– Госпожа, вызывают наземные силы обороны, – молоденький, ещё безусый радист щёлкнул тумблером громкой связи и почтительно передал Дурге микрофон на подставке.
– Что ж послушаем, что скажут нам местные вояки, – с этими словами девушка приняла микрофон и удобно развалилась в командном кресле, благо позволяла длина шнура. Новый статус никак не отразился на её внешнем виде, ни на манере поведения, однако подчинённые её теперь побаивались вдвойне, что было весьма справедливо.
– Говорит комендант столичного форта Рунный Молот барон Эрих фон Штейн, – донёсся из динамиков привыкший повелевать голос надтреснутый старческой хрипотцой. – Мятежный корабль – сдавайся, все жерла наших орудий нацелены на вас, приказываю задраить орудийные порты, сложить оружие и ожидать прибытия шлюпа королевского дознавателя во главе жандармерии, уповайте на милость суда Его Величества и да смилуются над вами боги! В противном случае – смерь, при попытке уйти на орбиту – огонь на поражение, на размышления – пять минут.
Дурга оглядела присутствующих офицеров и техников, кто-то ухмылялся, предвкушая хорошую баталию, кто-то наоборот побледнел. Истинное положение дел не ведал никто, и она не собиралась раскрывать карты.
Подмигнув радисту, она облизала губы, но вовсе не от волнения, а предвкушая давно ожидаемый момент, и нажала кнопку передачи.
– Капитан Дурга Арбишали – наземному форту Рунный Молот: наши пушки в свою очередь направлены на ваш драгоценный городишко, и одного мановения моего мизинца будет достаточно, чтобы обрушить всю адскую мощь броненосца на головы вашим детям, жёнам, любовникам, разрушить ваши дома, дворцы, сады и больницы, не пощадить никого, ведь именно так привыкли поступать королевские псы войны в колониях. Мы будем посылать залп за залпом покудова не сотрём с лица земли этот гнусный нарыв, называемый метрополией.
Она сделала эффектную паузу и закончила:
– Сейчас я отправляю корабли вниз, не смейте препятствовать посадке. Встречаемся с вами, как с уполномоченным вести переговоры лицом через шесть часов на площади перед Королевской Канцелярией для согласования суммы выкупа, и если хоть один выстрел, хоть одна провокация последует – вы знаете, что произойдёт. Те, кто десантируются приветствуют смерть, и примут её с радостью, ежели на то будет моя воля. Вам всё понятно? Тогда – отбой. И ещё – у вас нету времени для размышления.
Она ещё раз обвела взором застывшую команду и, бросив микрофон радисту, поднялась с кресла, словно разжатая пружина, готовая к сиюминутным действиям.
– Все знают, что делать, – скорее не вопросом, а утверждением резюмировала она, и, проходя, похлопала по плечу пожилого мужчину с дешёвым и грубым протезом вместо правой руки, квартирмейстера Даниеля, старшину рулевых, бывшего однополчанина и друга покойного капитана.
– Теперь ты за главного, Ден, служи так же хорошо, как служил моему отцу, держи порох сухим, пушки готовыми к бою, а печи раскалёнными, отчаливать мы будем спешно. И не подкачай.
– Ду.. леди..госпожа капитан, вы действительно рассчитываете на выкуп? – нашёл в себе силы усомниться тот.
– Нет, Даниель, лично я собираюсь забрать всё. Ты смотрел ленту «Правдивая история падения Атлантиды» из тех фильмов, что у нас в изобилии имеются на борту?
– Простите, госпожа, мне было некогда заниматься просмотром досужих плёнок, – отвечал тот, отводя взор. Особенно после вашего неожиданного мм… возвышения.
– Неужели? Тогда бы ты догадался, что я имею в виду.
– Ответьте мне только на один вопрос, госпожа капитан, вы действительно думаете, что всё задуманное вами сработает?
– Сработает, Ден, по-любому сработает, ибо я сама отправляюсь туда на шлюпке, – и с этими словами Дурга покинула капитанский мостик, щёлкая шестеренками, следом выбрался заводной краб.
Догорающие остовы кораблей и зданий космопорта ещё чадили, повсюду валялись перевёрнутые вагонетки, куски арматуры, пролитые лужи мазута ярко горели и трупы, когда Деринг выбрался из благополучно приземлившегося корабля в дым, шум и вопли, мельтешение людей и грохот одиночных выстрелов. Однако Дурга быстро навела порядок и, выстроившись организованной колонной, захватчики маршем устремились к цели, когда вдруг в царящей вокруг несуразице Деринг углядел знакомый силуэт.
