На шкафу стояли с полдюжины серебряных кубков. Джин Салливан вслух прочитал надписи на них, медленно произнося слова с ужасным американским акцентом:
— Championnat de tir, Armee Francaise, Barbizon, 12–17 Juillet 1964 — Premier Prix.[12] Похоже он чемпион, a?
— Наш клиент занимал первые места в турнирах снайперов французской армии в обоих видах: и в стрельбе из винтовки, и из карабина, — объяснил Саундерс. — Он завоевал третье место в чемпионате страны в стрельбе из револьвера. У него есть целая гора медалей и дипломов. Судя по всему, с 1960-го по 1964-й годы он не имел себе равных. По какой-то неизвестной для нас причине после 1964 года Жан-Марк Люко перестал участвовать в соревнованиях по стрельбе, но шесть месяцев назад вернулся и завоевал еще два приза.
— В каком состоянии оружие? — поинтересовался Салливан.
— В прекрасном. Бери и стреляй. Все оружие смазано и пристреляно, большой запас патронов.
— И на все у него есть разрешения?
— На все вплоть до последнего самого маленького револьвера. Думаю, такой снайпер, как Жан-Марк, безо всякого труда получал разрешения в полиции.
— Как насчет отпечатков пальцев?
— На оружии только его. В квартире мы нашли еще чьи-то отпечатки. Похоже, он жил здесь с девушкой. Длинные волосы на подушке, женская одежда в шкафах, косметика и… вот это.
Джефф показал на комод, на котором стояла огромная фотография в черной кожаной рамке.
— У твоего друга хороший вкус, — кивнул Джим Салливан.
Девушка на фотографии на самом деле была потрясающе красива: густые белокурые волосы, безупречное лицо с классическими чертами, красивые умные глаза.
— Отпечатки принадлежат ей?
— Похоже.
Начальник оперативного отдела ЦРУ и Саундерс вернулись в гостиную.
— Пошлем «винчестер» на баллистическую экспертизу?
— Не смешите меня, Джим. Люко убивал не из этой винтовки. Он, может, тренировался с ней, но Пономарева убил явно не из нее. Скорее всего Люко купил такой же «винчестер» 32-го калибра в Нью-Йорке, Майами или где-то еще в Соединенных Штатах. Вы прекрасно знаете, что он никогда бы не смог провезти в Америку винтовку. После того, как начались все эти попытки угонов самолетов, в аэропортах усилили меры безопасности.
— Значит, ты уверен в том, что Люко убийца? — снова спросил Джим Салливан.
— Уверен, и мне все это совсем не нравится.
— Почему? Почему не нравится?
— Слишком уж все элементарно. Мне дали дело, которое поначалу казалось очень запутанным, и вдруг, совершенно неожиданно, оказывается, что в нем нет ничего сложного. Сначала я узнаю, что все жертвы сидели вместе в Дахау, потом находятся следы месье Люко, которые не заметил бы только слепой, и наконец я нахожу в его квартире оружейный арсенал и доказательства того, что он прекрасный стрелок. Ясно, что все убийства мог совершить только потрясающий снайпер. Нет, что-то все чертовски просто, и мне это не нравится. Сейчас нам остается только найти мотив для всех этих убийств, и мотив, скорее всего, спрятан где-то здесь, поставить на нашего преступника капкан, завернуть его в целлофановую обертку и передать нашим друзьям из Верховного Совета. Нет, Джим, по-моему, от всего этого дурно попахивает.
— Думаешь, подстава? — с сомнением произнес Салливан.
— Вроде нет. Отпечатки пальцев Люко и разрешения на оружие настоящие. Все это легко проверить, и мне особенно не нравится эта легкость. Ищешь человека, который разъезжал по Америке и убивал народ направо и налево и неожиданно узнаешь, что он уехал обратно в Европу под своим собственным именем, совсем не скрываясь. Отправляешься к нему домой и находишь целый оружейный арсенал. Никаких попыток что-то спрятать, замести следы. Складывается впечатление, что ему наплевать, поймают его или не поймают.
— А может, и, правда, наплевать.
Джефф Саундерс пожал плечами.
В комнату вбежал взволнованный Том Батлер. В руках он держал пакет, завернутый в старые тряпки.
— Мы только что нашли это в одном из чуланов среди пустых коробок из-под обуви и старых одеял. По-моему, это то, что вы ищете.
Саундерс взял пакет и осторожно положил на стол, стоящий посреди комнаты. Когда он снял тряпки и развернул обертку, то увидел пачку листов бумаги разного формата и качества. Попадались и обычная письменная бумага, и куски грязной оберточной бумаги, и какие-то немецкие объявления и листовки.
