— Алкаш... — тупо повторил Ходас.
— А чего ты пил тогда, если такой хороший? — взвизгнул нервный Гастрит. — Что я тебя, силой?.. Сам до краев просил! — Не договорил. Лицо вытянулось от удивления. — Глянь, глянь... — пораженный до глубины души, прошептал он: — Валет...
К ним навстречу как ни в чем не бывало бежал веселый Валет.
— Во псина! — покачал головой Гастрит. — Да он же просто надрался и заснул... А мы-то, мы-то... На клизьмы согласились... А все ты: «Убийца! Убийца!» Пойдем, там еще малость осталось...
— Алкаш, — еще раз повторил Ходас.
— Сам ты алкаш, — завелся Гастрит. — Кто говорил: «Мне до краев, мне до краев...»?
— Пошел ты...
— Сам пошел...
Разошлись в разные стороны. Валет побежал почему-то за Ходасом...
— Иди вон, — сказал старик, — допивай с ним.
— И допьем! Допьем! — весело сказал Гастрит. — Валет, где хозяин?
Валет подбежал, вспрыгнул хозяину на грудь и лизнул в лицо.
Беспокойно спал на жестких нарах Андрей...
И снилось ему: полоска то ли ржи, то ли ячменя... И жена его в белом платочке, повязанном на затылке, согнувшись, серпом жнет... И складывает за собой в ровные кучки. А он переходит от кучки к кучке, скручивает из колосьев. ну, эти... как их называют. Которыми снопы связывают... Короче, делает Андрей снопы... Лихо так скрутит, подоткнет, взвесит на руках тяжелый пушистый сноп и осторожно, чтобы не осыпались колосья, кладет на землю... И уж, кажется, подходят они к концу полоски...
Оглянулся Андрей, посмотрел на свою работу...
Вдоль всего поля стоят дети. И у каждого в руках по снопу... Сколько снопов, а их было штук двадцать, столько и детишек...
Андрей испуганно глянул на жену...
А та стояла впереди и, приложив ладошки ко лбу, смотрела на темносинюю тучу на горизонте... Загрохотал далекий гром...
— Андрей... — повернула жена заплаканное лицо. — Прости ты... меня...
— За что? — глухо спросил Андрей.
— За детей наших... что... не будет...
— И ты прости, — сказал он.
Загрохотал засов. В дверях появился сержант:
— Василий, подъем!
Андрей сел на нарах...
Андрей вышел из дверей отделения и торопливо пошел вдоль забора. Возле детсадика остановился. Из окошечка сказочного домика торчали ноги. Андрей поднял камешек и бросил в домик. Ноги спрятались, показалась белая Васькина голова.
— Андрюха! — заспанным голосом воскликнул Васька. — Тебя освободили, что ли?
Васька с трудом выбрался из домика, виновато подошел к забору.
— Андрюха, честное слово, не хотел, — забормотал он. — Галюню захотелось увидеть... Думал, что успею...
— Раздевайся!
Васька снял пиджак, галстук, шляпу.
— Только... это... — замялся Васька. — Я у тебя пару рублей из бумажника взял... Холодные ночи стали... Осень близко...
Переоделись каждый в свое.
— Ой, что тебе от твоей «камбалы» будет... — вздохнул Васька.
— А я ее брошу! — отчаянно заявил Андрей.
— Да ты что, сдурел? — испугался Васька. — Она хорошая баба...
— Пошли врежем, — так же отчаянно предложил Андрей.
— Рано еще... Не дадут... — Васька не узнавал брата.
— Коньяк дадут... Пошли!
— Что это с тобой? — аж остановился Васька.
— А я сегодня сон видел... — ответил Андрей.
И зашагали по утреннему городу.
Прямо из восходящего солнца вылетел самолет и совершил посадку на аэродромном поле.
Пассажиры покидали салон лайнера.
Сашка, пристегнутый ремнями, остался сидеть, вжавшись в кресло, опустив голову. Маленькая стюардесса склонилась к нему.