Стоило ему воскликнуть и ткнуть пальцем, как уже парочка дюжих корсар вмиг скрутила горемыку и подтащила поближе. В дрожащей, откормленной и перепуганной фигуре, обоими руками прижимающей к груди мешок с незаконно присвоенным, Деринг безошибочно узнал Кинса, Короля близлежащей помойки. Тот пытался упираться, беспрестанно скулил и жалобно блеял, трясясь складками жира, взгляд глубоко посаженных поросячьих глазок бегал по окружившим его корсарам, ища выхода, пока не остановился на нашем герое и не зафиксировался, когда наступило узнавание.
– О, так это наш Деринг, сынок, помнишь старину папашу Кинса, сколько всего я сделал для тебя? Скажи этим головорезам, чтобы оставили в покое твоего доброго друга Кинса, – зачастил он, тряся двойным подбородком.
Перед Дерингом всколыхнулись уже, казалось, надёжно забытые картины освоения в Большом Мире: тычки и подзатыльники, плевки, эти горячие влажные ладошки не раз обшаривавшие его, боль и унижения.
– О, я всё помню, Кинс, – отвечал Деринг, дрожащим от едва сдерживаемых эмоций голосом. – Всё что ты сделал для меня, и всё что ты сделал со мной!
С этими словами он выхватил у ближайшего пирата тесак, висевший в ножнах на поясе, и всадил в грудь ненавистного толстяка Кинса.
По-крайней мере попытался всадить.
Ибо это первый раз, когда Деринг держал холодную разящую сталь, да не просто держал, а ещё наносил удар. Лезвие, слегка оцарапав, скользнула по рёбрам заголосившего скорее от испуга, чем действительно от боли Кинса, выронив мешок, тот вырвался из уз держащих его корсаров и принялся кататься по земле, брызгая слюной и болтая короткими ножками.
– Какое мерзкое зрелище! – презрительно скривилась Дурга, забирая тесак у стоящего столбом Деринга и возвращая владельцу. – Сделайте с ним что-нибудь, – и увлекла его за собой.
– Но я… раньше никогда… я не хотел…, – запинаясь, бормотал тот.
– Замолчи, пожалуйста.
А за их спинами корсары принялись методично добивать прикладами ружей отчаянно орущего и взывающего к своей бывшей игрушке Короля помойки.
Главная наблюдательная башня форта Рунный Молот. Два с половиной метра в толщину бетон, броня, металл.
Барон Эрих фон Штейн, сухопарый и подтянутый вопреки своему возрасту, бодрый такой старикан, хотя скажи ему такое – непременно велит выпороть кнутом, так вот, он, которому ещё нянчить на коленях двух, а то и трёх внучат, заложив руки за спину, смотрит на, раскинувшийся уплывающим вдаль полотном, неродной град, и нависающий над ним зримой угрозой броненосец через толстенное усиленное стекло смотровой амбразуры.
Его чело прорезали грубым ножом невзгод морщины, словно окопы, в которых за свою долгую преданную службу Королю барон положил тысячи подчинённых во славу правящей династии. Их так и хоронили в особо тяжкие дни, засыпая паровым экскаватором, и проходись позже катом. Страшно представить, но он помнит почти всех. И в этот момент, когда полированные двери, на которых застыл навечно кольцевой срез предсмертного крика давно уже умерших деревьев, тех деревьев из красной и богатой древесины, с позолочёнными ручками и титановыми замками, осторожно приоткрываются, и раздаётся в спину ему голос адъютанта.
– Господин барон, я взял на себя смелость приказать заложить ваш личный экипаж. Сопровождающие готовы и…
– Что и…? – всколыхнулся барон. – Думаешь, как все они, – он обвёл пергаментной ладонью со скрюченными артритом пальцами запотевшее стекло, за которым квадраты и пирамидки домов ожидали своей судьбы. – Ждут и не дождутся фанфарной виктории?
– Знаешь, мальчик, иди сюда, послушай меня, – он указал на свободное место и адъютант, привыкший беспрекословно выполнять любую прихоть престарелого барона, послушно приблизился. – У нас с покойной супругой не было детей. Вот так. Не было ни ранения, ни болезни, просто не наградили нас боги и Король. И тогда мы призрели круглого сироту, белокурого такого смышлёного мальчугана. Его имя… Неважно.
Адъютант аккуратно присел на краешек предложенного Его Превосходительством командирского, такого мягкого, ибо из натуральной кожи, спущенной с государственных преступников кресла, и сделал внимательный вид.
