— Я и есть ваш начальник… Игнат Трофимович Сарычев. Вопросы есть?
В комнате повисла неловкая пауза. Сотрудник, устроившийся на его спине, не иначе как от большого смущения, принялся выкручивать ему руку.
— Ну какого хрена руку-то ломать?! — закричал Хрящ. — Слезешь, я тебе по шее накостыляю.
Детина не отпустил, но хватка его сделалась значительно слабее.
Федор Кравчук с недоумением посматривал на питерского жигана. На начальство тот не тянул, это точно! Даже руки, сплошь в наколках, выдавали в нем воровскую личность. Что всерьез смущало Кравчука, так это прямой немигающий взгляд, который, казалось, был нацелен в самую душу.
— Чем ты можешь доказать, что ты товарищ Сарычев? — после некоторого раздумья спросил Кравчук.
— Федор Кравчук, значит… Мой заместитель. Вот так встреча у нас получилась… а только твое удостоверение можно считать недействительным… Фотографию на дату налепили! Ну кто же так делает?!
Кравчук открыл документ и с удивлением обнаружил, что задержанный оказался прав. Прояви постовой побольше принципиальности, с такой корочкой Кравчук не сумел бы попасть даже на собственную работу. Странно, что он не замечал этого раньше. А у питерского жигана глаз наметанный.
— Да слезь ты с меня наконец! — не на шутку обозлился задержанный. — Все кости раздавишь!
Кравчук слегка кивнул, и детина устроился рядом на табурете, готовый в любую секунду вновь навалиться многопудовым телом.
Хрящ присел на край кровати, крепко потер шею, а потом, указав рукой на пиджак, небрежно перекинутый через спинку стула, попросил детину:
— Дай сюда пиджачок.
Гигант неохотно поднялся и, взяв пиджак, протянул его Хрящу. Тот пощупал пальцами подкладку, довольно хмыкнул, а потом, чуть надорвав ее, вытащил небольшое картонное удостоверение и аккуратно положил его на стол.
— Читай!
Кравчук взял картонку с показной осторожностью, словно опасался, что она способна воспламениться в его ладонях. Раскрыл. В правом верхнем углу помещалась небольшая фотография, на которой нетрудно было узнать питерского жигана, на ней — фиолетовая гербовая печать. А в центре на трех строчках уместилось: «Начальник уголовного розыска г. Москвы Игнат Трофимович Сарычев». А ниже размашистая подпись наркома внутренних дел Ф. Э. Дзержинского.
Дождались, значит…
Кравчук растерянно вернул документ. Он знал, что в такие моменты на его лице появляется глупейшая улыбка, а сам он напоминает гимназиста, застигнутого строгим директором в туалете во время курения. Ну, в конце концов, не каждый день приходится таким вот образом знакомиться со своим новым начальством!
Между тем Сарычев с улыбкой посмотрел на детину, который съежился под взглядом начальника, и спросил:
— Где же ты так руки-то научился выкручивать?
— В цирке, — прогудел атлет, чуток смелея, — французской борьбой занимался.
— Коля у нас с самим Заикиным боролся, — сказал молодой оперативник, стоявший позади Кравчука. — Сорок пять минут против него продержался.
Игнат Сарычев с интересом оценил фигуру атлета — чего там Заикин! — такими руками можно запросто свернуть шею самому Поддубному.
— Ладно, раз так дело обернулось, считайте нашу встречу первым оперативным совещанием. Не буду вдаваться в детали… расскажу как-нибудь потом, но если я появился Москве как жиган, значит, так было нужно. Я действительно встречался на Хитровке с Кирьяном и Степаном. Мне удалось заинтересовать их ограблением банка, и завтра мы должны встретиться и обсудить кое-какие детали. Встреча должна состояться на нашей территории, где-нибудь на хазе, и чтобы у бандитов и малейшего подозрения не было, что это подстава. У вас есть какие-нибудь предложения?
— Есть три блатхаты, — сдержанно подал голос Федор Кравчук. Он до сих пор не смог в полной мере осознать превращение питерского жигана в товарища Сарычева. — Малинщицы в них — наши люди.
— Не подходит! — неожиданно резко обрубил Сарычев. — Хаза должна быть совершенно не засвеченной. Если таковой нет, тогда ее следует подготовить, и сделать все это нужно будет в течение ближайших суток. Подобрать малинщика, который не должен вызывать подозрение. В соседних комнатах нужно будет разместить оперативников. Желательно, чтобы малина была организована на средних этажах, тогда в этом случае мы имеем возможность занять верхние и нижние этажи и блокировать преступников. Все должно быть проделано очень тонко, чтобы комар носа не подточил. У жиганов необыкновенное чутье на опасность, любую фальшь они раскусят мгновенно. Будьте осторожны с беспризорниками, если те заметят что-то неладное, то тут же передадут жиганам. Прошу соблюдать строжайшую конспиративность. Кравчук, отвечаешь головой.
