После того, как песня о Бимини была спета, Брид весь извелся от мысли, что не может тот час же броситься на поиски. Ни нанять, ни тем более купить судно было ему не по карману. В отчаянии он даже попытался заключать сделки с несколькими капитанами, готовыми, по слухам, на любое дело, лишь бы оно было выгодным. Но с сумасшедшим ирландцем связываться никто не хотел, а над рассказами о Бимини только смеялись. В ожидании случая Брид кормился тем, что в одиночку промышлял черепаховый панцирь, обходя на большом каноэ необитаемые островки в окрестностях Нуэво. Он не знал, что судьба уже подхватила его и тащит за шкирку.
Брид нашел «Безымянный», тогда еще – «Радость Бриджит», на одном из черепаховых островков. После недавнего шторма воздух был прозрачно-хрустален, и выброшенный на отмель бриг казался китовой тушей. Его резкие контуры грубо врезались в притихший, умытый мир. Такелаж брига был изорван в клочья, мачты сломаны, но корпус уцелел. Шагая вдоль берега к кораблю, Брид успел понять, что требуется совсем небольшой ремонт – и судно снова будет на ходу.
Над палубой с пронзительными воплями кружились олуши. Подойдя ближе, Брид заметил, что из оранжевых клювов свисают какие-то темные клочья, и уже не удивился, почувствовав тяжелый, тошнотворный запах. Несмотря на полуденную жару, по спине проскребла ледяная мохнатая лапа.
Превозмогая себя, Брид все-таки поднялся на палубу. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: живых на бриге не осталось. Брид прекрасно представлял, как это случилось: шторм, сломанные мачты; течения, недели, а то и месяцы играющие потерявшим управлением судном, как бумажным корабликом. Подходящие к концу запасы пищи – и, главное, воды. Сгорающая в огне лихорадки надежда…
Брид перекрестился, глядя на темную кучу у кормы, почти невидимую за крыльями множества птиц. Принялся молиться, но быстро сбился. Он вдруг сообразил, что ничто не мешает ему захватить судно. Остров необитаем, находится в стороне от морских путей, люди могут оказаться здесь лишь случайно. Судовладелец наверняка давно списал бриг со счетов. Команда мертва. Если вернуться сюда с надежными людьми…
Брид попытался отбросить корыстные мысли и дочитать молитву. Воздух над раскаленной палубой казался мертвым и горьким, солнце давило на голову, как тяжелый горячий булыжник, но тихий стон заставил Брида похолодеть. Бриг вовсе не был свободен: души погибших остались на судне. Призраки населяли его; они окружали Брида, тянули обтянутые пергаментной кожей руки. С хриплым воплем Брид метнулся к фальшборту, споткнулся об скелетообразное тело и снова услышал стон. Иссохшие пальцы бессильно проскребли по лодыжке. Волосы Брида встали дыбом, глаза полезли из орбит. Не удержав равновесия, он рухнул рядом с трупом, зажмурившись и ожидая, что мертвец сейчас вцепится ему в горло.
От ужаса Брид на несколько секунд потерял сознание. Очнувшись, он понял, что лежит лицом к лицу с крайне истощенным, умирающим, но еще живым человеком. Растрескавшиеся губы моряка шевельнулись. Чувствуя слабость от пережитого страха, радость, разочарование, Брид выругался и снял с пояса флягу.
Позже он на канатах спустил выжившего матроса с усеянного трупами судна и оттащил в тень. На острове, заросшем сухим колючим кустарником, не было источника, зато росло несколько кокосовых пальм – и Брид три дня отпаивал моряка ореховым молоком. Когда стало понятно, что смерть отступила от Шеннона, Брид начал осторожно делится с ним своими планами. Шеннон так и не узнал, что, едва придя в себя, снова оказался на пороге гибели: Брид готов был прирезать моряка, если тот вздумает артачиться. Однако планы Брида привели Шеннона в восторг; благодарность тоже сыграла свою роль. Брид и Шеннон вернулись в Нуэво закадычными приятелями, оставив замаскированный ветвями бриг на островке.
