– Где шкатулка с деньгами? – почти зарычал он.
– В спальне. А что случилось?
– Мне срочно нужны деньги!
– Зачем?
– У меня нет времени объясняться, – буркнул владелец лавки. – Давай шкатулку!
Приняв от жены шкатулку, он выгреб из нее все деньги и, отсчитав пятнадцать тысяч крон – почти все, что у них имелось на «черный день», – покинул квартиру.
Высокий человек в поношенном сюртуке и берете терпеливо дожидался его у прилавка.
Лавочник, запыхавшись, извинился, что заставил пана ждать, и выложил ему пятнадцать тысяч крон.
– Вы уверены, что я вам ничего не должен? – спросил Артур.
– Уверен, – ответил лавочник, посматривая на часы. Ведь буквально с минуты на минуту должен был заявиться второй покупатель, готовый выложить за скрипку Страдивариуса двадцать пять тысяч…
– Как вам будет угодно, – сухо промолвил человек в сюртуке и в берете с кисточкой и сложил деньги во внутренний карман сюртука. – Прощайте, сударь.
– Прощайте, прощайте, – скороговоркой ответил лавочник, поглядывая в окно.
Когда бывший владелец скрипки удалился, владелец лавки немного успокоился. Сейчас придет покупатель, он отдаст ему скрипку и положит в карман двадцать пять тысяч.
«Да-а, выдался денек, ничего не скажешь, жаркий, – обмахнул он лицо листком бумаги. – И принесло же этого в берете, будь он неладен. Впрочем, ничего еще не потеряно – разве какое-то количество нервных клеток, которые, как говорит пан доктор Штраус, не восстанавливаются…»
Человек с достатком не появляется, хотя миновало уже более часа.
Потом прошло еще полчаса. Покупателя, готового выложить за скрипку двадцать пять тысяч, не было.
«Неужели раздумал?» – холодея только от одной этой мысли, замер в ожидании лавочник.
Время от времени он покидал лавку и выходил на улицу, высматривая прохожих, но сегодняшнего покупателя среди них не было.
Напевать куплеты веселого Флоридора пропало всякое желание. Как не хотелось есть, пить, посещать веселое заведение пани Ираиды Скворжецкой и вообще радоваться жизни.
«Не придет», – решил про себя владелец лавки и стал поджидать первого покупателя – того, с одухотворенным лицом и, несомненно, с творческой профессией.
Когда минуло два часа пополудни, лавочник перестал кого-либо ждать. Он закрыл лавку и пошел к знакомому антиквару, который при первом же осмотре скрипки заявил, что это никакой не Страдивариус, а обычная скрипка, причем довольно подержанная и утерявшая чистоту звучания. И еще старый антиквар сказал, что цена такой скрипке от силы четыре с половиной кроны.
И снова оглушительными раскатами грома треснуло небо. Солнце почернело и приобрело зловещий лик. Земля разверзлась, и в нее полетели дома и целые улицы, и весь мир окутал ядовитый туман, от которого останавливалось дыхание…
Глава 8 СЫЩИК
В варшавском полицейском управлении были фотографические карточки только Соньки Золотой Ручки. Из дам и барышень более никого не имелось – ну, разве что убивицы собственных мужей, которые коротали свои неласковые дни на высылках и дальних российских поселениях под надзором надзирателей.
Имелось, правда, несколько фотографических карточек революционэрок, преимущественно боевой организации эсеров, но их лица не вызывали никакого эстетического удовольствия. «Баронесса» же, так мастерски «облапошившая» ювелирный магазин пана Полторацкого, по показаниям всех свидетелей, мало-мальски ее видевших, была крайне привлекательной особой. Помимо этого, она обладала располагающим к себе (и валившим с ног нестойких мужчин) обаянием и каким-то замечательным, возможно, магнетическим взглядом. Посему частный пристав Щелкалов, испросив на то разрешение господина полицеймейстера, послал запрос в Департамент полиции с просьбой выслать копии фотографий всех имеющихся в центральной картотеке женщин аферисток и мошенниц в возрасте от двадцати пяти до сорока лет. Что и было исполнено по истечении трех недель.
Таковых фотографических карточек оказалось восемь.
Три из них Щелкалов отбросил сразу: дамы на фотографиях были старше указанного возраста и совершенно не подходили под описание «баронессы фон Гольстен». Очевидно, Департамент полиции, подстраховываясь, выслал карточки всех имеющихся в картотеке аферисток.
Из пяти оставшихся мошенниц, согласно сопроводительной записке, одна отбывала срок на Вологодской каторге, другая в настоящий момент проживала в Северо-Американских Штатах, в Калифорнии, а три других пребывали в розыске. Их-то пристав Щелкалов и вознамерился показать Полторацкому-сыну.
