Откуда-то взялась легкая близорукость — неожиданный побочный эффект.
И как-то так незаметно, грамм за граммом, кубик за кубиком, появилась настоящая грудь! Ну, почти настоящая. Если раньше она была похожа на грудь девочки до начала полового созревания, то теперь молочные железы начали определенно расти. Ареолы сосков потемнели и расползлись правильными овалами. Женщина рождалась.
Впрочем, гормональной феминизации и получения первичных половых признаков явно недоставало, чтобы женщина была полностью уверена в себе. Чтобы женщина нравилась …
И Ковалев нанес последние удары по своему телу, выдержав серию челюстно-лицевых и черепно-лицевых операций. Проблема в том, что строение мужских и женских лиц принципиально различно. Косметикой и прической далеко не всегда можно избавиться от черт, которые подсознательно отталкивают людей. Ковалеву требовалось нанести легкие штрихи к своему портрету… устранить кадык, убрать надбровные дуги, изменить высоту и угол подбородка, уменьшить челюстную кость… что и было сделано.
Тембр голоса решили не трогать — слишком рискованно…
Прежнего Ковалева больше не было.
Через год после операции, через двадцать один месяц после бегства из Клопино, родился новый человек — в муках и во лжи.
Почему во лжи? А как еще назвать решение пресловутых «организационных вопросов»? Бывший прапор Ковалев, успешно искушая взяточников, в очередной раз сменил документы, фамилию, биографию. Из ничего — из космического эфира, — возникла прелестная Софья Ковалевская.
Сонечка Ковалевская. Сексапильная, богатая и без комплексов…
…Примерно в то же время в стране состоялись выборы нового Президента. Старый уходил совсем, в выборах не участвовал. Одним из кандидатов был председатель Госсовета.
Хозяин.
Кто мог всерьез бороться с этим кандидатом? Он был неудержим. Он был умен и прост. Он говорил устами людей — то, что они боялись сказать вслух; объяснял людям — то, о чем они боялись спросить. Он говорил правду и только правду. Любой понимал — одного взгляда хватало, чтобы понять, — в этом парне есть стержень.
Рекламный слоган «в этом парне есть стержень» особенно западал в сердца женщин, а ведь они — б?льшая часть избирателей.
Вдобавок Хозяина негласно поддерживала почти вся команда старого Президента и почти все «капитаны российского бизнеса». Плюс незаурядная жена — рядом…
Ну и, как вы думаете, кто выиграл выборы?
Нет, я не про фамилию, все мы знаем ФИО нашего Президента. Вопрос в том, кто он?
Или сформулируем так: что он?
Представьте его без мундира, вернее, вне мундира, и вы найдете ответ сами.
Да-да, именно так.
Вяземский (или как там его) улыбался.
— И вообще, ты ошибаешься, деточка, — сказал он мне. — И ты, и тот, кто за тобою стоит. Не существует никакой шайки. Вы искали заговор, а нашли меня. Я — одиночка.
— Отлично. Так где ты спрятал Президента? В доме?
— Увы и ах, не в доме. Если ты меня застрелишь, никогда не узнаешь ответ. Повторяю, я одиночка.
— Если честно, лично мне твой ответ не нужен, — я ничуть не кривлю душой. — Не за тем пришел.
Он опять заметно нервничает.
— Во-первых, убив меня, живым ты отсюда не выберешься… — начинает он.
— Это мы посмотрим.
— …во-вторых, неужели ты выстрелишь в женщину, которую господин Президент любит, как себя самого? Как часть себя самого, что, в общем-то, сущая правда…
Он снимает берет, высвобождая волосы. Он отклеивает усики и стирает ладонью фальшивую щетину. Сбрасывает накидку и расстегивает курточку от спортивного костюма. Потом встает и сладко потягивается.
Полы куртки распахиваются. Под нею — нет исподнего. Всполохи костра играют на обнаженном теле.
Женщина.
Насквозь фальшивый господин Вяземский наконец-то показался в истинном виде!
— Неужели тебе не жалко такую красоту? — спрашивает Софья Ковалевская.
Это — она. Сомнения отпали.
Запахнувшись, он (она) вновь садится.
— И, в-третьих, очки у меня не простые. (Прелестные пальчики госпожи Ковалевской берутся за оправу.) В дужках — иглы с ядом. Бьют не менее, чем на пять метров, достаточно нажать сюда (она показывает, куда). Так что сиди смирно, мальчик.
Она расстреливает меня взглядом, не отнимая руку от очков. Попадет ведь, сука. С такого расстояния трудно промахнуться. Если не наврала насчет игл, конечно…
— Правильно мыслишь, куда бы я не попала, тебе конец. Яд действует мгновенно. Ты, конечно, успеешь выстрелить, но убьешь ли? Есть вероятность, что только ранишь.
