы снова стали мировыми лидерами танатонавтики. Но за нами уже шли другие, готовые догнать и перегнать.
Жан Брессон выбивался из сил у первой стены. По-прежнему было неизвестно, что находится по ту сторону «Терра инкогнита», а широкая горловина воронки, напротив, становилась все более освоенной. Танатонавты всего мира сантиметр за сантиметром обшаривали внутреннюю стенку, облепив ее, словно деятельные сперматозоиды.
Лондонский журнал продолжал печатать карикатуры о танатонавтах-птичках. Вот они отважно клюют зевающего крокодила. «Подойдите ближе, малыши, я всегда голоден», — гласила подпись под третьим рисунком, где из окровавленной пасти рептилии торчали перья — то, что осталось от несчастного Билла.
Однако Жан Брессон не потерял хладнокровия. Он, как и Рауль, верил, что рано или поздно мы сможем преодолеть коматозную стену.
В целях рекламы или же желая подбодрить науку, президент Люсиндер учредил приз «Кубок Мох-1» и обещал полмиллиона франков тому, кто первым преодолеет этот барьер, вернется невредимым и расскажет о своем путешествии.
У танатонавтов появился дополнительный стимул.
Началась эпоха «спортсменов от танатонавтики». Это были молодые люди, убежденные в бессилии и бесполезности официальных танатодромов с их чрезмерными ограничениями. Спортсмены предлагали стартовать и возвращаться, как сами считали нужным. После того как за победу был обещан кубок, танатонавтика окончательно стала напоминать соревнования по прыжкам с шестом или бегу с препятствиями.
Клубы и частные общества сооружали взлетно-посадочные полосы, копируя наши «ракетоносители». Творчество и изобретательность — таков был дух нового иллюстрированного журнала «Танатонавт-любитель», где публиковались практические советы и предлагались новейшие карты Континента Мертвых. Энтузиасты обменивались рецептами улучшенного «ракетоносителя», торговали пропофолом и хлоридом калия, украденными из больниц, и даже предлагали стоматологические кресла.
Разумеется, в каждом журнале были постеры с фотографиями самых знаменитых танатонавтов: Феликса Кербоза, Билла Грэма и Жана Брессона.
Но каждый день чудовище пожирало безрассудных «атлетов». Танатонавтика отличалась от других экстремальных развлечений. Здесь могла быть только одна неудачная попытка. Все это мы пытались объяснить в интервью, но именно риск привлекал молодежь.
Для них это было вихрем возбуждения. Нечто вроде японского боевого искусства «иайдзюцу», где два соперника сидят друг перед другом со скрещенными ногами. Побеждает тот, кто первым выхватит меч и раскроит противнику череп.
Несчастные случаи не остудили пыл новоиспеченных первопроходцев. Награда привлекала и мошенников.
Мы получали массу звонков. Один тип заявил, что преодолел Мох-1 и увидел голубой коридор, ведущий к белому свету. Но когда мы расспросили его под «сывороткой правды», он признался, что выдумал эту историю, чтобы получить приз. Таких шутников было немало. Среди самых запомнившихся историй назову, пожалуй, описание встречи за Мохом-1 с тещей. Другие видели там Иисуса Христа без бороды, ракету «Аполлон-13», стык с Бермудским треугольником, инопланетян и даже… ничего. Последний вариант нас изрядно повеселил. «После смерти ничего нет!» — утверждал этот парень. «Что значит — ничего?» — «А вот так. Ничего и есть ничего», — нахально ответил он.
В то же время немало честных людей потеряли там жизнь.
Жан Брессон, не привлекая к себе внимания, продвигался вперед секунда за секундой, миллиметр за миллиметром. Он достиг «комы плюс двадцать минут и одна секунда».
Его полеты становились безупречными. Сердце постепенно замедлялось, и я вводил более мягкий «ракетоноситель», который позволял лучше управлять силой воли (благодаря новому препарату векурониуму. Чтобы не утомлять вас химическими выкладками, скажу только, что 0,01 мг векурониума на килограмм веса дает очень даже неплохие результаты).
— Сегодня я собираюсь пройти Мох-1, — мрачно объявил Жан Брессон, снова забираясь в пусковое кресло.
— Нет, нет, не делай этого! — запротестовала Амандина, не скрывавшая своих чувств к молодому каскадеру.
— Сегодня я собираюсь пройти Мох-1, — мрачно объявил Жан Брессон, снова забираясь в пусковое кресло.