— Сделаем все в лучшем виде, — убежденно заверил его Кравчук. — Люди со мной надежные, молчать будут как могила. Хату тоже найдем.
— От меня к вам придет человек и передаст инструкции. Им нужно подчиняться беспрекословно.
— А как мы его узнаем?
Сарычев сунул руку в карман. Извлек из него бубнового туза и небрежно порвал. Одну половинку протянул Кравчуку.
— Мой человек придет со второй половиной. Где вас найти, он знает. А сейчас быстро, без лишней суеты на улицу. И не забудьте сказать дворнику, чтобы вставил дверь. Я терпеть не могу сквозняков, у меня от них насморк.
* * *— И что ты обо всем этом думаешь? — спросил Степан, посмотрев на Кирьяна, сидящего напротив.
Кирьян Курахин взял стакан с самогоном и выпил его в три огромных глотка, горько поморщившись. Он не опохмелялся, а священнодействовал, а потому следовало запастись терпением. Отыскав хмурым взглядом буженину, он взял ломтик и нехотя закусил.
— Ты о чем? — наконец спросил Кирьян.
Степан усмехнулся. Кирьян любил разыгрывать из себя простака. В этом лицедействе ему не было равных. Он производил впечатление обыкновенного сельского увальня, впервые оказавшегося на городской ярмарке. Глаза большие, ошалелые, словно бы от множества соблазнов: и пряников можно накупить целый куль, и девку понравившуюся сосватать. Вот только беда — слишком уж батюшка суров, может не одобрить.
Жиганы, впервые видевшие Кирьяна, испытывали заметное разочарование. Облик простоватого детины никак не вязался с историями о разухабистом молодце с большой дороги. Лишь пообщавшись накоротке, они в полной мере могли оценить масштаб его личности: расчетлив, дальновиден, необыкновенно дерзок и в то же время очень осторожен. Кирьян взял от своих мятежных предков-каторжников все самое ценное, что полезно было в его опасном промысле. От батяни силу, от матушки хитрость, а от деда, известного на всю муромскую дорогу разбойника, коварство.
— О питерском, — отвечал Степан, стараясь не раздражаться. — Уж больно он ушлый, так я тебе скажу, — отвечал Кирьян. — Видал, как он Макея раскусил! Как будто ждал, что его сейчас охмурять станут. Не люблю я таких, — честно признался он.
— Так ты ему не доверяешь? — задал главный вопрос Степан и перевел взгляд на спутницу Кирьяна — Дарью. Дарья была девкой видной, с большой грудью и тонким аристократическим лицом.
Кирьян по-хозяйски обнял барышню и притянул ее к себе, Дарья податливым вьюном прижалась к его плечу. Удачливая воровка и фартовый жиган — чем не пара! Из множества поклонников она выбрала именно Кирьяна, что, впрочем, неудивительно, бабы всегда западают на все самое лучшее. Полгода назад у Степана к Дарье было чувство, но их отношения не развились дальше того, что при встречах на малинах он беззастенчиво лапал ее. Правда, однажды он предпринял серьезную попытку овладеть ею, когда они остались вдвоем, он повалил ее на диван и попробовал стащить трусики. Неожиданно Степан натолкнулся на серьезное сопротивление. Вытаращив глаза, Дарья вскрикнула шепотом:
— Что же ты делаешь, ирод?! Девка я!
Кто знает, может, в то время так оно и было. Дарью пришлось оставить в покое, Степан не любил бабьх слез.
Свою энергию он, как правило, растрачивал на более сговорчивых барышень.
И вот сейчас Кирьян обнимал Дарью с хозяйской небрежностью, из которой следовало, что жиган откупорил девицу с такой же легкостью, с какой привык извлекать пробку из бутылки шампанского.
В душе у Степана родилось раздражение. Кирьян всегда забирал самое лучшее: после налета ему доставалась б о льшая часть награбленного, да и девки у него были первый сорт.
Кирьян будто бы хотел показать, что существующие меж жиганами правила не для него. Вот и сейчас он притащил на серьезный разговор барышню, давая понять, что она такой же равноправный партнер, как и прочие.
— Сложно сказать, — протянул Кирьян, — но то, что он жиган, это точно! Достаточно взглянуть один раз, чтобы понять это. А дело он предлагает стоящее: один раз хапнем, и хватит сразу на пару жизней. — Задумавшись ненадолго, он добавил: — Правда, я столько жить не собираюсь.