Оставалось набрать команду, но тут Брид вновь уперся в стену, отделявшую его от людей: самые последние оборванцы отказывались иметь с ним дело. За неделю поисков Брид смог сговориться с одним-единственным человеком, ехидным карликом, медленно помиравшим от голода: всему Нуэво давно было известно, что у него, когда-то – художника, а позже – маляра, малевавшего вывески, дурной глаз. Два изгоя, Ти-Жак и Брид быстро нашли общий язык. Ти-Жак стал боцманом и старпомом: к тому времени Брид уже выяснил, что Шеннон хороший моряк, но глуповат и в помощники не годится. Однако отправляться на поиски втроем было невозможно. Брид, в мечтах уже видящий себя несущимся на вертком бриге к Бимини, все больше мрачнел. Его вспышки ярости участились, отталкивая немногих сорвиголов, еще раздумывающих, не податься ли под начало новоиспеченного капитана.
Выход подсказало живое – слишком живое – воображение Ти-Жака. Однажды, после целого дня бесполезных поисков и переговоров в самых грязных кабаках, они с капитаном беседовали за кружкой пива, стараясь развеять уныние пустой болтовней. Рассказ Брида о первом знакомстве с Шенноном вызвал у Ти-Жака воспоминания о колдунах, живущих на Эспаньоле, и об их умении оживлять мертвецов.
Поначалу он говорил только для того, чтобы избавиться от скуки, но вскоре глаза Ти-Жака азартно заблестели. От его цепкого взгляда не могли укрыться ни бледность Брида, ни его тяжелые раздумья. Ти-Жак продолжал рассказ уже целенаправленно, осторожно подводя Брида к захватившей его мысли. Лишенные воли и памяти, зомби способны работать круглые стуки, не нуждаясь ни в еде, ни в отдыхе, говорил Ти-Жак. Владельцы многих плантаций почти не пользуются трудом рабов: мертвецы выгоднее…
Договорив, Ти-Жак уставился на Брида с жадным любопытством, ожидая реакции. Когда ирландец, поразмыслив, заявил, что зомби вполне сгодятся и в качестве матросов, Ти-Жак пришел в восторг. Брид даже усомнился в своем решении, глядя, как тот хихикает, брызгая слюной, и потирает скрюченные руки. Но Брид готов был идти к цели любой ценой; Ти-Жака же страшно забавляла сама идея поисков вечной жизни в такой компании. Оставалось добыть деньги, чтобы добраться до Эспаньолы и начать закупку.
Тут им снова повезло: один богатый торговец, недавно приехавший из Старого Света и считавший себя выше суеверий, заказал Ти-Жаку портрет своей дочери и заплатил щедро. Из-за этого портрета им пришлось поспешно убираться из Нуэво. Однако золота хватило на то, чтобы нанять временную команду, привести бриг в порядок и добраться до Эспаньолы. Там они предприняли экспедицию на дальние плантации, принадлежащие в основном мулатам, а то и беглым неграм.
К тому моменту капитан Брид уже достиг той точки ужаса, за которой наступает отупение и апатия. Ходячие мертвецы не вызывали у него никаких чувств. Ти-Жак страдал больше: его раздражали сонные, невыразительные лица и неловкие движения зомби. Шеннону решили ничего не объяснять, и он частенько простодушно проходился насчет неповоротливости сухопутных крыс, до колик смеша боцмана. Но, несмотря на трудности, на побережье они вернулись с преданной командой и грузом разнообразных сосудов, аккуратно уложенных в наполненную сеном повозку: в них хранились души будущих матросов «Безымянного».