— Нет, нет, не делай этого! — запротестовала Амандина, не скрывавшая своих чувств к молодому каскадеру.
Она взяла его за руку, и оба замерли в долгом объятии. Потом он погладил ее по плечу.
— Не бойся. Я хорошо подготовлен, знаю свое дело и сейчас чувствую, что могу туда пройти.
Голос его был спокойным и решительным.
Предыдущей ночью они с Амандиной шумно занимались любовью, а наутро Брессон был в отличной форме.
Он сам вставил иглы в вены и проверил экраны, словно пилот, проводящий предстартовый контроль бортовой аппаратуры.
— Постой, — сказал я, — если у тебя получится, а я верю, что получится, это надо делать в присутствии прессы.
Жан Брессон задумался. Он избегал телекамер и славы. Он уже видел, куда эти миражи завели бедного Феликса. Тем не менее он знал, что без рекламы нам урежут финансирование, и, если речь идет о будущем танатонавтики, важно иметь как можно больше свидетелей.
Он извлек иглы и стал ждать.
В восемь вечера вся международная пресса толпилась в зале полетов. Мы установили ограждение между пусковым креслом и гостевой зоной, заставленной стульями, как в кинотеатре. Некоторые приглашенные пришли только затем, чтобы увидеть смерть танатонавта.
Через пару минут еще один человек скинет с себя телесную оболочку, чтобы — может быть — никогда уже в нее не вернуться. Среди гостей царило оживление. С незапамятных времен смерть всегда привлекала людей.
Я заметил взволнованного телеведущего RTV1, который вел репортаж из Дворца конгрессов, а рядом с ним гораздо более спокойного журналиста Вийана, представлявшего журнал «Танатонавт-любитель».
По случаю знаменательного события мы с Раулем и Жаном переоделись в смокинги. Амандина помогла нам надраить наш танатодром, а то он уже становился похожим на заброшенный гараж.
Жан Брессон выглядел очень сосредоточенным. Все в нем дышало силой, уверенностью и решительностью. Перед ним висела карта Континента Мертвых, и он долго изучал ее, будто стремился получше запомнить свою цель — Мох-1. Пересечь Мох-1! Он скрипнул зубами.
— Мох-1, я пробью тебя, — сорвалось с его губ. Он несколько раз вздохнул.
Брессон настроил электронную систему на «кому плюс двадцать пять минут», вернулся в кресло и, верный себе, хладнокровно ввел иглу в вену.
Все камеры были направлены на него, а репортеры комментировали происходящее шепотом, чтобы не мешать танатонавту.
— …Итак, дамы и господа, Жан Брессон собирается совершить невозможное — пройти первую коматозную стену. Если ему это удастся, то он получит кубок и полмиллиона франков. Танатонавт готовился к этому событию много дней, и его собранность…
— OK, ready, — сухо объявил Жан.
Мы в последний раз проверили все показания датчиков и управляющих панелей.
— Я тоже ready, — сказал я.
— Готова, — последовало от Амандины.
— Готов, — сказал Рауль.
Словно авиатор далекой эпохи, Жан поднял большой палец: «От винта!»
— Вперед, только вперед, навстречу неизвестному, — прошептал Рауль.
Брессон медленно отсчитывал:
— Шесть… пять (закрыть глаза)… четыре… три (запрокинуть голову)… два (сжать кулаки)… один. Пуск!
Мы скрестили пальцы. Удачи, Жан. «Черт возьми, — сказал я себе, — сейчас этот счастливчик наконец узнает, что там, за смертью. Самый большой секрет! Великую тайну, с которой рано или поздно столкнется каждый из нас. Сейчас он ее узнает и скажет нам: «Смерть — это то-то и то-то». Или наоборот: «Смерть — это совсем-совсем другое». Счастливчик». Амандина пожирала его глазами. «Счастливчик. Я должен был быть на его месте. Да. Так и надо было сделать», — думал я, а камеры работали, чтобы не упустить ни единой миллисекунды этой сцены.
110. Полицейское досье
Фамилия: Брессон
Имя: Жан
Цвет волос: шатен
Рост: 178 см
Особые приметы: нет
Примечание: пионер движения танатонавтов
Слабое место: отсутствие слабых мест
111. Учебник истории
После того как Феликс Кербоз проложил дорогу на Континент Мертвых, полеты в страну смерти не прекращались ни на минуту. Процент неудач резко снизился, поскольку дорога на тот свет стала прямой и надежной.
Из учебника для 2 класса112. За Мохом-1
Ожидание.