– Она! – воскликнул тот, как только Щелкалов разложил перед ним три фотографические карточки. И ткнул пальцем в изображение миловидной дамы в шляпке со страусиными перьями и платье с глубоким декольте. Даже по карточке было видно, что эта дама обладает большой притягательностью для мужчин, умом и решительностью.
– Не торопитесь, взгляните еще раз, – попросил пристав Щелкалов. – Вы уверены, что это она?
– Да, – ответил Полторацкий. – Решительно уверен.
Он заметно волновался и явно ненавидел не только даму, представленную на фотографической карточке, но даже бумагу, на которой было запечатлено ее изображение.
– Благодарю вас, – удовлетворенно ответил Яков Васильевич, пряча фотографию в карман.
Итак, «баронесса фон Гольстен». Она же генеральша Ольга Григорьевна фон Штайн, она же профессорша Ольга Григорьевна Шнобель, она же урожденная Ольга Гиршевна Загалевич, одна тысяча восемьсот семьдесят пятого года рождения, еврейка, росту среднего, лоб чистый, рот нормальный, нос с легкой горбинкой, волосы каштанового цвета. Возможно проживание под любой фамилией и именем по фальшивому паспорту. Владеет русским, польским, немецким, французским, английским, итальянским языками. В настоящее время находится за границей, предположительно в Германии или Австро-Венгрии.
«Баронесса», то бишь Ольга Гиршевна Загалевич-Шнобель-Штайн, является последовательницей аферистки и воровки на доверии Софьи Блювштейн, известной под воровской кличкой Сонька Золотая Ручка и ныне находящейся на Тобольской каторге. В уголовной среде пользуется уважением и авторитетом, посему у мазов и фартовых также прозывается иногда Сонькой Золотой Ручкой.
Разыскивается полицией за совершение ряда подлогов и финансовых махинаций, мошенничество и присвоение чужих сумм в особо крупных размерах…
Значит, она не за границей? Очевидно, там стало для нее жарко, и барышня решила вернуться к родным пенатам? Правда, не совсем родным, в Петербург или Москву… Однако Варшава тоже не уездный городишко.
Полицейский пристав Яков Васильевич Щелкалов задумался…
Все же, находясь в пределах империи, она больше рискует, ведь ее все-таки ищут. Стало быть, она уже не Шнобель или Ольга Григорьевна фон Штайн, а какая-нибудь Магдалена или Амалия. И искать ее по прежним именам – все равно что мочиться против ветра, то есть абсолютно никакого резону, и себе в неудовольствие и убыток.
Тогда что делать? Как ее искать?
Размножить ее фотографическую карточку и раздать всем городовым? Возможно.
Разослать агентов по гостиницам, отелям и меблирашкам? Дабы прощупали всех приезжих дамочек? Тоже верное дело.
А ежели она снимает квартиру или целый дом? А ежели она сделалась содержанкой какого-нибудь графа, коих в Варшаве как собак нерезаных? Тогда как?
М-да-а, нелегкая стоит задачка. Найти нужного человека в Варшаве не легче, чем отыскать иголку в стоге сена. И все равно надо искать. Служба такая…
Яков Васильевич еще немного подумал, затем подошел к телефонному аппарату. Набрал четырехзначный номер, дождался, когда произойдет соединение, и сказал в трубку:
– Здравствуйте, Константин Дмитриевич. Это Щелкалов.
– Здравствуйте, Яков Васильевич, – ответила трубка.
– Как ваше здоровье? – поинтересовался Щелкалов скорее для приличия, соображая, как бы поаккуратнее начать непростой разговор с начальником сыскного отделения.
– Не жалуюсь, – ответил Сысоев. – А ваше?
– Тоже слава Богу, – ответил Щелкалов и решил тотчас «брать быка за рога»: – Хочу у вас, господин коллежский советник, помощи попросить.
– А что так официально, Яков Васильевич? – поинтересовался начальник Варшавского сыскного отделения.
– Да тут у меня дельце… весьма непростое, – сказал Щелкалов. – Я бы даже сказал, деликатное.
– Выкладывайте, что там у вас?
– Авантюристка одна объявилась. Самого высокого полета. Мошенница экстра-класса. Последнее ее дело – похищение драгоценностей из ювелирного магазина пана Полторацкого на шестьдесят пять тысяч рублей с хвостиком. Находится в розыске по всем губерниям России…
– Интересная дамочка, – отозвался на том конце провода Сысоев. – И как ей удалось одурачить магазин?