— Есть вероятность, что очки самые обычные, — ровным голосом замечаю я.
— Будем проверять? — она кривит губы в усмешке. — Эту штуку мне любовник из разведки одолжил. Полковник один. Все о моей безопасности переживал, милашка… Давай мы договоримся так: ты бросаешь пистолет в сторону, а я прячу очки. В случае чего ты успеешь добежать.
Обдумав расклад, я оставляю пистолет при себе.
Патовая ситуация.
— Ну что, убить тебя на месте? — сердится Ковалевская. — Вокруг никого. Тело — в залив, под баркас.
Похоже, мы поменялись ролями.
— Итак, тебя прислала его жена. Я знаю, кто ты такой и при ком кормишься. Моя охрана навела справки. Кстати, ты сейчас на мушке — с самого начала наших посиделок. И кровавые ошметки, как ты изволил пошутить, до сих пор не упали в блюдо с фруктами только потому, что я сигнал не дала… Все-таки не понимаю, зачем жене Президента меня убивать?
— А я тоже знал, что ты знаешь, — говорю я ей. — Твоему самураю-полковнику подсунули «дезу», и вы клюнули. Это всего лишь легенда, будто меня наняла жена Президента — чтобы ты не слишком ерзала, сидя на своем пляже… Или «ерзал»? Я совсем запутался, товарищ Ковалев.
— Кто тебя прислал? — шипит он-она.
— Совсем другие люди.
— Кротов? (Звучит фамилия вице-президента.)
— Никак нет.
— Фельцман? (Называет она главу президентской администрации.)
— Нет.
— Жикаренцев? (Начальник службы охраны.)
— Нет…
И так — еще несколько раз.
— Тогда кто? — вскрикивает она.
— Они все. Все, кого ты перечислил.
— Заговор… — шепчет она. — Все на одного… на одну…
Раскисла. Раскис. Впрочем, лишь на миг.
— Странный ты какой-то, — вновь берет она меня на прицел. — Зачем столько времени разговаривал со мной? Выспрашивал, выслушивал…
— Помнишь ли ты того раззяву охранника, которого подставил на кирпичном заводе? Того юнца, который спал на посту?
— Так это ты? — догадывается она.
— Знаешь ли ты, что с ним было?
…Учился он так себе. Не интересовала его будущая профессия. Средняя школа милиции, что в городе Петродворец, — зачем она нормальному молодому человеку? Разве только затем, чтобы в армию не забрали, в этом единственный ее смысл. Служба в милиции — был тот способ «откосить», который показался ему наименее болезненным. Здоровье-то идеальное, а денег на взятку нет. Взятка — не для сына простых работяг. Поступать в институт ради отсрочки? Мозги нужны — и те же деньги… А в милиции — дослужил до конца призывного возраста, и свободен. Главное, распределиться в хорошее место. Например, в родное Клопино, в Управление вневедомственной охраны. Безопасная и очень спокойная халява…
Так он планировал свою жизнь на несколько лет вперед, подрабатывая в каникулы охранником на заводе. Постепенно обрастал знакомствами, которые в будущем могли бы помочь с распределением. Пока не грянула беда.
Ну, спал, да. А кто ночью не спит? Завод выплачивает Управлению за каждого контролера по две тысячи рублей в сутки. Сам же контролер получает за суточное дежурство всего четыреста. Только пятую часть заработанного! Остальное уходит на содержание тех, кто его же, контролера, по ночам проверяет. Обидно! Как людям платят, так они и дежурят.
В то сумасшедшее утро, когда, проснувшись, он обнаружил вместо стройных рядов поддонов пустое пространство, его увезли в родное Управление прямо с поста. Дело для следователя было ясное: охранник обеспечил своим сообщникам зеленый свет. Телекамеры зафиксировали, что шлагбаум несколько часов подряд был открыт. И сколько ни бей себя в грудь, мол, на этом отдельно взятом посту все и всегда так делают, — не поможет. Следствию была интересна только ночь кражи. Тем более, видеозапись показывала, как один из воров подходил к двери поста. Что было дальше, в кадр не влезло (то есть вошел сообщник в домик или нет), но очевидно же, что вошел! Иначе зачем было к двери подходить, рискуя разбудить спящего контролера? Значит, контролер не спал. Железная логика.
Его поместили в следственный изолятор. Объяснили, что надо сознаться и выдать сообщников, иначе будет плохо. Дали время подумать — в обычной общей камере. Он почему-то не понял, что от него требуется. Еще дали время. Он продолжал настаивать на своей невиновности. Тогда его, курсанта милиции, перевели к уголовникам, — чтобы память прочистилась.