— Вам что, плохо? — как-то нежно спросила она.
Сашка поднял голову, улыбнулся измученно:
— Хорошо мне, — сказал хрипло, — ничего... Спасибо...
— Все будет нормально, — улыбнулась стюардесса.
— Ага. — Отстегнулся и медленно пошел к сияющему солнцем люку.
Навстречу восходящему солнцу со своей большой алюминиевой кружкой шел старик от нового дома к старой, пустой, покинутой деревне...
Так же, как и прежде, долго доставал тяжелую бадью, ставил ее на край сруба, черпал кружкой воду, пил, передыхал, думал...
Старик допил воду, достал из бадьи лист, зачерпнул новую кружку, пошел назад к горящему во все этажи огнями своему дому...
Возле хаты Васьки остановился. Из трубы шел дымок.
— Василь! — позвал старик.
Открылось окно. Показался Васька.
— Здоров, батя!
— Долго ты еще ваньку валять будешь?
— У меня характер! — отрубил Васька.
— Я вот возьму сейчас кол да погоню тебя вместе с твоим характером домой... Ишь ты! Забастовку устроил!
— Батя, не мешайся в мою личную жизнь! Пока она сама не попросит, я туда ни ногой... Хату снесут — палатку поставлю и буду жить... Я обиделся!
— Смеются же все и над ней, и над тобой, дураком!
— Смеются — это не плачут, — резюмировал Васька.
— Да ты хоть ко мне-то перейди, да и обижайся на здоровье!
— Все, батя... Свободен! — Васька закрыл окно.
— Тьфу! — зло плюнул старик, прошел немного, опять позвал: — Васька!
— Ну, чего еще? — открыв окно, с досадой спросил Васька.
— Ты не знаешь, на нашем кладбище начальство есть какое-нибудь?
— Конечно... Недавно министра хоронили...
— Да я не про то! Заведующий там или директор... Кто всем распоряжается...
— Есть, наверное... А зачем тебе?
— Говорят, хоронить уже не будут там... Пойдем сегодня с Гастритом места забивать... Может, взятку кому дадим... Там же мать лежит, а мне что, на другой конец города?
— Батя, не нагоняй на меня тоску! — Васька захлопнул окно.
Старик махнул рукой, отхлебнул из кружки и пошел к дому.
Сашка выскочил из такси перед указателем. Немножко постоял, посмотрел на исцарапанные буквы, быстрым шагом пошел по тропинке вниз...
Над деревней вставало солнце.
Медленно-медленно брел он через пустую, словно вымершую деревню. Пусто... Тихо... Даже воробьев не видно...
Он подошел к колодцу, долго смотрел на полную бадью и на цепь, с которой падали в темный колодец капельки.
Сашка рукой зачерпнул воды и плеснул в лицо... Раз... Другой... Третий...
Васька вышел из своей хаты, по привычке стал навешивать замок. Потом посмотрел на него, усмехнулся и швырнул в огород. И вдруг заметил человека у колодца... Присмотрелся... Человек, наверное, почувствовал взгляд, обернулся... Сверкнула на солнце рыжая борода!!!
— Сашка-а-а-а!!!
Сашка тоже хотел что-то крикнуть, но крик застрял в горле, так с раскрытым ртом он и бросился к брату...
Столкнувшись, вцепились друг в друга, не устояли на ногах, грохнулись на землю в пыль...
— Сашка, братуха! — захлебывался Васька. — Вернулся, морда рыжая!!!
Сели, отдышались.
— Ну, здоров... — сказал Сашка.
— Здоров. — Васька заплакал.
— Чего ты? — проглотил комок и Сашка.
— Так... Не обращай внимания, я дурной...
— А где все? — оглянулся Сашка на дома.
— А-а-а... Так снесли нас... В город переселили... Вон в том ящике живем... — Васька показал на дом. — Это я тут... Жене характер показываю... Ну и змей ты, Сашка! Хоть бы письмо написал...
— Где батька?