– Сколько было сор семейных таких, глупых ежели вспоминать сейчас, таких, опять повторюсь – неважных. Уже. Не хотел он идти по стопам отца в Военную Академию, но, однако стремление, мечту к полётам всё-таки я ему привил. Ну, пусть, думаю малец, побалуется пока, потешит самолюбие, нам-то умудрённым жизнью виднее, где их польза, поднял я, значит, старые контакты, похлопотал, понимаешь, чтобы перевели его после училища помощником капитана на занюханную грузовую баржу. Так, покамест. Чтобы понял, что к чему, поимел опыта, что ли, уж не знаю, чему я руководствовался…
Молодой адъютант поёрзал в кресле, таком уютном, но каком-то быстро становящемся клейким. Толи от пота, толи от пролитой когда-то крови. И устремил просящий взгляд на господина барона. Он давно уже хотел уйти выполнять свои непосредственные поручения, а с разговорами… с ними он давно уже, служа у господина барона, был сыт по горло.
– И он служил помощником капитана, и очень превосходно, я должен сказать тебе, справлялся с этой обязанностью. Даже на той захолустной барже, перевозившей какую там дребедень, когда на них налетели новоявленные пираты. Ниоткуда! Словно из пыльных фолиантов! Зачем, почему? Но он держал оборону…Превозмог многое… Я не ожидал такого…Какой бы офицер Королевского Флота из него вышел бы! Я же хотел… говорил…
– Я прочёл это в сохранившихся плёнках бортового журнала…Они никого не пощадили… Мне досталось мало: на память только сморщенные плёнки и это…
Старик положил ладонь на недавно инкрустированную крупными самоцветами шкатулку, такими наскоро прилепленными и неуместными, как последнее «прости» отца, там внутри лежала прядь волос с опознанного черепа.
Тут господин барон зашёлся кашлем, прижав к кровоточащим губам кружевную салфетку, застывшие наводчики, адъютант и прочие ёрзали в своих сиденьях, охрана насторожилась, сейчас должен был последовать окончательный приказ.
– Она или они ожидают, – сказал Эрих, – что мы сейчас задерём лапки вверх и пойдём на цыпочках навстречу.
– Так и есть, господин барон! – воскликнул молоденький, и пусть он в нашей истории окажется безымянным адъютант, вскакивая с опостылевшего кресла. – Прямо сейчас, в данный момент гвардейские полки Его Величества «Великая Пруссия» уже грузятся на паровые локомотивы и со всех сторон направляются к столице! Они прибудут не ранее, как к завтрашнему утру и нам надо выиграть чуток времени, об этом я пришел, и сказать вам в первую очередь!
– Хмм, – и тонкие искривлённые пальцы впились в арматуру амбразуры.
– Именно этого они и ждут от нас. Захвата, подчинения. Только они не угадали, Дурга или кто бы там не был, прикрываясь именем и должностью капитана. Лично мне уже нечего терять. Посему, командный расчёт – встать! – он поправил и без того идеально сидевший увешанный крестами мундир с королевским медальоном, знаком хранителя города. – Слушать мою команду! По броненосцу мятежников огонь из всех орудий залпом – пли!
– Что это?! – воскликнул кто-то, а может сам он, Деринг, когда небо раскололось от оглушительного залпа, а после почему-то всё стихло.
Беззвучно как-то легендарный броненосец «Лавр Корнилов» отозвался жалкими всполохами последних снарядов, а после в ослепляющей вспышке раскололся прямо посередине и начал падать. Прямо на головы!
– Я же говорила, что сработает по-любому,– закричала, порвав тишину, Дурга, но она ох как ошибалась. – Не дрейфите, головорезы, у нас ещё есть два причаленных корабля, и я собираюсь доверху набить их награбленным!
А после на город обрушился град горящих осколков, набирая в полёте вой, когда звукам суждено было возродиться, превращая всё в хаос.
– Попадание! Наводчики докладывают, что цель поражена! Некоторые бомбардиры перестарались с закладкой пороха, но это не важно! Мы победили! – кричал молоденький адъютант господину барону, прижимая ухо к переговорной трубке.
Конечно, не важно, что два тяжёлых орудия, после залпа слетели со своих лафетов, рвя удерживавшие их цепи, и пронеслись по редутам, сминая и калеча людей, он был далеко наверху и в безопасности. Так думал он, молодой адъютант, у которого, как казалось, вся жизнь впереди и сегодня свидание с такой же юной фрейлиной, шампанское, охи-ахи, поцелуи в летнем саду, возможно, чего-то большее.
Так думал он, но не господин барон, наблюдающий в амбразуру приближение отделившейся кормы броненосца, каждая из вращающихся ещё лопастей, которой была едва ли не с размером с саму наблюдательную башню. Казалось, он мог бы сосчитать все заклёпки на необъятной его аспидной броне. В воздухе возник нарастающий вопль увидавшей это теперь и прислуги, пришедший на смену торопливому «ура», повис на какой-то дико высокой ноте и длился вечно, пока барон созерцал медленно вращающиеся косы приближающегося обломка корабля.
– Я иду к тебе сын… супруга.