– Она представилась баронессой фон Гольстен, привела в магазин фальшивых отца и дочь с нянькой, выбрала понравившиеся ей драгоценности, но потом спохватилась, что деньги остались дома. Оставив в магазине в качестве залога «отца» и «дочь», взяла извозчика и поехала домой за деньгами. Естественно, прихватив с собой драгоценности. И была такова…
– Она представилась баронессой фон Гольстен, привела в магазин фальшивых отца и дочь с нянькой, выбрала понравившиеся ей драгоценности, но потом спохватилась, что деньги остались дома. Оставив в магазине в качестве залога «отца» и «дочь», взяла извозчика и поехала домой за деньгами. Естественно, прихватив с собой драгоценности. И была такова…
– Красиво, – рассмеялся в трубке Константин Дмитриевич.
– Красиво, – согласился Щелкалов.
– И что вы хотите?
– Я бы хотел попросить вас, чтобы ее розысками занялся Владимир Августинович.
– Вы имеете в виду Ренке?
– Именно его. Как вы помните, мы весьма плодотворно поработали с ним над делом по исчезновению прусского атташе фон Зудоффа. Господин Ренке весьма и весьма…
– Это мне известно, что он «весьма», – перебил Щелкалова Сысоев. – А у вас самих что, не осталось больше агентов, знающих свое дело?
– Остались, но масштаб совершенно не тот, – оправдывающимся тоном ответил Яков Васильевич. – На заурядных фартовых и мокрушников их еще хватает, но вот ежели кто попадается позначительней, то увы. После убийства двух наших лучших агентов в позапрошлом году со знающими свое дело кадрами у нас пока дефицит.
В трубке с четверть минуты было тихо. Затем начальник сыскного отделения произнес:
– Хорошо, пишите рапорт на имя полицеймейстера. Если он разрешит, откомандируем в ваше распоряжение господина Ренке.
– А без рапорта никак нельзя? – осторожно поинтересовался пристав Щелкалов. – Потеряем время, и эта шустрая дамочка покинет границы империи. И потом, как говорится, ищи ее свищи…
– А вы настойчивы… – жестко, но беззлобно сказал Сысоев.
– Что делать, – притворно-оправдывающимся тоном произнес Щелкалов. – Служба, она ведь накладывает отпечаток на характер.
– Да, накладывает, – приставу показалось, что начальник сыскного отделения усмехнулся. – Хорошо, уговорили. Владимир Августинович будет у вас завтра утром.
– Вот спасибо, Константин Дмитриевич, – невольно расплылся в улыбке Яков Васильевич. – Теперь я ваш должник.
– Естественно, – ответил Сысоев и положил трубку.
– Уф-ф, – выдохнул пристав Щелкалов и аккуратно повесил трубку на рычажок.
* * *Кто как, а Влодзимеш Ренке, сколько себя помнил, всегда мечтал стать тайным агентом. Или шпионом, как неправомерно и оскорбительно стали называть разведчиков в стане врага или секретных агентов, выполняющих тайные правительственные поручения. Ведь разведчик знает и умеет больше других, он хитер и смел, он запросто меняет свой облик, поэтому его не знает никто, а он знает всех и каждого. Легкой тенью скользит он в стане врага и разит всех их насмерть, сам же при этом оставаясь всегда целым и неуязвимым. Так писали в своих книжках Фенимор Купер, Эдгар По, Эмиль Габорио и Давид Кроули, которыми зачитывался, уже будучи гимназистом, юный Влодзя Ренке.
Шли годы. Его сверстники готовились в юристы, коммерсанты, банкиры и политические деятели, а один так просто бредил небом и мечтал построить такой планер, который сумел бы долететь аж до Америки! Влодзимеш же закалял тело, обливаясь каждое утро холодной водой, и занимался гимнастикой по методе трехкратного чемпиона Царства Польского по греко-римской борьбе пана Жаботинского.
Таинственность и секретность всегда привлекали внимание и желания Ренке. Он просто жаждал принадлежать к секретной организации, занимающейся тайной деятельностью. Желал страстно и неуемно, как иногда желают женщин стосковавшиеся по ласке мужчины.
Безо всяких шпионских школ он выучился проверяться, замечать за собой слежку и уходить от «хвоста». Он никогда не болел и мог достойно противостоять, как силовик и борец, ежели не Ивану Заикину, то двукратному чемпиону Российской империи Константину Чернобровкину – точно. Он владел приемами джиу-джитсу не хуже любого жандармского офицера (может быть, даже и лучше), обладал даром перевоплощения не меньшим, чем у актера Мамонта Дальского, имел тонкий слух и великолепное зрение – словом, считал себя вполне готовым к выполнению секретных заданий в качестве разведчика-агента. И в один прекрасный августовский день одна тысяча восемьсот девяносто девятого года Влодзимеш, в русской транскрипции Владимир Августинович Ренке, заявился в жандармское управление и потребовал встречи с «самым главным начальником». Дежурный офицер спросил его, по какой надобности юноша желает видеть начальника управления.
– По личному делу, – заявил дежурному офицеру Влодзимеш.