Все вышло, конечно, далеко не так ладно, как расписывал Ти-Жак: зомби были неуклюжи, и от них попахивало, – в штиль особенно заметно. К тому же они частенько впадали в тоскливое беспокойство, которое постепенно перерождалось в угрюмую злобность. В такие моменты Брид начинал опасаться, что не справится с командой. К счастью, эти припадки случались редко, быстро сходили на нет, и капитан мог почти не опасаться бунта, в какие бы авантюры не влезал.
– Вот они все, – кивнул Брид за спину Карререса.
Вывернув шею, доктор разглядел невысокую загородку в углу трюма, набитую кокосовым волокном. Сверху ее накрывала сеть; сквозь частые ячейки маслянисто поблескивали бока бутылей.
Теперь говорливость Брида стала понятней. На судне не было живых, кроме Шеннона, глядевшего на капитана с восторгом преданного спаниеля, и ядовитого Ти-Жака, которого Брид, похоже, втайне ненавидел. Карререс догадывался, что Ти-Жак жестоко высмеивал чувства капитана к Реме. А Брид продолжал говорить.
Стоило пережить смертельную опасность, чудом выбраться из новой передряги, – и песенка о Бимини, постоянным фоном звучащая в голове капитана, становилась громче. Ее куплеты обрастали новыми, неуловимыми и не поддающимися словам смыслами, и Бриду начинало казаться, что он вот-вот поймет, как искать волшебный остров. Чем сильнее был пережитый страх, тем громче становился зов. Брид гонялся за индейцами, чтобы узнать путь на Бимини, и за купцами, чтобы добыть деньги на то, чтобы гоняться за индейцами. Он мотался по островам, приставал к странствующим миссионерам, оптом скупал старинные карты, но в глубине души догадывался, что это бесполезно. Все, что нужно знать, уже лежало в голове Брида, и надо было только дождаться, когда путь вылущится из песни, как фасолина из стручка.
Однажды это случилось.
Брид говорил все расплывчатей, и у Карререса создалось впечатление, что капитан либо просто не умеет толком описать, что случилось дальше, либо воспоминания милосердно стерлись, оставив лишь смутные ощущения. К тому моменту, как бриг подошел к Бимини, Брид был уже невменяем. Команду пришлось оставить на «Безымянном»; в Пределах зомби стали практически неуправляемыми, и чем ближе подходило судно к острову, тем беспокойней становились матросы. То ли растворенные в здешних проливах воды источника возвращали мертвых к жизни, то ли их тревога создавала такую иллюзию, – капитан не знал. К самому источнику они добирались втроем.
Здесь Брид стал особенно невнятен. Какое-то озеро. Боль в сорванном горле, отдающая металлом кровь во рту. Ти-Жак, хохочущий на носу шлюпки, как гиена, и вдруг разрыдавшийся. Прохлада с привкусом водяных лилий на языке. Апатия и растерянность: цель достигнута, он испил из источника вечной жизни, что дальше? Туман вокруг, туман внутри, туманные щупальца, раздирающие душу. И как солнце сквозь тучи, как последняя надежда, как сгусток реальности в расползающемся под руками мире – Реме.
Реме, Реме, Реме, твердил капитан. Ее черные косы и круглые груди, обрисованные простым платьем. Ее тонкие руки. Ее губы, которые так хотелось целовать. Брид метался по трюму и мычал, пытаясь найти слова. Он умирал от желания, но ему в голову не приходило взять ее силой. Он даже прикоснуться к ней не мог. Ему нужно было не просто тело Реме, и снисходительная симпатия, которую она испытывала поначалу, лишь бесила его. Он хотел, чтобы Реме разделила его любовь. Сумасшедший, непрошенный гость с лицом, навечно искаженным темными страстями, он надеялся даже не на покорность – а на полную, безусловную взаимность. Пытаясь добиться Реме, не в силах терпеть ни дня, Брид становился то страшен, то жалок. Ему нужно было, чтобы она растворилась в нем: казалось, что это, как клей, скрепит его расщепленное сознание. Он все заглядывал в черные глаза, ища там хоть тень одобрения, но видел лишь удивление и нарастающую брезгливость. В отчаянии Брид попытался запугать Реме, понимая, что этим лишает себя последней надежды.