Его поместили в следственный изолятор. Объяснили, что надо сознаться и выдать сообщников, иначе будет плохо. Дали время подумать — в обычной общей камере. Он почему-то не понял, что от него требуется. Еще дали время. Он продолжал настаивать на своей невиновности. Тогда его, курсанта милиции, перевели к уголовникам, — чтобы память прочистилась.
Известно, как уголовники любят милиционеров, особливо молоденьких. Не зря же для осужденных законников специальные ментовские зоны сделаны (на обычной — порезать могут). Сейчас команды резать не было, а насчет остального — по усмотрению. Обрадовались новые сокамерники пополнению, ох, обрадовались! Маленько побили курсанта, как же без этого, а потом принялись развлекаться по-настоящему…
Предварительно, как водится, выбили зубы — чтоб без сюрпризов. И уж потом… Во все дыры. Каждый, кто хотел. Кто не хотел — смотрели и ржали. В прямой кишке несостоявшегося мента забавно хлюпало; изо рта текло. Блевать было нечем… Под занавес зарядили местного «петуха» подоить новенького, — хохмы ради. Прикрутили к кровати, потому что тот все еще сопротивлялся, козел. И опять — смотрели, ржали. Персонал не вмешивался, хотя «глазок» частенько звякал. На эту новую «хату» нашего курсанта перевели днем, и длилось кино до отбоя…
Что было дальше?
Сидеть и ходить подследственный смог не сразу. Впрочем, и в тюряге пробыл недолго. В конце концов его выпустили — ведь похитителей так и нашли, а против него доказухи попросту не было.
На воле к нему подъехали другие люди. «Крыша», под которой жило и работало клопинское кирпичное производство. Причем, не бандиты, нет! Люди вроде бы из своих — опера из криминальной милиции, призванные ловить всякую дрянь, — однако, поди ж ты, «крышуют», блин… Повесили на бывшего охранника долг за пропавший кирпич — пятнадцать тысяч долларов. Где достать такую сумму — твои проблемы, парень. Боссы в полковничьих погонах приказали: долг взыскать — или… Что означает ментовское «или» он не стал выяснять. Продал родительскую квартиру.
Вот такая история.
В милицейскую школу курсант не вернулся. По здоровью. Одного веселого вечера в тюрьме хватило, чтобы медицинская комиссия его забраковала; и армейская тоже забраковала, так что вопрос с «отмазой» решился сам собой. Идеально здорового и прагматичного парня более не существовало…
Но больнее всего сердце жгло послание, оставшееся от того шустряка, который ночью вывез кирпичи. «…Поэтому ты ВОХР!!!», — написали нашему курсанту. Вор обращался именно к нему, в этом нет сомнений! Какая несправедливость… Пусть молодой человек некоторое время был тупой вохрой, пусть пис?л он не без ошибок, и все-таки авторство той совершенно безграмотной строчки, выцарапанной на кирпиче («Я был сдесь аты нет»), принадлежало не ему.
И если бы вор не плюнул ему в душу этим оскорбительным посланием, не стал бы он класть оставшуюся жизнь на поиски подлеца…
— …Право же, я не хотела тогда… не хотел тебя обидеть, — произносит госпожа Ковалевская растерянно. — Не для тебя была моя надпись, слово офицера. Ничего личного, как говорится. Просто я терпеть не могу безграмотность.
— Я тоже, командир.
— Теперь понятно, почему ты слушал мои россказни. И почему меня искал — тоже понятно… Сильно же ты изменился, — она ослепительно улыбается. — Настоящий мужик!
Неужто очаровать меня пытается? Или это кокетство — не осознанное? Если второе, то у прапора совсем крыша съехала, и пребывание в женском теле не прошло для него бесследно. Типичная бабская манера: считать всех самцов идиотами, место которым — у ног богини. Что может быть естественнее — укладывать самцов штабелями… а коли так — нет больше прапора Ковалева. Маска Вяземского сброшена, и вместе с тем отпала необходимость изображать мужчину. Похоже, передо мной и впрямь женщина.
Даже жаль, что я не самец.
— Если б не ты… — не выдерживаю я. — Если б не твои чертовы кирпичи… Столько лет, Господи! Этот кошмар — столько лет!..
Все слова, которые я копил, которые вынашивал бессонными ночами, — вдруг блекнут. Мне нечего сказать этой стерве. От ненависти сводит скулы. Черт, руки затряслись. Только бы не сорваться…
— Ты о чем, красавчик? — воркует она.
Только бы не нажать случайно на спуск…
— О том, как не просто было тебя вычислить. Если даже клопинские опера не прочухали, кто пошалил ночью на заводе, куда уж мне, мальчишке. А к тому времени, когда задачка была решена, ты взял да исчез из Клопино. Я, помнится, решил, что все пропало. Пошел вразнос, накуролесил, повоевал — не дай Бог кому еще… угодил в спецгруппу «Финал» — слыхал про такую? Не слыхал, конечно… Потом увидел по ящику милую мордашку Сони Ковалевской, и что-то внутри меня щелкнуло — думаю, не ты ли это, командир? Уж больно ухмылочка знакомая. С такой же точно ухмылкой ты заставлял нас на разводах менять джинсы на форменные брюки. Прямо на улице — возле проходной, на глазах у сотрудников… гадина.
