Футуристы. Первый журнал русских футуристов. № 1-2 - Маяковский Владимир Владимирович 7 стр.


Словом, читать можно, только хорошо покушавши. Но натощак принимать не советуем.

Друг


Желторотые мальчики издали в этом году два сборника: «Пощечина общественному вкусу» и «Союз молодежи» (3 выпуска), в котором они выявляют свое лицо, заявляя, что «только мы — лицо нашего времени».

Эти новаторы — типичные нигилисты. Все их стремление сводится не к тому, чтобы убедить читателя и зрителя в подлинности их переживаний и достижений, сколько в посрамлении в оскорблении этого зрителя в читателя.

Нигилисты прошлого старались одеваться возможно небрежнее и неряшливее, нигилисты настоящего, в лице авторов «Пощечины общественному вкусу» приложили все усилия к тому, чтобы возможно небрежнее и безграмотнее издать книгу… Упразднили знаки препинания и орфографию. Напечатали книгу на серой бумаге, завернули вместо переплета в холстину…

Еще год, два и желторотых мальчиков забудут… Ведь и теперь мало кто посещал их выставку «Мишень», и они не продали ни одной картины, хотя М. Ларионов и создавал работы в духе изобретенной им теории «лучизма»…

Перестали удивляться… Головокружительные номера гг. Бурлюков, Крученых и Ко уже больше не удивляют… Публика давно поняла, что это не искания в искусстве, а искания популярности, жажда оригинальничанья и только… Но ведь это уже касается не области искусства, а области психологии…

Это фигляры, а не творцы новых ценностей, фигляры всегда помнящие, что они стоят перед толпой… Разница между ними лишь та, что фигляры забавляют публику, а гг. Бурлюки, Крученых и комп. дразнят ее…

Н. Лаврский


Анекдотическое невежество газетных борзописцев по необходимости приводит их к смешению футуризма с акмеизмом, акмеизма с символизмом и т. п. Но читательская публика требует сведений, хотя бы поверхностных, о новых течениях в искусстве, и лакеи ежедневной прессы, трагически беспомощные в этой области, в погоне за увядающим вниманием публики преподносят последней цитаты с отсебятинами в стиле извозчичьих ругательств (Эр), передержки (И. К.) или репортерски-добросовестные описания нашей наружности (Homunculus).

Итак, современная литературная нечисть, воспользовавшись тем, что ее наиболее достойных представителей своевременно не засадили в сумасшедший дом, ударилась в сторону акмеизма.

Стих, стиль, язык, рифма и ритм, — все это в поэзии излишний балласт.

«Верхом искусства» являются, стало быть, шедевры Бурлюков, Хлебникова, Маяковского, Крученых.

Это не бред буйного помешанного, как мы имели неосторожность полагать, — это:

Акмеизм.

Оказывается, эта белиберда — глубочайшее по идее и замечательнейшее по форме стихотворение по сравнению с бредом какого-нибудь нынешнего Маяковского или ему подобного «акмеиста»:

Позвольте же и мне превратиться, хотя бы только на сегодняшний день, в акмеиста. Преподношу вам два собственных перла — в стихах и в прозе, — которые от избытка чувств посвящаю акмеистам-профессионалам.

Теперь в прозе:

Варощь и Былязь с Желвой у плаквы и Лепетва вечярится на вышестроенных жирафиях первых кубов. Небытие здравых плюс мозги ржагоняет вывернуто минус разум от меня иди от на идиоте сидит и идиотом погоняет Помирву и Лепеьва бессвязно кретина, тина, на, а всех лысых кретинов и с Бур плюс лю-плюсками, которые осходят черным паром, они, ногатые фокусники и наглые кивали на стол, а сена им не давали, дайте и овса и гоните на конюшню храмязей и нагледирей и я сижу и думаю пришло, шло, ло, о, много и тут-гзы-гзыгзео, а там-лыя, лея, луя, лоя и вся эта былязная Жриязь и нежвастая пакость спекулирует на Дебошь и еще другие зловонные пришли, а первые сюда-же, куда-же, зачем-же, всех их колючих и дымчатых скорее под кран с холодной водой…

Милостивые государи, ради Бога, не делайте больших глаз.