Реме попросту выкинула их с острова – Брид потерял сознание, а когда очнулся, обнаружил себя в шлюпке. Море шло мелкой рябью, и весло тихо билось о борт «Безымянного». На средней банке ворочались Ти-Жак и Шеннон; зомби толпились на палубе брига, готовые принять капитана на борт. Брид попытался встать, но почувствовал головокружение и бессильно рухнул обратно. Вместо сердца в груди бился кусок раскаленного камня – Реме, Реме, Реме.
Глава 20
По трапу загрохотали шаги, и в трюме появился Брид с тремя матросами. Двое тут же бросились к ящику с индейскими сокровищами и начали бережно перекладывать в мешки бусы, гребенки и куски яркого переливчатого шелка. Капитан молча застыл над Каррересом. Он то нервно похлопывал по ладони связкой ключей, то пытался обтереть камзол, залитый спереди чем-то липким. От Брида так разило ромом, что у Карререса заслезились глаза. Капитан был всклокочен, щека дергалась в нервном тике, и весь он трясся, как в приступе малярии. За его спиной бледной тенью маячил здоровяк Шеннон.
Матросы, выпотрошив сундук, поднялись на палубу.
– Дошли, Барон. Добро пожаловать на Бимини, – заговорил капитан и разразился лающим смехом. – Сними кандалы с ног, – бросил он Шеннону.
– Да, капитан. Ааа… ключи, – замялся тот и робко протянул руку. Брид уставился на него с гневным недоумением, не переставая греметь ключами; потом, очнувшись, впихнул связку Шеннону и сунул руки в карманы.
– Только без глупостей, – сказал он Каррересу. Его щека снова дернулась, и Брид яростно поскреб щетину. – Никаких фокусов, Барон.
Карререс пожал плечами, с трудом сдержав усмешку. Шеннон разомкнул ножные кандалы и быстро отскочил, едва не сломав ключ. Карререс медленно встал, с трудом распрямляя затекшие ноги, с наслаждением потянулся.
– Наверх, – мотнул головой Брид, и все трое поднялись на палубу. Карререс шел первым. В спину шумно дышал Шеннон, и доктор чуть ли не кожей чувствовал, как тот напуган. Едва высунув голову из люка, он вздрогнул с непривычки: слишком яркое солнце, слишком яркие краски. Карререс зажмурился. На сетчатке отпечатался силуэт карлика с огромными пистолетами за поясом: наверху его, конечно, ждали, готовые бороться с разгневанным Бароном. Капитан явно пугал команду намного сильнее, чем Самеди, и об этом стоило подумать, но не сейчас: голова кружилась от свежего воздуха, от солнца вскипали слезы, и сквозь их пелену едва виднелась зеленая, как перья колибри, макушка острова. Шеннон уперся в спину Карререса, почти вынося его на палубу. Следом, как чертик из табакерки, выскочил Брид.
– Шлюпку на воду! – заорал он сорванным голосом. Несколько матросом опрометью бросились к блокам. Брид медленно осмотрел оставшуюся команду. Под его взглядом пираты прятали глаза, и на грубых лицах мелькал страх.
– Ты, – кивнул капитан Ти-Жаку, – и ты, – кивок Шеннону, – пойдете со мной.
По палубе прошелестел шепоток и затих. Зомби смотрели на Ти-Жака и Шеннона с сочувствием. Здоровяк, не обращая внимания на насмешливый взгляд Брида, мелко крестился. Ти-Жак же был на удивление спокоен; Каррересу показалось, что боцман даже рад, что выбор пал на него.
– Остальные – ждите здесь. С якоря не сниматься, что бы ни случилось.
– А если вы не вернетесь? – крикнул кто-то из-за спин. Рука Брида дернулась к пистолету, и матросы шарахнулись, готовые упасть ничком, спасаясь от выстрелов. Однако капитан овладел собой.