– Их превосходительство генерал-адъютант Иван Александрович имеют для этого специальные приемные дни.
– Когда же? – нетерпеливо поинтересовался юноша.
– Еженедельно по вторникам и пятницам, с полудня до четырех вечера, – прозвучал ответ.
Был понедельник, поэтому назавтра Влодзимеш явился в управление ровно к двенадцати. В приемной генерал-адъютанта уже дожидались аудиенции несколько человек, и Ренке занял очередь, как занимают ее к окулисту или зубному врачу.
Его черед пришел, когда напольные часы приемной, ударив единожды, показали половину второго.
Влодзимеш вошел, представился и заявил, решив с ходу брать быка за рога:
– Я желаю служить у вас в самом секретном отделе.
– Да? – изумленно поднял кустистые брови генерал. Столь откровенные нахалы встречаются не часто.
– Да, – ответил Ренке. – Я готовился к этому всю свою жизнь.
– Похвально, – отозвался на сие заявление Иван Александрович Фуллон, – весьма похвально. А, простите, сколько вам сейчас лет?
– Скоро будет восемнадцать, – ответил Влодзимеш.
– Вы знаете, юноша, – генерал снисходительно посмотрел на Ренке, – у нас в секретном отделе служат только кадровые армейские офицеры, прошедшие тщательнейшую проверку и окончившие специальную школу в Петербурге.
– Гимназическое образование дает мне при поступлении на службу чин юнкера, – парировал тираду генерала Влодзимеш.
– Необходима еще выслуга лет в армии. Как минимум, два года, – заметил в ответ на это генерал Фуллон.
– Я достаточно подготовлен, ваше превосходительство, чтобы приступить к исполнению обязанностей секретного агента хоть сию минуту, – вскинув голову, твердо произнес Ренке.
– Вы это серьезно? – уставился на слишком настойчивого юношу генерал-адъютант.
– Вполне, – ответствовал Влодзимеш. – Можете проверить.
– Проверить? – Иван Александрович раздумчиво посмотрел на настырного юношу. – Извольте…
В принципе, его превосходительство Иван Александрович Фуллон был человеком добрым и обходительным. Его трудно было представить как лихим рубакой, так и гордым лейб-гвардейцем, а уж жандармом – тем паче. Однако и тем, и другим, и третьим остзейский православный дворянин Иван Александрович был и являлся.
Еще будучи корнетом, он связал себя с Царством Польским, когда через год после окончания Николаевского училища гвардейских юнкеров разгонял в январе 1863 года мятежных поляков, вознамерившихся восстановить конституцию 1815 года.
Он служил в армейской пехоте, в чине майора заведовал окружным провиантским магазином Варшавского интендантского управления, откуда был причислен к походной канцелярии Его Императорского Величества, где дослужился до чина флигель-адъютанта.
Затем была служба в пехотном Двинском полку и командование Петербургским лейб-гвардии полком, что являлось весьма почетным и сулило дальнейшее продвижение в чинах. Что и произошло, так как после полка Иван Александрович получил бригаду и чин полковника, а затем и дивизию – естественно, с чином генерал-майора.
А рубеж девятнадцатого и двадцатого веков ознаменовался для Ивана Александровича Фуллона получением чинов генерал-лейтенанта и генерал-адъютанта, ордена Святого Станислава первой степени и прусского Ордена Короны первой степени с бриллиантами. Должность ему также досталась немалая: начальник Варшавского губернского жандармского управления. Надлежало ознакомиться с сыскной и правоохранительной деятельностью хотя бы по верхушкам, но их превосходительство генерал-лейтенант Фуллон пошел дальше. Помимо изучения разного рода инструкций и наставлений, Иван Александрович прочитал массу специальной литературы с грифом «Секретно» и «Только для служебного пользования», а также литературу детективного жанра, в частности рассказы Артура Конан-Дойля, Эмиля Габорио и Эдгара По. Из произведений последнего – естественно, видоизмененных до неузнаваемости – и решил начальник Варшавского ГЖУ задать этому самонадеянному мальчишке Володе Ренке задачку позаковыристей. А поскольку решить ее он не сможет, то Иван Александрович будет иметь полное основание отказать этому Ренке в его притязаниях на службу в жандармерии или полиции. И по-отечески посоветовать заняться чем-нибудь другим…
– Итак, – начал генерал-адъютант, хитро поглядывая на Влодзимеша, – вот вам ситуация. У одной пани высшего света пропало компрометирующее ее письмо. Человек, который похитил это письмо, ей известен. И он начинает шантажировать ее. В полицию она обратиться не может, потому что не желает огласки. И она пришла к вам с просьбой помочь ей вернуть письмо… – Иван Александрович сказал это и в упор посмотрел на Ренке: – Каковы будут ваши действия?