Серенити
Я, кажется, еще не успела рассказать, что однажды, еще в мою бытность известным экстрасенсом, я утратила способность общаться с духами.
Я гадала одной студентке, которая хотела пообщаться с умершим отцом. Она привела с собой мать, обе принесли диктофоны, чтобы потом иметь возможность прослушать все, что происходило во время сеанса. Целых полтора часа я пыталась вызвать его по имени, отчаянно пыталась с ним связаться. Но в голову приходила только одна мысль — что мужчина застрелился.
А дальше — тишина.
(Совсем как сейчас, когда я пытаюсь связаться с мертвыми.)
Я чувствовала себя ужасно. Эти две женщины заплатили за полтора часа, а в результате не получили ничего. И несмотря на то что я предложила вернуть им деньги, как медиум я еще никогда в жизни не чувствовала себя такой беспомощной. Поэтому я извинилась.
Девушка, расстроенная исходом сеанса, разрыдалась и попросила разрешения воспользоваться уборной. Как только она вышла, ее мать (которая во время всего действа в основном молчала) открыла мне тайну, которую не знала дочь.
Ее муж действительно застрелился из пистолета. Он был известным в Северной Каролине баскетбольным тренером, у которого случилась интрижка с одним из парней из его команды. Когда жена об этом узнала, то сказала, что будет настаивать на разводе и разрушит его профессиональную карьеру, если он не заплатит за молчание. Муж отказался, заявив, что по-настоящему полюбил паренька. Тогда жена ответила, что он может оставаться со своим новым возлюбленным, но она отсудит у него все до копейки и расскажет всем, как он с ней поступил. Такова цена любви.
Он спустился в подвал и вышиб себе мозг.
На похоронах, прощаясь с мужем, она прошептала: «Сукин сын! Не надейся, что теперь, когда ты мертв, я прощу тебя. Туда тебе и дорога!»
Через два дня мне перезвонила ее дочь и рассказала, что случилось невероятное. Кассета с записью нашего сеанса была пуста. Хотя мы вели беседу, во время повторного проигрывания слышалось только шипение. Но что еще более странно: то же произошло и с записью, которую делала ее мать.
Мне стало ясно, что покойный услышал все сказанное женой на похоронах и поймал ее на слове. Она не желала иметь с ним ничего общего, поэтому он решил держаться подальше от нас всех. Всегда.
Разговор с духами — это диалог. Говорить должны двое. Если ты пытаешься изо всех сил, но не выходит, значит, либо дух не хочет общаться, либо экстрасенс не умеет этого делать.
— Это тебе не кран повернуть, — резко отвечаю я, пытаясь отодвинуться от Верджила. — Я не могу это закрыть или открыть.
Мы стоим на стоянке у оптового склада Гордона, пытаясь переварить информацию о самоубийстве Грейс Картрайт. Я ожидала услышать нечто другое. Верджил убежден, что это важный фрагмент головоломки.
— Давай начистоту, — серьезно говорит он. — Уверяю тебя, я очень хочу верить, что экстрасенсорные способности — не пустой звон. Я искренне хочу дать твоему… таланту шанс проявиться. А ты не хочешь даже попытаться?
— Ладно, — раздраженно отвечаю я.
Опираюсь на передний бампер машины, встряхиваю плечи и руки, как это делает пловец на старте, закрываю глаза.
— Ты можешь заниматься этим прямо здесь? — не выдерживает Верджил.
Я приоткрываю левый глаз.
— А разве ты не этого хотел?
Он заливается краской.
— Я думал, что тебе может понадобиться… ну, не знаю… шатер или что-то в этом роде.
— Можно работать и без хрустального шара и чайных листьев, — сухо отвечаю я.
Я не призналась ни Дженне, ни Верджилу, что уже давно не общаюсь с духами. Просто позволяю им верить: то, что я наткнулась в старом заповеднике на бумажник Элис и ее цепочку, — не счастливая случайность, а подлинная прозорливость экстрасенса.
Может быть, я и себя в этом убедила. Поэтому я закрываю глаза и думаю: «Грейс, Грейс, приди, поговори со мной».
Так я раньше поступала.
Но в ответ ничего. Такая же пустота и неподвижность, как и в тот раз, когда я пыталась связаться с тренером баскетбольной команды из Северной Каролины, который застрелился.
Я смотрю на Верджила.
— Есть что-нибудь?
Он что-то набирает на телефоне, пытаясь раздобыть в Интернете информацию о Гидеоне Картрайте из Теннесси.
— Ничего, — признается он. — Но на его месте я взял бы другую фамилию.
— Что ж, у меня тоже пока глухо, — говорю я Верджилу, впервые правду.