Все страницы были исписаны едва различимыми словами. Строки были кривыми, буквы в словах так и плясали. Пять человек стояли вокруг стола и не сводили глаз с рукописи, написанной чернилами рыжевато-коричневого цвета.
— «Письма, написанные кровью», — сказал Джефф Саундерс.
«Меня зовут Жорж Бриссе. Я родился во Франции, в Гренобле. Но сейчас у меня нет ни имени, ни родины. Все, что у меня было, заменил лагерный номер, вышитый на арестантской робе рядом красным треугольником, клеймом политического заключенного. Мой номер: К.З. 762983, Дахау. Я превратился в недочеловека, потому что коммунист. За принадлежность к коммунистической партии меня и осудили на смерть. Когда приговор будет приведен в исполнение? Не знаю. Может, до тех пор, пока у меня сохранятся хотя бы жалкие остатки сил, мне удастся откладывать этот страшный день, когда меня отведут в газовую камеру, а потом — бросят в печь. Но все это рано или поздно произойдет, моя смерть — вопрос лишь времени. Надежду я потерял давно. Я уже давно знаю, что стал живым трупом. Я мертвый человек, который еще может передвигаться, говорить, думать, чувствовать и даже иногда смеяться. Но все это только иллюзия. Большая часть моих товарищей уже покинули эту землю, они не сопротивлялись. Мой младший брат, который работал со мной в Гренобле, не выдержал такого существования и бросился на ограду под электрическим током, чтобы положить конец мучениям.
В молодости я мечтал стать знаменитым писателем. Сейчас мне тридцать пять лет, и мне уже никогда не стать знаменитым писателем. Единственное, чем я скоро стану, это маленькой кучкой пепла вперемешку с обугленными костями, которые мои коллеги по несчастью в Дахау достанут из крематория. Может, придет день, когда этот лагерь освободят и люди узнают об ужасах, которые здесь творились. Только боюсь, никто не поверит, что такое возможно. В одном я уверен: в Дахау не останется ни одного свидетеля этих злодеяний. Мы всего лишь толпа теней с бритыми головами, которые с трудом волочат ноги в тяжелых деревянных башмаках по долине смерти. Когда лагерь освободят, нас уже здесь не будет. А может, Дахау никогда и не освободят. Германия сильное страшное государство, которое может проправить землей много веков. И все же, если когда-нибудь настанут лучшие времена, мир должен узнать, что происходило в Дахау, что происходило в разбросанных по всей Европе концентрационных лагерях.
Поэтому я поклялся написать правду о Дахау. Я опишу все, что видел, все, через что прошел, все свои чувства и мысли. Не знаю, удастся ли мне закончить эту книгу. Может, завтра или послезавтра меня отведут в газовую камеру, и я умру, как десятки тысяч других узников. Но пока у меня останется хотя бы крупица энергии, я буду писать. Может, произойдет чудо, и страницы этой рукописи останутся целыми. Тогда нашедшие их люди увидят, что нет пределов ужасам и человеческому падению.
Мои друзья пообещали зарыть эту рукопись в Дахау, если я умру. А если кто-то из них уцелеет, то вернется за ней. Они пообещали и доставать бумагу, чтобы мне было на чем писать. Я заточил гусиное перо, но у меня нет чернил. Поэтому придется писать собственной кровью. Каждый день буду делать надрез и выдавливать несколько капель крови. Этой кровью я напишу правду о крови, которая пролилась в Дахау. И да поможет мне Бог осуществить задуманное!
Дахау, 12 декабря, 1943 год».
Все словно окаменели от этого крика отчаяния, долетевшего из другого мира. Сейчас, через тридцать лет после того, как безликий узник Дахау обмакнул гусиное перо в свою кровь, его слова вызвали страшную боль. Они неожиданно вошли в мир мертвых.
Первым заговорил Джефф Саундерс. Он старался говорить равнодушно, но его голос дрожал.
— Давайте распределим работу. Мы все знаем французский. Я разделю рукопись на пять частей, и каждый из нас как можно быстрее прочитает свою. Будем искать какие-то странные события, связанные с 13-м бараком. В них должны быть упомянуты Драгунский и Слободин. — Саундерс достал из кармана список из «Централштелле». — То, что мы ищем, должно быть в этой рукописи.
На последней странице стоял номер — «196». Саундерс разделил страницы, примерно, на пять равных частей и раздал коллегам. Потом закурил панателлу и сел на кривой стул у окна. Первое, что его поразило, — несомненный литературный талант автора. Джефф дрожал, читая страшный рассказ. Но на своих страницах он так и не нашел ключ к разгадке тайны.
Примерно, через полчаса полное молчание внезапно нарушил Жан Лапорт.