– Однажды уже вернулся. С якоря не сниматься, – повторил он и отвернулся.
– Сбегут, – негромко предположил Карререс.
– Сбегут – так передохнут, как крысы, – ответил Брид, не оглядываясь.
– Передохнут? Зомби?
– Не придирайся, Барон. Дорогу назад знаю только я.
– Вот как…
Карререс неловко перевалился через борт, попытался встать на ноги – шлюпка качнулась, доктор потерял равновесие и едва не свалился в воду. Ти-Жак в последний момент успел схватить его за рукав. Карререс раздраженно сморщился.
– Сними наручники, – сказал он капитану. – Куда я денусь?
Брид заколебался. В конце концов он все-таки вытащил ключи из кармана и бросил их Шеннону, но приказа снять наручники не отдавал. Капитан внимательно смотрел на Карререса, будто пытаясь угадать его мысли – уловить тень радости или взгляд, выдающий надежду на побег. Но лицо Карререса, привалившегося к фальшборту, было равнодушным от усталости.
– Я хочу попасть к источнику, – негромко сказал он, ни на кого не глядя. – Можешь верить мне, можешь нет – но я стремлюсь на Бимини не меньше тебя. Дорогу знаешь только ты. И подумай вот о чем: как ты будешь разговаривать с хранительницей? Вряд ли она воспримет всерьез Барона Субботу, закованного в кандалы.
Брид задумчиво поскреб щеку и махнул рукой.
– Снимай, – сказал он.
Опасливо поджимая губы, Шеннон склонился над Каррересом и разомкнул браслеты. На запястьях доктора остались багровые полосы, испачканные густой черной грязью. Перегнувшись через фальшборт, он с наслаждением опустил руки в чистую, чуть теплую воду. Шеннон, не спуская глаз с Карререса, перегнулся через противоположный борт, прополоскал наручники и бросил на дно шлюпки. Рассмотрев их, Карререс шумно втянул в себя воздух, едва сдерживая смех: смола и грязь скрывали кое-как выцарапанные на металле кресты. Так вот почему Брид так легко положился на железо! Откуда ему было знать, что лоа не боятся распятий: с чего бы Барону Субботе опасаться креста, если в сознании любого жреца Вуду он мирно уживается с сонмом католических святых…
Брид настороженно наблюдал за Каррересом. Поверив наконец, что Барон Суббота пока не опасен – или не хочет быть опасным, – капитан переключился на матросов.
– К руслу гребите, собачьи отродья! – рявкнул он. – Чего пялитесь!
Ти-Жак и Шеннон, перестав глазеть на Карререса, налегли на весла, направляя шлюпку к едва заметному издали руслу реки. С моря оно казалось всего лишь маленьким заливом, узким языком воды, вдающимся в берег. Вскоре шлюпка уткнулась в широкую, до шелковой гладкости вылизанную морем полосу песка, украшенного узором из ходов морских червей. По правую руку тихо журчала река. Русло здесь было широким и мелким, и струйки воды звенели на базальтовых булыжниках, выступающих из-под ила.
Ти-Жак выскочил из шлюпки первым. Он тотчас же подобрал радужный обломок ракушки. Повертел его в руках, с довольной ухмылкой сунул в карман и застыл, глядя на горизонт. Шеннон отошел в сторону, и оттуда донеслось невнятное бормотание: несчастный здоровяк молил Деву Марию помиловать его и не дать потерять разум в этих дьявольских местах. Брид, прислушавшись, ухмыльнулся:
– Чего там терять… Эй! – гаркнул он Шеннону. – Поздно молиться, мы уже в раю! – он грубо расхохотался, глядя, как Шеннон втянул голову в плечи и забормотал быстрее и неразборчивее. – Трус, – сплюнул он и повернулся к Каррересу: – Скоро прилив, воду погонит вверх по реке. Долетим с ветерком.