— Может быть, нужно… громче звать?
Я подбочениваюсь.
— Я тебя учу работать? — спрашиваю я. — С самоубийцами такое бывает.
— Какое?
— Иногда им слишком стыдно за то, что они сделали.
Самоубийцы, по определению, становятся призраками — остаются привязанными к этому миру, потому что отчаянно хотят извиниться перед родными и потому что стыдятся своего поступка.
Я тут же вспоминаю Элис Меткаф. Возможно, я не могу связаться ней, потому что она, как и Грейс, покончила с собой?
Я тут же выбрасываю из головы такое предположение. Мне хочется оправдать ожидания Верджила, но причина, по которой я не могу связаться с Элис — как и с любым другим потенциальным духом, — черт побери, кроется во мне, а не в них!
— Позже еще раз попробую, — обманываю я. — А что нам нужно от Грейс?
— Хочу знать, что заставило ее покончить с собой, — поясняет он. — Зачем женщине, счастливо живущей в браке, имеющей постоянную работу и семью, накладывать в карманы камней и входить в пруд?
— Потому что она была несчастлива в браке, — отвечаю я.
— Вот у нас и есть подозреваемый, — заявляет Верджил. — Например, ты узнаёшь, что муж спит с другой. Что будешь делать?
— Буду искать утешение в том, что вообще вышла замуж.
Верджил вздыхает.
— Нет. Ты либо спрашиваешь у него прямо, либо убегаешь.
Я размышляю над сказанным.
— А если Гидеон хотел развестись, а Грейс отказалась? Что, если он убил ее, а все обставил как самоубийство?
— Патологоанатом, производя вскрытие, сразу же понял бы, что произошло: убийство или самоубийство.
— Серьезно? Потому что у меня складывалось впечатление, что полиция не всегда может точно установить причину смерти.
Верджил не обращает внимания на мою колкость.
— А если Гидеон и Элис хотели убежать, а Томас об этом узнал?
— Ты же сам отправил Томаса в психбольницу до того, как Элис сбежала.
— Но с таким же успехом они могли поссориться еще в начале вечера, поэтому она и побежала в вольер. Может быть, Невви Рул просто оказалась не в то время не в том месте. Она попыталась остановить Томаса, но вместо этого он остановил ее. Тем временем Элис убегает, ударяется головой о ветку и теряет сознание. Гидеон приехал к ней в больницу, и вместе они разработали план, как ей оказаться подальше от злого мужа. Нам известно, что Гидеон сопровождал слонов в их новый дом. Может быть, Элис сбежала и встретилась с ним там?
Потрясенная, я скрещиваю руки на груди.
— Отлично!
— Если только, — продолжает строить догадки Верджил, — все не произошло иначе. Предположим, Гидеон сказал Грейс, что хочет получить развод, чтобы убежать с Элис. Потрясенная Грейс сводит счеты с жизнью. Чувство вины за смерть Грейс заставляет Элис пересмотреть свой план, но Гидеон не хочет ее отпускать. По крайней мере, живой.
Я задумываюсь над сказанным. Гидеон явился в больницу и убедил Элис, что ее дочь в беде… или сказал что угодно, лишь бы она ушла с ним. Я не дура, смотрю «Закон и порядок». Столько убийств совершается потому, что жертвы доверяют тем, кто приходит в дом, просит о помощи или предлагает подвезти…
— Тогда как погибла Невви?
— Ее тоже убил Гидеон.
— Зачем ему убивать свою тещу? — спрашиваю я.
— Ты шутишь, да? — удивляется Верджил. — Об этом же мечтает любой мужчина! Если Невви узнала, что Гидеон спит с Элис, она, скорее всего, сама затеяла драку.
— А может, она Гидеона и пальцем не тронула? Может быть, она отправилась за Элис в вольер, а Элис побежала, чтобы спастись, и потеряла сознание? — Я смотрю на Верджила. — Именно об этом постоянно твердила Дженна.
— Не смотри на меня так, — хмурится Верджил.
— Надо ей позвонить. Возможно, она что-то вспомнит о Гидеоне и своей матери.
— Мы и без Дженны справимся. Нужно только добраться до Нашвилля…
— Она не заслуживает того, чтобы оставаться в стороне.
Секунду кажется, что Верджил будет возражать. Но он достает свой телефон, смотрит на него.
— У тебя есть ее номер?
Я звонила ей как-то, из дома, не по мобильному. С собой у меня номера нет. Но в отличие от Верджила, я знаю, где его можно поискать.
Мы едем ко мне домой. Он с тоской смотрит на бар, который приходится миновать, чтобы добраться до лестницы.
— У тебя есть ее номер?