Я только бесплатно предложил вашему вниманию то, что продается во всех «лучших книжных магазинах» под громким названием:

«Пощечина общественному вкусу».

И ведь что бы вы думали. Все «первое издание» этой абракадабры уже оказывается распроданным.

Стало быть, Бурлюки, Маяковские и Хлебниковы нашли-таки своего потребителя, а это наводит на самые грустные размышления.

Эр


Переводя слово акмеизм (акм — слово греческое, и значит: высшая степень расцвета) на простой русский язык, можно будет сказать:

— Господа, бросьте символику. Пусть ею забавляются разного рода бурлюкающие футуристы или, как резко выразился в одной из своих статей Андрей Белый, разного рода «обозная сволочь». А мы вернемся к Пушкину. Ей-Богу, недурно писал Пушкин в свое время и напрасно мы о нем забыли.

И. К.


Это все те же — «футуристы», и «эгофутуристы», «ослинохвостисты» (по-новому «мишенисты») или уж не знаю, как там их еще, — которым серьезные люди посвящают целые статьи, перед «творчеством» которых вдумчиво останавливается Вал. Брюсов, диспуты, которых публика — в ожидании скандалов — посещает, книги которых — смеху ради — читает. А они-то пыжатся, они-то кривляются! И едва ли не десяток книг этой бесталанной, но ловкой братии уже появился в издании одних только г.г. Кузьмина и Долинского.

У каждого своя специальность. Г. «Велимир» Хлебников больше сочиняет новые слова. Есть целый ряд «стихотворений», составленных исключительно из «новых слов». Вот одно из них (привожу текстуально, без малейших изменений):

Скажете: бред сумасшедшего? Ничего подобного: они, эти «футуристы», здоровехоньки, эти ими все нарочито придумало, чтобы «чуднее было».

Другой — «футурист» г. Вл. Маяковский специалист по другой части — по части противоестественного разделения слов.

Он пишет такие «стихи»:

И перед таким беспардонным хулиганством останавливаются серьезные люди с серьезными минами…

Н. С.

Передунчики

Чуть ли не до хрипоты кричат о себе эго-футуристы, нео-футуристы, специалисты, адамисты-акмеисты и пр.; они кувыркаются на все лады, до неприличия перед «почтеннейшею публикой», изощряются в изобретении нелепостей — одна другой грандиозней, — а читатель равнодушен, как стена. Никакими калачиками не заманишь его в пеструю и разухабистую футуристскую лавочку.

Многие ли знают такие, напр<имер>, альманахи и сборники, как «Стеклянные цепи», «Аллилуиа», «Оранжевая урна», «Дикая Порфира» «Гостинец сентиментам», «Камень», «Смерть искусству» и др.?

Нет сомнения, что все эти: Василиск Гнедов, Хлебников, Маяковский, Крученых, Широков, Бурлюк, Нарбут, Коневской, Мандельштам, Зенкевич остались бы совершенно неизвестными широкой читательской массе, если бы газеты от времени до времени не напоминали обществу о существовании в его среде этой беспокойной человеческой породы.

А не напоминать — невозможно, ибо невозможно пройти равнодушно мимо этих бесстыдных извращений, мимо этого насилия над чистым русским словом и над здравым смыслом.

Только недавно всю печать обошел торжественный и воинственный футуристский манифест, данный в лето 1913-ое в дачном поселке Усикирках.

Помимо беспощадного похода на «чистый» русский язык, на симметрическую логику, на «дешевых публичных художников и писателей», на театр, — футуристы на своем финляндском съезде объявили и активную театральную программу на предстоящий год. Они решили «всколыхнуть».

Крайне любопытно, как осуществляется это «колыхание» и какими средствами новаторы надеются завладеть общественным вниманием.

