– Не быть тебе, сынок, спортсменом.
Ночью Удалов не спал. Думал, искал пути. Путей не было. Даже если удастся как-то выгнать пришельца, то он перелетит в другое место и продолжит свое черное дело. Или опубликует в популярном журнале статью «Сделай сам!». Люди слабы и любопытны.
Часов в пять утра он услышал за стенкой шаги: профессор тоже не спал. Робкая надежда посетила Удалова. Может, Минц что-нибудь придумал? Тогда Великий Гусляр и человечество спасены.
В абсолютной тишине Удалов услышал, как дверь в соседнюю квартиру открывается.
Удалов быстро спустил ноги с кровати, побежал на цыпочках к двери, отворил ее и выглянул в щель. Он увидел спину профессора. Что-то заставило Удалова промолчать. Он всей кожей ощутил, что Минц не хочет, чтобы его окликали.
Удалов вернулся в комнату, сунул ноги в ботинки и как есть, в пижаме выбежал во двор. Минц уже был на улице. Он шел крадучись, что-то зловещее ощущалось в его походке. Минц пошел к лесу.
Раза два он останавливался, оглядывался, прислушивался, но Удалов успевал отпрыгнуть в глухую тень заборов.
Небо уже начало голубеть, на опушке леса запела первая птица, но под деревьями было еще совсем темно. Роса промочила пижамные штаны почти до колен, ботинки промокли и хлюпали. Удалов старался не чертыхаться, когда ударялся о торчащий корень или когда по лицу стегала еловая ветка.
Поляна, на которой находился корабль, была покрыта туманом. Минц постучался в люк корабля. Удалов замер в кустах. Трудно передать чувства, владевшие им. Всегда горько разочаровываться в людях. В друге – горько стократ.
Удары минцевского кулака далеко разносились по лесу.
Люк медленно открылся.
Заспанный пришелец, прилаживая на нос темные очки, выглянул в щель.
– Чего надо? – спросил он сварливо.
– Доброе утро, – произнес Минц заискивающим голосом. – Простите, что я побеспокоил вас так рано. Но мне не хотелось, чтобы меня увидели.
– Почему? – нагло спросил пришелец, шире приоткрывая люк и шаря глазами по поляне, видно в опасении подвоха.
– Потому, что настоящий ученый и цивилизованный человек должен уметь смиряться с неизбежным.
– Вам что, шарик дать? – спросил пришелец.
– Нет, – ответил Минц. – Я пришел вам помочь.
– Я не нуждаюсь в помощи. Я один справлюсь с вашей планетой.
– Я не сомневаюсь... – Удалову был отвратителен вид профессора Минца, трепещущего перед жалким диверсантом.
– Я не сомневаюсь, – промурлыкал Лев Христофорович. – Но есть возможность ускорить процесс покорения Земли.
«Сейчас я выйду и скажу ему: «Мерзавец! Предатель! Иуда!»« – думал Удалов. Но здравый смысл уговаривал его остаться на месте.
Чем больше он услышит сейчас, тем лучше он будет подготовлен к последующей борьбе.
– Сомневаюсь, – сказал пришелец. – Какой из тебя толк? Сегодня ты предашь свою планету, завтра меня. Чего ты желаешь в обмен на помощь?
– Благодарности, – ответил Минц. – Нет, не сегодня, потом, когда Земля будет благополучно завоевана.
– Уж очень ты скор, – сказал пришелец.
– Я вам открою еще одну тайну, – быстро сказал Минц. – Я ученый. Мне нужна тишина для того, чтобы сосредоточиться. Я ненавижу шум и быстрое движение. Утром я включаю радио и слышу: «На зарядку становись!» Я выглядываю в окно и вижу, как с дикими криками молодые люди несутся по улице и называют это хулиганство эстафетой. Главная площадь запружена народом – все спешат на так называемый футбол... И тут еще это отвратительное изобретение Стропилова – колбокс! Представляете, насколько увеличится уровень шума и суеты в моем тихом городке?
Минц говорил страстно, голос его срывался, пришелец даже снял черные очки и внимательно пригляделся к гладкому большелобому лицу профессора. А Удалов думал: «Нет, вы только подумайте, какое лицемерие! Еще вчера он доказывал мне, что движение «бегом от инфаркта» – величайшее изобретение этого века. Не он ли на той неделе призывал к созданию секции моржей, предлагая соседям с наступлением зимы купаться в проруби? И вот, поглядите, какое гнусное перерождение!»
– В чем же твое предложение, ренегат? – спросил пришелец.
– Это тайна, – сказал Минц.
– Какие могут быть тайны от благодетеля?
– Мы должны договориться о гонораре.
– Ничтожный пораженец! – захохотал пришелец.
«Правильно охарактеризовал», – подумал Удалов.
– Ну что ж... – Минц повернулся и пошел прочь от корабля.
Пришелец смотрел ему вслед, ожидая, что тот обернется. Но Минц не оборачивался. Тогда пришелец крикнул:
– Ладно уж, заходи в корабль, посекретничаем!
Удалов только прицелился, чтобы перехватить Минца, но тот с неожиданной для его возраста и комплекции резвостью кинулся обратно к кораблю и исчез внутри.
Люк захлопнулся.
Было очень холодно и мокро. В носу свербело.
Удалов раздумывал, что делать дальше. То ли бежать звать Стропилова, то ли обратиться в милицию? Но что скажешь дежурному? Что уважаемый профессор Минц продался инопланетным пришельцам, которые с помощью головоломок стараются отвратить население планеты от спорта и труда? Да и бежать сейчас в город – значит вообще упустить последний шанс. Минц может скрыться...
В этих тяжелых мыслях Удалов провел несколько минут. Может, полчаса. Он думал так напряженно, что не замечал течения времени.