— Джефф, кажется, я нашел! — воскликнул француз.
Все бросились к Лапорту.
— Смотрите. Прочитайте последний абзац страницы, датированной 23 декабря 1944 года.
Джефф с трудом протиснулся между Батлером и Салливаном и прочитал:
«Голод и боль потихоньку стирают то немногое человеческое, что у нас еще осталось. Мы постепенно превращаемся в стаю диких зверей, которыми движет только инстинкт к выживанию. Господи, что же с нами происходит? Вечером в 13-м бараке произошла кошмарная трагедия. Кошмарная даже по нашим лагерным меркам, а ведь у нас в Дахау царит настоящий ад и, казалось бы, нас уже ничем не удивить. Меня не было в бараке, когда произошла трагедия, но я узнал всю правду из рапорта штурмфюрера Иоакима Мюллера, который отнес по его приказу в лагерную комендатуру. Немцы решили сохранить это страшное происшествие в тайне, и я тоже не собираюсь подробно описывать его, настолько оно ужасно и дико. Голод в 13-м бараке…»
— Где следующая страница, Жан? — нетерпеливо спросил Саундерс.
Лапорт протянул страницу, и Саундерс прочитал:
«… в садах. Сегодня тридцать политических заключенных вновь отвели в газовые камеры и…»
— Это не то, — раздраженно покачал головой Джефф. — Жан, я попросил у тебя следующую страницу за той, которую я читал, а ты мне дал что-то другое. Где она? — Саундерс посмотрел на страницу с началом описания страшной трагедии. — Мы читали 92 страницу, а ты дал мне 95. Где две следующие: 93 и 94?
Жан Лапорт просмотрел свою часть рукописи.
— Это все, что у меня есть, Джефф. Страницы лежат в том порядке, как ты мне их дал. Эти две страницы следуют одна за другой. После 92 страницы сразу идет 95.
В отчаянии Саундерс бросил страницы на стол.
— Он опять оставил нас с носом.
Из рукописи «Письма, написанные кровью» исчезли 93 и 94 страницы, на которых и скрывалась разгадка.
* * *Через пятнадцать минут в дверь тихо постучали.
Все молча заняли места, приготовившись к любой неожиданности. Батлер с Адамсом достали револьверы и прижались к стене по обеим сторонам от входной двери. Жан Лапорт бросился к выключателю и выключил свет. В квартире стало темно. Джим Салливан с проворством, неожиданным для человека его веса, потащил Саундерса в спальню.
— Все в порядке, — прошептал он. — Это не может быть консьержка. Сегодня после обеда она получила телеграмму из Арля и уехала на четырехчасовом поезде проведывать сильно заболевшую дочь. Раньше завтрашнего утра консьержка не вернется. Для всех же остальных Люко нет дома.
В дверь опять постучали, только на этот раз стучали в определенной последовательности: два длинных и затем три коротких удара.
К ним подошел Лапорт.
— Все в порядке. Свои.
— Тогда откройте, — резко сказал Джим Салливан.
Входную дверь открыли, и в квартиру бесшумно проскользнул какой-то мужчина.
— Все в порядке. Можно включить свет, — проговорил Том Батлер. — Это Бобби Марсиано.
Салливан пошел к Марсиано, невысокому мужчине с умным лицом, и сердито проворчал:
— Я же тебе говорил, чтобы ты не приезжал сюда.
— Очень важные новости, босс. Я должен был немедленно увидеть вас.
Марсиано вытащил из внутреннего кармана пиджака конверт, достал из него какие-то бумаги и положил друг рядом с другом на большой стол.
Джефф заглянул через плечо Салливана. На столе лежала газетная вырезка, копия телеграммы и обычный лист бумаги.
На газетной вырезке была фотография и небольшая статья. Судя по всему это была первая страница, поскольку на ней виднелась часть названия газеты и дата: «Лионский курьер», 14 июня этого года. Саундерс внимательно посмотрел на фотографию. На ней стоял улыбающийся лысый мужчина лет шестидесяти пяти с резкими чертами лица. Заголовок под фотографией гласил: «Таинственное убийство Мишеля Талбота». Джефф прочитал статью:
«С тревогой и глубокой печалью мы узнали вчера вечером о внезапной смерти нашего обозревателя отдела аэронавтики Мишеля Талбота. Месье Талбот был убит двумя выстрелами из револьвера у дверей своего дома 145 на авеню генерала де Голля в Вильфранше. Полиция пока ничего не знает об убийце и мотивах убийства. Пока детективы не отказываются от возможности квартирной кражи. Прошлой ночью, около половины двенадцатого, мадам Талбот услышала какие-то резкие звуки, напоминающие негромкие взрывы. Она быстро встала из постели, набросила халат и вышла из дома. Семья Талботов живет в маленьком, отдельно стоящем домике в Вильфранше. На тротуаре, перед самой дверью, мадам Талбот нашла мертвого мужа. Смерть наступила мгновенно. Мишель Талбот лежал около своего синего „рено“ с еще теплым двигателем. В руке он сжимал ключи от машины.