Они помолчали, как бы подчеркивая, что настоящий жиган за жизнь не держится. Главное для него — фарт.
— Согласие сразу давать не нужно, — веско заметил Кирьян, — пускай Костя Фомич за ним понаблюдает, а там видно будет. Пусть блатхату покажут. И прежде чем на дело пойти, отправим нашу Лизоньку посмотреть. Она у нас хитрая, как лисичка. Пускай сходит, разнюхает, если что не так, она нам тут же даст знать. Лиза — баба с головой, любую подставу определит.
— Мадам Трегубову мы, конечно, отправим, — согласился Степан, не без усилия отведя глаза в сторону. Он старался не смотреть на Дарью, но не получалось. Дарья никогда не носила лифчика, так что даже от малейшего движения ее грудь приходила в невероятное волнение и способна была вызвать головокружение, как от крепкого напитка. — А только я питерскому не верю, — отрицательно покачал головой Степан.
— Вот как? — Кирьян выглядел удивленным и, стиснув Дарьюшку крепче, неожиданно расхохотался: — А не боишься без куша остаться? В нашем деле, как и с бабами, без натиска не обойтись.
Степан лишь скупо улыбнулся. Дарья выглядела чуток смущенной. Ах, вот как, значит, все-таки она рассказала Кирьяну о посягательствах на свою честь.
— Возможно, — сдержанно согласился Степан, — спорить не буду.
Глава 5 ЗА МЕСЯЦ ДО ТОГО…
Феликс Эдмундович положил перед Игнатом Сарычевым несколько листов машинописного текста.
— Четыре крупнейших налета за последнюю неделю! Вы посмотрите, до чего бандиты додумались! Окружили здание вокзала и ограбили всех, кто там находился! Неслыханно! И это среди бела дня. Только по самым скромным подсчетам, ими было награблено свыше полутора миллионов рублей! Причем они настолько уверовали в собственную безнаказанность, что даже не скрывают своих имен! А не далее как три дня назад банда Кирьяна вломилась в Большой театр и обчистила всех, кто пришел на премьеру. Вы представляете! Ведь это чуть ли не дипломатический скандал! В театре в тот момент оказались иностранные гости. Они тут же растрезвонили на всю Европу, что большевики не могут справиться с валом преступности. Небезызвестный вам Кирьян останавливает под Москвой железнодорожные составы, запирает проводников в купе и грабит всех пассажиров без разбору! Если дело будет развиваться так и дальше, то не удивлюсь, что скоро они начнут появляться даже в Кремле.
Дзержинский никогда не повышал голоса. Речь народного комиссара, холодная и размеренная, больше напоминала студеный ручей, способный в одно мгновение остудить самую разгоряченную кровь. Сарычев, человек закаленный, невольно почувствовал, как его пробирает нервная дрожь. Особенно выразительны были глаза Дзержинского — большие, красивые, глубоко посаженные в орбиты, они оказывали на собеседника почти гипнотическое воздействие, у каждого непроизвольно возникало желание исповедаться во всех существующих грехах.
— Это действительно недопустимо, Феликс Эдмундович, — сдержанно согласился Сарычев, еще не понимая, куда клонит председатель. — Надо еще более ужесточить меры борьбы с налетчиками. В Питере у нас, на Лиговке и Сенной, несколько месяцев назад было еще хуже. Средь бела дня грабили!
— Но вам ведь удалось с ними справиться? — строго посмотрел Дзержинский на Игната.
— Удалось, Феликс Эдмундович, но какого труда нам это стоило! Не обошлось и без жертв… Близко к главарям мы подойти не сумели, мы задействовали большую часть своих сотрудников, которые под видом бродяг и бездомных бродили вблизи всех злачных мест. Так что мы знали обо всех их передвижениях, и, когда однажды они собрались на малине, мы окружили дом и уничтожили всех бандитов. На некоторое время преступная жизнь в городе парализована. Сейчас остались лишь мелкие шайки. Но с ними не так сложно. Многие преступники уехали из города, в основном в Москву, — негромко доложил Сарычев.
— А вы, я вижу, неплохо знаете проблему, Игнат Трофимович. Но, кроме самих преступников, нас интересуют еще и ценности, которые они добыли преступным путем. Ведь это огромное количество золота, драгоценных камней. У того же самого Кирьяна должно быть немало, так сказать, «сбережений», и все эти богатства надо изъять и вернуть государству. И это тоже одна из ваших главных задач! Об этом всегда надо помнить, — с некоторым нажимом сказал Дзержинский, отхлебнув чай из граненого стакана, и, как бы опомнившись, произнес: — Вы что же чай-то не пьете или не понравился?