Васька шмыгнул носом, вытер слезу:
— На кладбище...
Сашкино лицо потемнело:
— Когда? — выдавил он и заплакал.
— Да ты что, Сашок?! Что ты?! — замахал руками Васька. — Это он пошел место себе вышибать! На будущее! По блату хочет похорониться! А так — жив-здоров!
Сашка взглянул на брата, понял, что тот не врет, и захохотал. Васька вслед за ним...
Так и сидели братья посреди дороги в пыли и хохотали.
Вечером сидели всей семьей за столом в новенькой полупустой квартире старого Ходаса. Андрей, Васька, Сашка и сам хозяин. Сидели уже хорошенькие.
— Ты мне сын или пасынок? — навис Ходас над Сашкой...
— Сын...
— Слушаться меня должен?
— Должен...
— Женись! — приказал Ходас.
— Прямо сейчас? — улыбнулся Сашка.
— Да! А то тебя опять понесет... Человек должен быть сердцем к чему-то привязан... От меня, родителя, оторвался — понятное дело, так и должно... Так привяжись к кому-нибудь! А то оторвался и повис, как не знаю что... А кто страдает? — старик стал загибать пальцы. — Я страдаю... Потом... — подумал и загнул сразу все пальцы, так что получился кулак: — Все страдают! Чего ты свою душу мучаешь?
— Все, батя, все! Находи невесту, и хоть завтра, — вздохнул Сашка.
— Другой разговор, — качнул головой Ходас и сразу же: — Верку Матрунину знаешь? Ну, почту у нас носила...
— Как же он ее не знает? — поднял от стола голову Васька. — Мы же учились в одном классе. — Коротко хохотнул и, показав рукой на брата, добавил: — Он ее тискал даже, когда в армию уходил.
— Еще лучше... Глянется она тебе? — спросил у Сашки.
— Да ты что, батя! Я ее пятнадцать лет не видел!
— Сейчас увидишь!..
Андрей, закрыв лицо, хохотал до слез.
— Андрюха, дам по уху! — в рифму серьезно пообещал старик и скомандовал: — Пошли на балкон!
Все вместе вывалились на балкон.
— Матруна! — крикнул вверх старик. — Выдь на балкон, если живая!
Сверху показалось сморщенное лицо старухи.
— Что тебе надо?
— Верка дома?
— Верка! — старуха на миг спряталась и появилась снова: — Она раздетая...
— Зови! — приказал Ходас.
Придерживая одной рукой халатик, сверху глянула Верка:
— Что, дядя Федя? — Заметила Сашку, еще больше запахнула халатик: — Здравствуй, Саша... С приездом...
— Здравствуй, Вера, — тихо сказал Сашка.
— Смотри, — через губу буркнул сыну Ходас и громко: — Та-а-ак... Что это я у тебя хотел спросить? А-а-а... Как жизнь?
— Спасибо, хорошо...
— Почту носишь?
— Ношу...
— Ну, все... Пошли, хлопцы...
Верка засмеялась и тоже ушла с балкона.
Допивали уже на кухне. Васька защищал брата.
— Че ты насел на него? — возмущенно говорил он отцу.
— Молчи! — отрубил отец, налил в Сашкину рюмку и спросил напрямик: — Согласен или нет?
Сашка выпил, понюхал кусочек хлеба и, уже окончательно перестроенный отцом на серьезный лад, резко махнул рукой, как артиллерист, отдавая команду «огонь»:
— Давай!
— Вот это я понимаю! — похвалил Ходас.
— Молодец, Сашка, — поддержал Васька.
— Да вы что, обалдели! — перестал смеяться Андрей. — Пускай сам с ней договорится, поговорит хотя бы, объяснится, что ли... Нельзя же так...
— Цыц! Нельзя-я-я... Много ты понимаешь! Я с вашей маткой не объяснялся... Ни про какую любовь не говорил! А без малого пятьдесят годов вместе, душа в душу... А вы любовь-любовь! Сю-сю, ля-ля! И на развод! Детей перестали рожать! Доведете скоро страну, на улицу выйдешь — не с кем будет поздороваться...