Он раскинул руки и выпятил тощую грудь, за секунду до столкновения. Звякнули наградные кресты на безукоризненно отутюженном мундире. И всё поглотил сумрак. Были ли там светящиеся искорки осколков душ, мы не знаем.
Спустя несколько часов за образовавшейся баррикадой:
– Давай же, ну!
Силы корсаров были рассеяны, кто-то сгинул в дыму пожарищ, заводной краб и ещё много хороших парней оказались погребены под руинами обрушившихся зданий, кто-то просто бежал, а кто-то, наоборот, нашёл славный конец в перестрелках; единственный уцелевший у вторженцев робот расстрелял весь запас боеприпасов из встроенной в корпус мортиры. Как результат в конце проспекта дымились остовы трёх карет стражи, с чёрными королевскими крестами на бортах, на мостовой валились обгорелые трупы вперемежку с мусором, лужи зеленоватой смазки смешивались с ярко красной кровью, но пока не кому было оценить столь импрессионистический этюд.
– Ну же, возвращайся, родимый!
Робот заелозил гусеницами по отвесной груде битого красного кирпича, пытаясь развернуться и подставив тыл засевшей в развалинах страже. В тот же миг на беззащитную машину обрушился град пуль, а после, когда был пробит и сдетонировал паровой котёл, раздался взрыв, и нашедших временное убежище за баррикадой корсаров обдало взрывной горячей волной.
– Всё кончено, – прокомментировал Мик, – до хранилища считанные кварталы, а нам остаётся только забиться в угол и держать оборону. Отсидеться и пытаться уйти в ночи или отстреливаться до последнего.
Дурга со злостью ударила кулаком по ладони:
– У нас просто не хватает сил! Я же всё продумала! И времени… Почему это случилось так скоро?
Они могли бы нанести визит в родной мир Деринга, имея такую покровительницу, тот не побоялся б, не только пройти обряд инициации, но и бросить вызов самому вождю. Вот только толпы его соплеменников не смогли бы влиться в Большой Мир, понять и приспособиться в нём, и сейчас бы выли от беспросветной тоски и ужаса в трюмах кораблей, вместо того чтобы с оружием в реках прокладывать себе дорогу к их с Дургом будущему здесь на улицах столицы.
Так считал Деринг, пока вокруг кричали и гибли люди.
Они вынуждено отступили в ветхий предназначенный под снос трёхэтажный особняк в центе небольшого дворика, уже изрядно перерытого подогнанной строительной техникой, в панике брошенной рабочими с не заглушёнными двигателями, когда случилась катастрофа. Преследователи буквально наступали на пятки, и Мик прикрывал их отход, забравшись во чрево массивного «уничтожителя домов», пока они укреплялись внутри строения.
Что это было за зрелище, когда длинная, увенчанная чугунным монолитом стрела дрогнула и неожиданно пришла в движение, обрушившийся с высоты шар разметал наступавшую цепь стражников, посеяв средь них смерть и страдания! А после из всех окон грянул дружный ружейный залп, кося разбегающихся и милосердно прекращая мучения корчащихся. Проколесив по усеянной уже мёртвыми телами, раздавленными в лепёшку, сплющенными в гармошку агрегатами, земле, «уничтожитель домов» напоследок ещё раз угрожающе взмахнул залитым кровью и мозгами шаром и замер. Мик выбрался из кабины и бегом устремился к двери особняка, которую тут же зам завалили подтащенной мебелью.
Утро принесло с собой прохладу и тусклый свет, который так и не смог развеять стелящейся на фоне изувеченного города смог. В отдалении выли сирены, иногда докатывалось эхо взрывов, метались лучи прожекторов.
Дурга сидела на ветхом стуле в глубине вестибюля блокированного особняка, побелевшими от напряжения пальцами впившись в колена, истощённый многочасовым празднеством танцор. Вокруг стояли, а то и расположились прямо на дощатом полу корсары, часовые несли караул у окон-бойниц.
В воздухе повис запах пороха, пота и крови, а ещё над всем этим – тяжкий вопрос, готовый взорваться яростным бунтом – «что же теперь делать и куда прорываться».
– Мы… – прочистив горло начал кто-то, но его прервал окрик часового. – Враги!
Прибывшие за ночь на паровозах по сохранившимся путям королевские гвардейские части «Великая Пруссия» вступали во двор. Не чета обычной стражи, высокие и статные, в остроконечных шлемах, облачённые в грозно ощетинившуюся шипами броню, с развивающимися за спинами флажками и удлинёнными многозарядными ружьями, имевшими странный прицел в виде стеклянного цилиндра. Всё произошло в считанные мгновения, никто не успел среагировать, нёсший вахту корсар зачарованно глядел, как стройная, без единого прореха шеренга сделала шаг, другой, одновременно поднесла левой рукой шнур, шедший от ружья к голове и вставила штепсель в разьём, располагавшийся в височной области.