Я взглянул на часы: Жан в полете двадцать минут сорок пять секунд. Сейчас он, должно быть, уже там и видит, что происходит за Мохом-1. У него получилось, он преодолел препятствия и сейчас получает совершенно новые знания. Он видит, познает, открывает. А мы должны ждать, когда он вернется и расскажет. Что же там, за коматозной стеной? Что или кто такое смерть?
Кома плюс двадцать одна минута. Он все еще там, его пуповина не оборвана, и он может вернуться. С ума сойти.
Кома плюс двадцать одна минута пятнадцать секунд. Должно быть, он там буквально обжирается сказочной информацией. Настоящий герой.
Кома плюс двадцать одна минута и тридцать секунд.
Его земное тело колотит дрожь.
Кома плюс двадцать четыре минуты и тридцать три секунды. Дрожь усиливается. Как будто тело сотрясают электрические разряды. Лицо страшно искажено, это похоже на гримасу боли.
— Он просыпается? — спросил один из журналистов.
Электрокардиограмма показывает, что танатонавт все еще там. Он прошел через первую стену смерти. Активность его головного мозга нарастает, хотя сердце все еще работает на минимуме.
Должно быть, он встретил что-то удивительное. Приоткрылась завеса тайны. Брессон вошел в эту дверь. Он все узнал и теперь полон радости, счастья, оттого что понял, кто она, Костлявая, Смерть. Он, без сомнения, узнал ее. Неужели разгадка тайны настолько поразила его?
Кома плюс двадцать четыре минуты сорок две секунды. Брессон гримасничает, будто видит кошмар. Он вцепился в подлокотники. Рукава смокинга задрались, и видно, что он покрылся гусиной кожей.
Брессон дергается, словно имитирует схватку с чудовищем. Издает предсмертные хрипы, изо рта капает пена, он молотит кулаками, брыкается. К счастью, танатонавт пристегнут к креслу, иначе он свалился бы с него, оборвав трубки и провода, связывающие его с Землей.
Журналисты, потеряв дар речи, во все глаза смотрели на это. Все и так подозревали, что вторжение на Континент Мертвых — вещь достаточно рискованная, а тут танатонавт явно столкнулся с чем-то страшным. На его лице был только чистый, неприкрытый ужас.
Кома плюс двадцать четыре минуты и пятьдесят две секунды. Он еще борется. Люди отошли назад, чтобы не попасть ему под руку. Мне все это возбуждение кажется нехорошим симптомом. Рауль прикусил губу. Амандина крепко сжала губы. Она вся как натянутая струна.
Я бросился к пульту управления.
Кома плюс двадцать четыре минуты и пятьдесят шесть секунд. Электрокардиограф пищит, как сейсмограф в момент извержения вулкана. Через мгновение я понял, что, если мы ничего не сделаем, Жан Брессон умрет. Загорелись лампы аварийной сигнализации. Взвыли аппараты. Но его электронная система уже сработала, и резкий электроудар сотряс все тело. Еще и еще раз. И все пришло в норму. Аварийные сигналы погасли.
Брессон был спасен. Мы вернули его живым. Он был словно подвешен в воздухе, а мы смогли вытянуть его обратно, на твердую почву. Повезло. Страховка, его эктоплазменная пуповина, выдержала.
Он прошел через стену смерти. Мы с опаской приблизились к нему.
— Получилось! — завопил у нас за спиной журналист телеканала RTV1. Он, должно быть, воспользовался ожиданием, чтобы отрепетировать репортаж. «Первый эксклюзивный выпуск на телеканале, который можно смотреть хоть целый день! Вы стали свидетелями взлета и посадки первого танатонавта, пересекшего Мох-1! Это была прямая трансляция. Вы видите событие, которое войдет в Историю. Это сенсация! Жан Брессон расскажет все сразу после пробуждения».
Пульс в норме. Нервная деятельность почти в норме. Температура в норме. Электрическая деятельность в норме.
Жан Брессон открыл глаза.
Выражение его лица противоречило показаниям мониторов. Ни о какой норме и речи идти не могло. Куда подевалось легендарное хладнокровие этого каскадера? Ноздри трепещут, по лбу катится пот, лицо не выражает ничего, кроме ужаса. Резким движением он расстегнул ремень и стал озираться, словно не узнавал нас.
Первым опомнился Рауль:
— Ну что, порядок?
Брессона колотила дрожь. Какой уж тут порядок…
— Я прошел через Мох-1…
Зал разразился аплодисментами, которые тут же смолкли.