До сих пор они действовали «слово-творчеством»:

Мы помним такие неувядаемые рифмы:

До сих пор они действовали «слово-творчеством»:

Мы помним такие неувядаемые рифмы:

Мы слышим и теперь козьи вдохновения:

Но это уж не может тронуть. Хоть выйди на шаровую площадь и начни всенародно выть нечленораздельными звуками. Не удивятся: приобвыкли и всего ждут.

Это малоутешительное обстоятельство прекрасно учли и сами футуристы.

— Дальше нас идти нельзя, — говорили они.

А оказалось — льзя.

В последней поэме этой книги Василиск Гнедов ничем говорит:

«что и говорить! Передунчики показали, что, действительно, „стар былых творений план“. Патент на „последнее слово без слов“ принадлежит по справедливости им».

Свое открытие они философски обосновывают:

«Пока мы коллективцы, общежители, — слово нам необходимо, когда же каждая особь преобразится в объединиченное „Это“ — я, — слова отбросятся само собой».

Своя своих не познаша

Трудно даже понять, как могла возгораться такая жестокая и кровопролитная война между родственными «союзничками». Но катятся ядра, свищут пули, — бой в разгаре… Передунчиков бьют беспощадно и без зазрения совести адамисты-акмеисты, предводительствуемые заслуженными полководцами — Сергеем Городецким и Н. Гумилевым.

Последний вонзает в них отравленную стрелу:

«Появились футуристы эгофутуристы и прочие гиены, всегда следующие за львом».

Но откуда этот великий гнев и эта бурная ненависть адамистов-акмеистов к футуристам? И из-за чего, собственно, спор?

Адамисты рекомендуют себя «вещелюбами» и «фетишистами». «После всяких неприятий — мир бесповоротно принят акмеизмом во всей совокупности красот и безобразий». Эгофутуристская «утерянная горнесть» слов им не нужна, ибо они всеми помыслами на грешной земле и хотят вернуть словам их смысл и значение. Стих — это «мрамор и бронза». Стих «надменный властительней, чем медь». Слова «должны гордиться своим весом» и подобно камням должны соединяться в здание.

И эта программа привела акмеистов к «Новому Адаму», Сергей Городецкий начертил следующий основной пункт программ:

И во вновь обретенном рае адамистской поэзии появились Гумилевские львы, леопарды, слоны, гиппопотамы, обезьяны и попугаи… Н. Гумилев провозглашает:

— Как адамисты, мы немного лесные звери и во всяком случае не отдадим того, что в нас есть звериного, в обмен на неврастению.

Но ведь в таком случае война с передунчиками — явное недоразумение. «Своя своих не познаша». Еще прославленный «гений» — Игорь Северянин в «Громокатящемся Кубке» яростно заявлял, что его душа «влечется в примитив» и что он «с первобытным не разлучен».

Северянинская путешественница, если вы помните, вопила: «Задушите меня, зацарапайте, предпочтенье отдам дикарю!» Изысканная героиня поэтического повествования «Юг на Север» питала непреодолимое влечение к тем краям, где «гибельно, тундрово и северно» и, если ей верить, собственноручно остановила оленя у эскимосской юрты, захохотала при этом «жемчужно» и «наводя на эскимоса свой лорнет». Даже вся эта северянинская сиятельная знать — виконты и виконтессы, жены градоначальников, гурманки, грезерки и «эксцессерки» отшвыривали прочь культуру и предпочитали ржаной хлеб…

Допустим, Игорь Северянин отряхнул теперь футуристский прах. Но ведь своих Зизи и Нелли он выводил из небытия, когда был правоверным футуристом. А разве правовернейший из правоверных футуристов В. Хлебников не дарит нас повестями даже из периода Каменного века, воскрешает дикарей и первобытные народы?

Ясное дело, что casus belli почти отсутствует в основных принципах. Разошлись и разветвились только в последующем пути. Футуристы ушли в «самовитость» и аэропланное «словотворчество», а адамисты-акмеисты начали ударять нас своими «тяжелыми словами», подобно камням, по голове иногда до бесчувствия.