— Спасибо, Феликс Эдмундович, — поблагодарил Сарычев и сделал небольшой глоток, чай оказался крепким и сладким. Видно, ординарец председателя ВЧК не пожалел для гостя сахара.
— Вы сами родом из Питера?
— Не совсем… я из-под Питера, но большую часть жизни провел в Кронштадте, на кораблях…
— Моряк, значит.
— А у нас там все моряки, Феликс Эдмундович, — не без гордости отвечал Сарычев.
— Свет, наверное, повидали?
— Пришлось поплавать… Потом в эмиграции…
— Вы ведь давно в партии большевиков?
— С девятьсот пятого, но примкнул раньше, — улыбнулся смущенно Игнат.
В этом кабинете он всегда чувствовал себя чуть скованно. Сейчас Сарычев смотрел прямо в глаза председателю, но получалось плохо, взгляд, помимо его воли, то и дело обращался к рукам Дзержинского, неторопливо помешивающим чай.
— Очень хорошо, — после непродолжительного молчания сказал Дзержинский. — А правду говорят, что вы с блатными можете разговаривать на их языке? Как это называется… феней, кажется, — взгляд слегка насмешливый, но вот серые глаза необыкновенно серьезны.
— Правда, товарищ Дзержинский… Прежде чем на флот пойти, я ведь с босяками общался. А они тюрьмы да каторгу не понаслышке знают. А потом, у меня и дед на каторге побывал. В молодости с ним в этом кругу считались. — Дзержинский едва заметно улыбнулся. — А когда меня с флота забрали, то пришлось и на тобольской ссылке побывать. А там, кроме политических, много блатных было. Не буду скрывать, время как-то убить нужно было, вот я от них «блатной музыки» и поднабрался… Так еще иногда называют. И знаю их жаргон не хуже, чем морской. А иначе нельзя, там ведь волки! Могут и за овцу принять. — Дзержинский лишь хмыкнул этому сравнению. — Опять-таки, в картишках здорово поднаторел.
— И до сих пор в карты хорошо играете?
— Да меня просто жизнь заставила. Из ссылки вернулся, на работу никуда не берут, вот я по малинам ходил и в карты играл. На жизнь хватало, не жаловался!
— А у меня сумели бы выиграть? — неожиданно спросил Дзержинский, по-деловому отодвинув в сторону стакан с остывшим чаем.
По лицу Сарычева пробежала растерянность, похоже, что председатель ВЧК не шутил.
— Это как масть пойдет, — собравшись, достойно ответил Сарычев, невольно задержав взгляд на руках Дзержинского.
Ладони у Железного Феликса были узкими, пальцы длинными. Если ему дать несколько уроков игры, то при должной сноровке он может стать крепким игроком. Сарычев знал, что и среди политических встречается немало таких, которые в игре не уступят даже опытным шулерам. Он вспомнил тобольскую ссылку, где блатные играли против политических. Резались в карты семь дней, отрываясь лишь на редкие перекуры и обед, в результате того карточного марафона политическим удалось обыграть блатных подчистую и получить приз — тридцать бутылок спирта, который те бог знает где раздобыли. Пили, правда, вместе, что нисколько не умалило победы политических.
Особенно преуспели в картах теоретики марксизма. Многих из них Сарычев встречал потом в министерских кабинетах и даже словом не напомнил им о шальной карточной кутерьме, что когда-то произошла в ссылке.
Не исключено, что и народный комиссар долгими северными вечерами вдумчиво оттачивал карточное мастерство.
Дзержинский выдвинул ящик стола и вытащил из него заметно потрепанную колоду карт:
— Вы уж извините, что не новая… Но крапа на ней нет, за это я ручаюсь.
— Во что будем играть? — несмело спросил Сарычев, приняв колоду.
— Давай в очко! — предложил Дзержинский, переходя на «ты».
Чай был забыт — Сарычев, перемешав колоду, быстро раздал карты. Неожиданно в кабинет заглянул ординарец Дзержинского — веселый конопатый парень. Он удивленно захлопал глазами и в недоумении скрылся за дверью. Ситуация выглядела почти анекдотической — в Питер Дзержинский всего приехал на один день, чтобы встретиться с местными чекистами и ознакомиться с деятельностью Чека. Но вместо серьезного разговора о заговорах мировой буржуазии и гидрах контрреволюции два партийца увлеченно резались в карты, будто бы урки на малине.
— Мне одну, — произнес Дзержинский, внимательно наблюдая за руками Сарычева. И, получив карту, произнес, едва сдерживая досаду: — Перебор.
— А у меня очко, Феликс Эдмундович! — положил Игнат Сарычев на стол карты.