Я звонила ей как-то, из дома, не по мобильному. С собой у меня номера нет. Но в отличие от Верджила, я знаю, где его можно поискать.
Мы едем ко мне домой. Он с тоской смотрит на бар, который приходится миновать, чтобы добраться до лестницы.
— Как ты держишься? — бормочет он. — Это все равно что жить над китайским рестораном.
Верджил ждет в дверях, пока я роюсь в кипе почты на обеденном столе, чтобы найти гроссбух, куда прошу записываться своих клиентов. Конечно, самым последним посетителем была Дженна.
— Можешь войти, если хочешь, — приглашаю я.
Еще секунда мне нужна, чтобы отыскать телефон, который прячется на столе под кухонным полотенцем. Я беру трубку и набираю номер Дженны. Но телефон, похоже, не работает.
Верджил разглядывает фотографию на каминной полке — я в компании Джорджа и Барбары Буш.
— Как приятно, что вы снисходите до того, чтобы общаться с такими, как Дженна и я, — ерничает он.
— Тогда я была другим человеком, — отвечаю я. — Кроме того, известность не так приятна, как все думают. На снимке этого не видно, но рука президента лежит на моей заднице.
— Могло быть и хуже, — бормочет Верджил. — Это могла быть рука Барбары.
Я вновь набираю номер Дженны — глухо.
— Странно, у меня что-то с линией, — говорю я Верджилу, который достает из кармана мобильный.
— Давай я попробую, — предлагает он.
— Забудь, тут нет сотовой связи — только если надеть на голову фольгу и свеситься с пожарной лестницы. Прелести жизни в пригороде.
— Можно было бы воспользоваться телефоном в баре, — предлагает Верджил.
— Черта с два! — отвечаю я, представляя, как буду оттаскивать его от виски. — До того как стать детективом, ты был патрульным?
— Да.
Я прячу гроссбух в сумочку.
— Тогда поехали на Гринлиф-стрит.
Район, где живет Дженна, похож на сотни других районов в округе: подстриженные аккуратными квадратами лужайки, дома с красно-черными ставнями, лающие за заборами невидимые собаки. По тротуарам на велосипедах катаются дети. Я останавливаюсь у тротуара.
Верджил смотрит на дворик перед домом Дженны.
— По внешнему виду дома можно многое сказать о человеке, — вслух размышляет он.
— Например?
— Сама знаешь. Флаг часто означает, что человек консерватор. Если ездит на «приусе» — более либеральных взглядов. В половине случаев это чепуха, но само по себе наблюдение интересное.
— Похоже на предсказание. И я уверена, такое же точное.
— Что ж, как ни крути, но я не ожидал, что Дженна выросла в таком… респектабельном районе. Если ты понимаешь, о чем я.
Я понимаю. Тупики, прилизанные домики, мусорные контейнеры у тротуара, в среднем 2,4 ребенка в каждом дворе — это так похоже на Степфорд. В Дженне есть что-то неправильное, резкое, она как-то не вписывается в эту картинку.
— Как зовут ее бабушку? — спрашиваю я у Верджила.
— Откуда я, черт побери, знаю? — удивляется он. — Не имеет значения, днем она все равно на работе.
— Тогда ты останешься в машине, — предлагаю я Верджилу.
— Почему?
— Больше шансов, что Дженна не захлопнет у меня перед носом дверь, если ты не будешь стоять рядом, — объясняю я.
Может, у Верджила и шило в заднице, только он не дурак. Он съеживается на пассажирском сиденье.
— Как скажешь.
Я иду по вымощенной дорожке к входной двери. Она розовато-лилового цвета, к ней прибито маленькое деревянное сердечко, на котором выведены слова: «Добро пожаловать, друзья». Я звоню, через секунду дверь сама по себе распахивается.
По крайней мере, мне так кажется, пока я не замечаю перед собой малыша, который сосет большой палец. Ему года три, хотя я плохо разбираюсь в возрасте детей. Я тут же вспоминаю мышей, которые сгрызли мои любимые кожаные туфли и повсюду оставляли крошки и экскременты. Я настолько поражена, что у Дженны есть родной брат, — по-видимому, он родился уже после того, как она переехала жить к бабушке, — что не могу найти слов и поздороваться.
Малыш вытаскивает палец изо рта, как пробку из сливного отверстия, — неудивительно, что начинается наводнение.
Тут же прибегает молодая женщина, подхватывает его на руки.
— Простите, — извиняется она, — я не слышала звонка. Чем могу помочь?
Говорит она громко — разумеется, потому, что малыш ревет еще громче. И уже смотрит на меня неодобрительно, как будто я его обидела. Я же изо всех сил пытаюсь понять, кто эта женщина и что она делает в доме Дженны.