«Новый Адам», по-видимому, даже краешком уха не слышал нежных звуков райских песен и молитв и гласа архангельской трубы. Он изрядно груб, пошл и неотесан. Его слова не только тяжелы весом, но и духом: от них «дух чижолый». Желание быть как можно ярче земными дает им основание проявлять необычайное усердие в отыскании реалистических тонов. И мы находим у них такие «райские напевности»: «рудая домовиха роется за пазухой, скребет чесалом жесткий волос: вошь бы вынуть»; у нарбутовского лесовика «от онуч сырых воняет». В рифмах воспеваются такие вечные моменты, запечатленные адамистской кистью: «ржаво-желтой, волокнистого, как сопли, сукровицево обтюпасть, а он высмыкнется».

И те и другие — и футуристы и акмеисты — мечтают о будущем, себя преемниками родной литературы. И как будто совершенно не замечают, что на носу у них красная шишка, а на голове — клоунский колпак.

— Пускай изощряются, потешают себя и других кривляньями и выкрутасами. Смертельная-то ведь подчас скука, а зрелище все же занятное. А главное — безвредное. От футуризма и адамизма к русской литературе ничего скверного не пристанет. Придет время — и эти клоунские побрякушки будут выброшены в сорный ящик, как отслужившая, негодная ветошь.

И. Накатов


Но не их произведения, а сами они очень милы и забавны. Когда подымается занавес, на эстраде сидят все они, вся их школа. Давид Бурлюк, молодой человек семинарского вида, сидит развалившись на стуле и разглядывает публику в лорнет. Лорнет — его специальность. Он и на снимках с лорнетом. Его брат, Николай Бурлюк, высокий студент в форменном сюртуке, совсем зеленый юноша. Он читает какой-то сокрушительный доклад чуть ли не об упразднении всего (всего? — Да всего!), очень серьезен, но иногда, когда, когда публика хохочет особенно громко, он вдруг неожиданно улыбается. И видно, что и он не прочь бы посмеяться.

Великолепен гениальный поэт Алексей Крученых. Из густых, зачесанных a la Гоголь волос торчит длинный нос. Говорит он с сильным украинским акцентом, презирает публику невероятно и требует полной отмены знаков препинания.

— В Хранции, — говорит он, — литература уже…

— Как? — спрашивают его из публики.

— В Хранции, говорю я…

— В Хранции?

— Ну-да! Народ говорит «Хранция», и мне так нравится больше!

Ему так нравится, — что можно тут возразить? Вот одно из последних литературных его произведений:

«Шло много сильные ногатые чуть не сдавили Сижу в стороне тесно в сене безногий однорук и много шло и многие шли Качались палки шли кивали я плакал шли другие, а первые пришли пришли сюда куда и шли но уже бриже».

Но лучше всех Владимир Маяковский. Высокий юноша, очень красивый, в черной бархатной куртке. У него прекрасный, глубокий голос, и когда он декламирует невероятную чепуху гениального Хлебникова, выходит все-таки красиво. Ругает публику он последними словами, требует, чтобы ему свистали, ибо он испытывает «сладострастие свистков». Проповедует он «самовитое» слово, слово не как средство, а как цель. А вот его стихотворение:

Homunculus


Поистине смехотворным становится зрелище, когда полубезграмотные газетчики, впадая в тон доброго папаши, пытаются обратить нас на путь истинный или разглагольствуют о художественном темпераменте.

Очень приятно отыскать в творении какого-нибудь Петра Зудотешина безграмотность и указать ее автору.

Удивительно радостно убеждать бездарного графомана в никчемности его бессмысленного труда.

Но иногда лишают критика и этих удовольствий!

Как критиковать автора, заранее оговорившего и безграмотность своей книги, и ее ничтожность?..

Перед глазами — странная книга:

«Садок судей. Часть 2-ая».

Сборник новых произведений модных ныне братьев Бурлюков и компании.

В предисловии читаем:

«Мы отрицаем правописание».

«Мы расшатали синтаксис».

«Ненужность и бессмысленность воспеты нами».

«Мы новые люди новой жизни».

А содержание до того сумбурно, что приходится отказаться от мысли дать ему связную критическую оценку…

Назад Дальше