Мадам Талбот немедленно известила о случившемся соседей и позвонила в полицию. Полиция приехала на место преступления очень быстро. Коронер осмотрел месье Талбота и констатировал смерть в результате огнестрельных ран. Тело увезли в больницу Антуана в Вильфранше. Предварительное расследование показало, что месье Талбот умер от двух пуль, выпущенных из „кольта“ 45 калибра. Обе пули застряли в голове. Полиция нашла отпечатки ног за кустом, где очевидно и прятался убийца, поджидая жертву. Пустые гильзы на месте преступления не обнаружены. Детективы считают, что убийца профессионал. Мадам Талбот сообщила полиции, что после звуков выстрелов не слышала шума отъезжающей машины. На перекрестке улицы Ламартина и авеню генерала де Голля, на некотором расстоянии от дома Талботов, был найден велосипед, украденный из соседнего дома. Полиция считает, что убийца или убийцы оставили машину на перекрестке и один из них отправился к дому месье Талбота. Сразу после убийства преступник вернулся на велосипеде к перекрестку, бросил велосипед сел в ожидающую машину и уехал.
Мишель Талбот родился в Дижоне в 1908 году, после войны начал работать в „Лионском курьере“. Перед войной писал об аэронавтике в парижском „Времени“. Во время оккупации организовал и возглавил одну из самых важных групп Сопротивления, „Ренессанс“. Она действовала в центре Франции, совершала акты саботажа, собирала и передавала важную в военном отношении информацию в Лондон „Свободной Франции“. 20 октября 1943 года гестапо арестовало Мишеля Талбота. Он попал в Дахау, но вопреки нечеловеческим условиям выжил, после освобождения вернулся во Францию и занялся любимым делом — журналистикой.
Преждевременная трагическая кончина опытного журналиста и верного друга — тяжелая утрата для всех его многочисленных друзей и знакомых и особенно для коллег по „Лионскому курьеру“ и „Ассоциации французских журналистов, пишущих об аэронавтике“, президентом которой он был восемь лет. Мы выражаем самые искренние соболезнования вдове, мадам Талбот».
Саундерс и Салливан обменялись мрачными взглядами.
— Еще одного не стало, — мрачно вздохнул Джим Салливан. — Талбота убили более двух месяцев назад. Судя по дате он оказался первой жертвой. Убийство произошло спустя несколько дней после того, как Люко получил в Людвигсбурге адреса оставшихся в живых узников 13 барака.
На копии телеграммы не было никаких пояснительных надписей на тот случай, если она попадет в чужие руки. Так всегда поступало ЦРУ, отправляя телеграммы через американские посольства. Телеграмма оказалась краткой.
«Отправлена: Кейптаун, 301430
Получена: Париж, 301857
Расшифрована: 6/287542
Адресат: Потомак/2
Отправитель: Пегас
Марк Брадзинский, проживающий по адресу: 72, авеню лорда Китченера, Кейптаун, Южная Африка, был застрелен в своем гараже из „беретты“ 28 июня в 00.30 Точка задержаны двое чернокожих подозреваемых но на следующий день отпущены за недостатком улик Точка расследование продолжается Точка конец»
На листе обычной письменной бумаги кто-то написал от руки. «Жан-Марк Люко, француз, паспорт № 233897, 28 августа в четыре пятьдесят дня сел на самолет, направляющийся в Израиль, компания „Эйр Франс“, рейс 252. Билет в оба конца, номер билета 55429786».
Саундерс вытащил список из восьми человек, достал ручку и поставил маленькие крестики напротив Мишеля Талбота и Марка Брадзинского. Теперь в списке остались только два имени: Йохан Сиранкевич из Лодзи, Польша, и Лев Журбин из Израиля.
— Не посылали запросы в Польшу и Израиль? — спросил он у Джима Салливана.
— Посылали, но как ты сам знаешь, получить информацию в Польше и Израиле не так-то и просто. Польша находится по другую сторону железного занавеса, а Израиль не очень любит нам помогать.
— Ничего страшного. Скорее всего сейчас это неважно. Может, Люко уже побывал в Польше, а может, еще не успел. Самым важным является то, что наш подозреваемый вылетел позавчера в Израиль и, будем надеяться, все еще там.