— Пошлет она нас к черту, — сказал Андрей.
Такая перспектива показалась Ходасу вполне реальной. Подойдя к стенке, он крякнул в вентиляционную сетку:
— Верка-а-а!!!
— Папа, — еще раз попробовал урезонить старика Андрей.
— Цыц! Вера-а!
— Ну, что такое? — весело ответила вентиляционная сетка голосом Верки.
— Замуж хочешь? — спокойно и просто спросил старик.
Смех. И сразу же ответ:
— Хочу...
— Так... А за Сашку моего пойдешь? — старик повернул к сетке ухо, чтобы лучше слышать.
Сашка выпрямился за столом.
Васька, раскрыв рот, ждал ответа.
Андрей беззвучно хохотал.
Тишина. Потом вентиляция заговорила скрипучим голосом Матруны:
— Вы че это удумали там, оболтусы пьяные? Женихи мне нашлись...
— А ты молчи! — попросил старик. — Не тебя же сватаем, зови Верку...
— Плачет она...
Все привстали со своих мест.
— Доигрались... — грустно промолвил Андрей.
Старый Ходас провел пятерней по седым волосам.
— Пошли, хлопцы! — заявил решительно. — В сваты пошли... Нечего антимонию разводить... Андрюха, глянь, там за газом бутылка должна быть...
— Я не пойду! — испугался Андрей.
— Пойдешь, где ты денешься, — уверенно заявил старик, — первый пойдешь и будешь эту... речь говорить! Ты у нас умный! Шляпу надень!
Перед дверью в Веркину квартиру старик давал всем последние наставления:
— Значит, так... Андрей первый, я за ним, потом ты, Васька... А Сашка последний, скромненько так...
Встрял Васька:
— Первым делом, — сказал он Андрею, — скажи, что князь за красным товаром пожаловал...
Андрей косо посмотрел на рыжего «князя».
— Он на Стеньку Разина больше похож, чем на князя... Хоть бы побрился...
— Все! Пошли! — скомандовал старик и, распахнув еще не закрытую по деревенскому обычаю дверь, сказал: — Добрый день в хату...
Вошли. Закрыли дверь. Весь древний обряд сватовства занял не более десяти секунд. Первым вылетел «князь», испуганный до предела, потом Васька, прикрывая рукой голову, и сам Ходас. Из-за дверей был слышен звон посуды и ругань. Последним, с достоинством закрыв за собой дверь, медленно вышел Андрей с бутылкой водки в руках. Лицо, шляпа, плечи и новенький галстук у него были засыпаны чем-то белым, мукой, а может, и стиральным порошком.
— Та-ак, — вздохнул Андрей и спросил заинтересованно: — В кого кастрюля попала?
— В меня, — сказал Васька, держась за голову. — Во, психованная!
— А могла и утюгом, ваше сиятельство, — сказал Андрей Сашке.
— А ну, идите домой, — неожиданно трезво и жестко сказал Сашка, отстранил Андрея от двери и вошел в Веркину квартиру.
Буквально через секунду его рыжая физиономия показалась из-за двери и заговорщицки заявила:
— Все! Идите домой... — и спряталась.
Ходас прильнул к замочной скважине.
— Все как надо, хлопцы! Выгорит наше дело! Я чувствую, — зашептал он. — Это ж надо! Кастрюлей! — Показал большой палец: — Во баба! А свадьба будет, никуда она не денется!
И старик не ошибся. Вскоре в Белых Росах грянула свадьба. Под открытым небом. Перед новым домом. Между городским микрорайоном Белые Росы и пустой деревенькой с таким же названием.
Во главе стола сидели молодые. Счастливая Верка и Сашка без бороды.
Андрей с женой сидели поодаль.
Васька наяривал на гармошке.
Матруна прикладывала платочек к глазам.
Грустная сидела Маруся.
Старик Ходас держал Галюню на коленях.