Я растягиваю губы в своей самой приветливой телевизионной улыбке.
— Похоже, я не вовремя, — отвечаю я. — Я ищу Дженну.
— Дженну?
— Меткаф, — уточняю я.
Женщина устраивает сына на бедре.
— Наверное, вы ошиблись адресом.
Она хочет закрыть дверь, но я просовываю в просвет ногу и достаю из сумки гроссбух. Он сразу же открывается на последней странице, где витиеватым подростковым почерком выведено: 145, Гринлиф-стрит, Бун.
— Это 145, Гринлиф-стрит? — уточняю я.
— Адрес правильный, — отвечает хозяйка, — только здесь нет людей с таким именем.
Она закрывает дверь у меня перед носом. Я таращусь на книгу, которую продолжаю держать в руках. Ничего не понимая, возвращаюсь к машине, сажусь и швыряю книгу Верджилу.
— Она провела меня, — сообщаю я. — Дала вымышленный адрес.
— Зачем ей это?
Я качаю головой.
— Не знаю. Может быть, не хотела, чтобы я присылала ей рекламные буклеты.
— А может быть, она тебе не доверяла, — предполагает Верджил. — Она не доверяет никому из нас. И ты понимаешь, что это значит. — Он ждет, пока наши взгляды встретятся. — Она на шаг впереди нас.
— Ты это о чем?
— Она достаточно умна, чтобы понять, почему отец так странно отреагировал. Должно быть, она уже знает о своей матери и Гидеоне и делает как раз то, что мы должны были сделать еще час назад. — Он поворачивает ключ зажигания. — Мы едем в Теннесси. Ставлю сто баксов, что Дженна уже там.
Элис
Умереть от горя — наивысшая жертва, но с точки зрения эволюции это нереально. Если бы горе было настолько оглушительным, все виды просто бы исчезли. Однако нельзя утверждать, что подобное в царстве животных не случалось. Я знаю историю об одной кобыле, которая неожиданно скончалась, и ее друг, с которым она долгое время жила в одной конюшне, вскоре последовал за ней. Еще была пара дельфинов, которые работали в дельфинарии в парке аттракционов: когда самка умерла, самец несколько недель плавал кругами с закрытыми глазами.
После смерти детеныша на физиономии Моры постоянно было выражение боли и двигалась слониха так осторожно, как будто даже трение о воздух причиняло ей неимоверные страдания. Она уединялась у могилки, по ночам не возвращалась в сарай. И рядом не было семьи, которая могла бы утешить ее, вернуть к жизни.
Я решила не дать ей захлебнуться собственным горем.
Гидеон прицепил к забору огромную щетку со щетиной — подарок от департамента общественных работ, когда они купили новую машину для уборки улиц, шикарное приспособление, о которое раньше Мора очень любила почесываться. Но Мора даже не взглянула в сторону грохочущего молотка, когда Гидеон ее прилаживал. Грейс пыталась развеселить Мору, угощая красным виноградом и арбузами — ее любимыми лакомствами, но Мора отказывалась есть. Ее отсутствующий взгляд, впечатление, что она как-то усохла, заставили меня вспомнить Томаса, который таращился в пустую книгу в своем кабинете через три дня после той ночи, когда умер детеныш Моры. Физическая оболочка здесь, а мысли где-то в другом месте.
Невви полагала, что стоит пустить Гестер в вольер — возможно, ей удастся утешить Мору, но я считала, что пока еще не время. Я видела, как матриархи бросались на сестер из своего стада, близких родственниц, если они слишком быстро подходили к живому и здоровому детенышу. Кто знает, на что способна в горе Мора, чтобы защитить уже мертвого.
— Пока рано, — ответила я Невви. — Подождем, пока я не увижу, что она готова жить дальше.
С научной точки зрения было интересно наблюдать, как слониха в одиночестве, без поддержки стада, сможет справиться со своей утратой. Но от этого зрелища сердце разрывалось. Я часами записывала поведение Моры, потому что это была моя работа. Брала с собой Дженну, когда за ней не могла присмотреть Грейс, потому что Томас и сам был очень занят.
Пока мы все продолжали неспешно двигаться под влиянием тягучего горя, которое окружало Мору, Томас вновь превратился в само воплощение деловитости. Он был настолько собран и энергичен, что я стала подумывать, не привиделось ли мне, как он валялся в бессознательном состоянии на письменном столе в ночь после смерти детеныша. О деньгах, которые он рассчитывал получить от спонсоров, с нетерпением ожидавших рождения слоненка, больше речь не шла, но у него появилась новая идея, как обеспечить финансирование. И эта идея полностью его поглотила.