— «Гадина»? Фу!.. И как же ты меня вычислил?
Серьезный вопрос. Несколько секунд я размышляю.
— Может, просто повезло. А может, судьба…
…Судьба — дама строгая, ей еще понравиться надо, доказать свое право на везение. И бывший курсант старался изо всех сил.
Было очевидно, что к краже причастен кто-то из своих — кто-то из команды «А». Как иначе объяснить, что вор был в полной мере осведомлен о маленьких и больших хитростях, практикуемых сторожами на посту № 154? В частности, о поднятом на ночь шлагбауме, и о том, что кресло легко превращается в лежак, располагая к крепкому сну… Уволенный из сторожевой службы, наш герой прилежно поддерживал отношения с прежними товарищами-вохровцами: ловил сплетни, пьянствовал в компаниях — надеясь, что хоть что-нибудь да выплывет на поверхность. По мере возможностей отслеживал изменения в жизни бывших коллег, особенно по части материальных трат…
Нет, ничего не выплывало. Никто не увольнялся и не открывал магазин, никто не расширял жилплощадь, не затевал внезапный ремонт, не менял старый автомобиль на новый, не пристраивал ребенка в престижный университет… Время уходило безвозвратно.
Бывшего своего командира молодой сыщик, казалось бы, должен был подозревать более всех прочих. Откуда, спрашивается, у того денежки на обслуживание машин, на покупку кирпичей? Наследство с неба не свалилось, и квартиру вроде не продавал. Но ведь, с другой стороны, прапорщик Ковалев тоже пострадал, причем, сильно — был несправедливо изгнан из рядов, лишился места на высших милицейских курсах, потерял шанс стать лейтенантом. А то, что смог быстро подняться в бизнесе, объяснялось бескорыстной помощью его школьного другана, — о чем знали все, и что, на первый взгляд, не вызывало никаких сомнений… Впрочем, главным было другое. Ну не мог наш пацан поверить, что его командир, душой болевший за родное УВО, способен на такую подлянку. Даже представить себе не мог подобных дефектов в устройстве мира…
Лишь через десять месяцев ситуация сдвинулась с точки.
Один из охранников купил машину (подержанную иномарку). Мужик положительный и образованный, сочинявший на дежурствах стихи, которые по субботам печатал «Клопинский вестник». Пьющий — как и положено интеллигенту, потерявшему жизненные ориентиры. Очень дисциплинированный, дежуривший не сутки через трое, а сутки через сутки — ради денег, естественно. Его обычный пост был при заводских гаражах, однако он никогда не отказывался подменить кого-нибудь… Обмывали покупку в своем кругу, проникнуть в который не составило труда. И вот, когда все изрядно набрались, а разговор привычно застрял на продажности нынешних ментов, наш герой упомянул о том, что ментовская крыша повесила на него пятнадцать тысяч долларов («За ту кражу, помните, мужики?»). Хозяин квартиры полыхнул благородным негодованием: «Пятнаха? Да там кирпичей всего на десятку вывезли! Совсем оборзели, красноперые!»
Проговорился. По пьяни проговорился — и сам не заметил.
Столько месяцев выжидал, паскуда, пока волны улягутся, — и только затем засветил свои поганые деньги…
Ураган, раскрутившийся в душе самодеятельного сыщика, ни в какую шкалу не вмещался. Молодой человек был готов на всё. Давно был готов. Надпись, которую год назад вор процарапал — не на кирпичной стене домика, а на живом сердце сторожа! — до сих пор кровоточила. «Я тебе покажу, что это такое — „здесь“, „здорово“, „здохнуть“; мы еще посмотрим, кто из нас ВОХР», — бушевало в его мозгу, ломая перегородки и шлюзы. Тюремный гной затопил разум…
В один миг сыщик превратился в палача.
Следующим же вечером он заявился к этому, с позволенья сказать, поэту на пост — с бутылкой вместо пропуска. Охранник без вопросов впустил приятеля (культура! воспитание!). Гаражи стояли на отшибе — вокруг был пустырь плюс мертвая дорога. Никто не видел гостя. Никто не слышал воплей, долгое время оживлявших окрестности. Первым делом наш герой перерезал провода, отсекая «тревожную кнопку»; разбил телефон, соединявший пост с начальником караула… впрочем, нет, сначала он послал интеллигента в нокаут, не пожалев бутылку, и, пока тот возвращался в реальность, принес со двора обрывки проводов, которыми скрутил руки и ноги пленника…