Теща Гастрита кричала: «Горько!»
И закричал весь народ: «Горько! Горько!»
И поднялись Верка с Сашкой, и стыдливо и неумело поцеловались.
Петька, не пожелавший впустить в квартиру кошку, перекрывая свадебный шум, пел молодым:
Эх, дазволь, маці, удаву браці...
Эх, дазволь, маці-і-і...
— Какую вдову? Какую вдову? — возмутилась старуха. — Что ты плетешь?
— Петька, иди сядь, успокойся! — потребовала мать.
— Ну дайте же спеть молодым! — закричал оскорбленно Петька и, пьяно улыбнувшись, подмигнул жениху и невесте: — Сашка! Верка! Ах! Вот кота возьмите! Чтоб первый в дом вошел! Так надо! — И запел:
Эх, не дазволю ўдаву браці...
Эх, не дазволю-ю-ю...
Удаву браці-і-і,
Удава будзе чараваці...
И совал им кошку.
Аист сделал круг над пустым своим гнездом и опустился в него.
Над деревней висел багряный диск заходящего солнца.
На траве курили старики. Ходас рассказывал легенду:
— ...Тогда один из бояр и говорит: спалить надо это село! Потому как вороги нагрянут и будет нам от них предательство!
— А вороги-то какие тогда у нас были? — спросил кто-то.
— А бог их знает! — пожал плечами Ходас. — Их тут перебывало не дай боже!
— Немцы, конечно, — уверенно сказал Гастрит. — Кто же еще? А этот боярин — гад! Мы предателями — никогда!
— Вот... — продолжал Ходас. — Спалить, говорит, и никаких... Село-то на границе: они, говорит, ворогам дорогу к нашему княжеству показывать будут...
— Гад! — повторил Гастрит. — Мазепа какой-нибудь!..
— Помолчи ты! — одернули его.
— Князь подумал малость, а потом и говорит: нет! Меня эти люди не предадут... Потому, говорит, что в этом селе живут Белые Россы!
— Чего-о? Какие Россы?
Ходас улыбнулся снисходительно:
— Раньше-то всю нашу страну как звали?
— Ну, Россия... Дак а...
— Русь, — подсказал кто-то.
— Не Русь, а Рось, — поправил Ходас. — А людей звали россами.
— А-а-а... Вон как!
— Не деревню, значит, так прозвали, а людей... Предков, значит, наших белыми россами окрестили...
— А почему белыми? — запротестовал Гастрит. — Что, у нас тогда рыжих или лысых не было...
Ходас уточнил:
— Ну, белые — это значит чистые... Верные... Свои...
— Сам придумал! — категорически заявил Гастрит. — И князя приплел... Вон у нас луг широкий, а под осень на нем роса выпадает...
— И что? — спросил Ходас.
— И все! — заявил Гастрит. — Нечего историю искажать!
— Чудак ты, Тимоха! — грустно сказал Ходас.
— А я вот не верю!
— Ну и не верь на здоровье! Кто тебя заставляет?
— Кто заставляет? Ты заставляешь... Набрался и плетешь черт-те что... Стали поругиваться.
А народ плясал от души.
И наступила тихая ночь. Перед домом горели фонари. Большая белая луна сияла над городом и деревней.
Сидели на улице за столом отец с сыном. Блестела луна на чарках и пустых бутылках. Дремала гармошка на табуретке.
Подошел Гастрит, устало опустился на скамейку, а на стол поставил тарелку с остатками свадебного пиршества.
— Себе, что ли, набрал? — удивленно спросил Ходас.
— Тебе! — задиристо-пьяно выпалил Гастрит. — Валету! Слышишь, воет...
В темноте и вправду где-то несмело подвывала собака.
— На улицу просится, — вдруг погрустнел Гастрит, — теперь надо выводить... И не раз... Вот ведь, Федос... Васька! Вроде все хорошо. А в общем-то, пропади все пропадом! И теща, и Валет, и эти деликатесы!