Совсем рассвело. Птицы пели, и летали насекомые. Комары кусали Удалова за мокрые ноги.
Наконец он принял решение. Он надумал взять корабль штурмом.
Удалов уверенно подошел к кораблю. Остановился. Сейчас он скажет: «Выходи, подлый изменник. Ты разоблачен. Следуй за мной...» Вроде звучит убедительно. Злодеи должны будут испугаться. Правда, они могут и пристрелить разоблачителя. Но Удалов готов был даже и на это. Если его труп будет обнаружен возле корабля, милиция выполнит свой долг, и заговорщикам несдобровать.
Удалов прислушался. Внутри корабля было тихо.
Удалов поднял кулак, размахнулся, потом сообразил, что он не дикарь, потому удержался и осторожно постучал в люк костяшками пальцев.
Никакого ответа.
Удалов еще раз постучал, громче.
Никакого ответа.
Тогда Удалов бухнул кулаком по люку так, что корабль содрогнулся и котельный гул покатился по лесу.
Люк распахнулся. В люке возник Минц.
– Выходи, подлый изменник! – воскликнул Удалов. – Ты разоблачен!
– Тишшше! – Минц прижал палец к губам. – Не отвлекай.
– Следуй за мной! – сказал Удалов.
– Одну минутку, – сказал тогда Минц. – Я иду. Не шуми, весь город перебудишь.
С этими словами Минц вновь исчез в корабле и, пока Удалов раздумывал, что ему делать дальше, вытащил к люку большой металлический контейнер и высыпал из него на мокрую траву тысячи шариков.
– Топчи, – сказал он. – Я тебе сейчас помогу.
Минц спрыгнул на землю, закрыл за собой люк и принялся топтать шары, которые лопались с легким треском.
– Ты чего, – спросил Удалов, топча шары и поглядывая с опаской на закрытый люк, – не боишься?
– Чего бояться? – спросил Минц, топча шары. – Борьба есть борьба.
– Сначала нас продал, потом его продал, а потом что?
– О военной хитрости слыхал когда-нибудь? – спросил Минц.
– Что-то я не видел военной хитрости в твоем поведении, Христофорыч.
– А чего же видел?
– Трусость, низкую подлость. Желание поторговаться.
– Видишь, как хорошо я сыграл роль. Даже ты не догадался. Значит, хитрость удалась. Ну ладно, вроде все шарики потоптали. Пошли домой, ты уже носом шмыгаешь. Не хватало еще, чтобы ты простудился.
Удалов вынужден был признать, что Лев Христофорович прав.
Они пошли домой.
Встало солнце. Парило, но было еще прохладно.
– А как он хватится? – спросил Удалов, которому хотелось верить в то, что профессор не предатель.
– Надеюсь, не хватится, – сказал Минц.
– Так расскажи же!
– Все гениальное просто. Нужна наблюдательность и острый, ясный ум. Такой, как у меня.
– Короче, Христофорыч!
– Куда уж короче. В общем, я при первой же встрече обнаружил, что пришелец – существо хилое, незакаленное. Сплошной сидячий образ жизни.
– Допускаю, – сказал Удалов. – И что же?
– Чего мы больше всего боимся? – задал Минц риторический вопрос. – Каждый на этот счет имеет свою точку зрения.
– Правильно, – сказал Удалов.
– Допустим, ты боишься кошек.
– Я пауков боюсь.
– И если ты боишься пауков, ты думаешь, что все должны бояться пауков.
– Нет, я так не думаю.
– Не перебивай, я упрощаю. Я хочу сказать, что мы всегда стараемся подсознательно или сознательно навязать окружающим свои проблемы. Я подумал, почему они нам предложили головоломку, да еще не одну, а с упорством, достойным лучшего применения, все время подсовывают нам то кубики, то шарики. Не оттого ли, что сами подвержены такой болезни?
– Ты думаешь, они сами...
– Только гипотеза, мой друг, только гипотеза. Но подумай, есть враждебная агрессивная инопланетная цивилизация. Хочет она покорить Землю. Другая бы цивилизация избрала для этого каких-нибудь микробов или лучи смерти. А эта – головоломки. Моя гипотеза потребовала проверки.
– Ты думаешь, они сами...
– Только гипотеза, мой друг, только гипотеза. Но подумай, есть враждебная агрессивная инопланетная цивилизация. Хочет она покорить Землю. Другая бы цивилизация избрала для этого каких-нибудь микробов или лучи смерти. А эта – головоломки. Моя гипотеза потребовала проверки.
– Какой?
– Экспериментальной. Я нашел оружие против пришельца, но для того чтобы его испытать, я должен был втереться к нему в доверие. А для этого мне нужно было проникнуть на корабль. В качестве кого?
– В качестве ренегата, – сказал Удалов.
– Правильно, мой друг. Как только придешь домой, немедленно переоденься.
– Дальше, Лев Христофорович!
– А дальше что? Дальше надо будить Стропилова, брать штурмом общежитие речного техникума и уничтожать те шарики, что еще находятся в руках неопытных и доверчивых спортсменов.
– Что за оружие? Скажи.
– Скажу, обязательно скажу. В свое время. Когда победим.
Тут начались первые дома города, на Удалова напал необоримый приступ насморка, и он страдал от него так, что даже в штурме речного техникума принимал лишь пассивное участие.
Минц выбрал для штурма раннее утро по двум причинам. Во-первых, город еще спал и не будет любопытных; во-вторых, большинство обессиленных спортсменов дремало, не выпуская из рук шариков.
Высадили дверь. Сломили вялое сопротивление тех, кто так и не заснул, уничтожили заразу. Потом Стропилов принялся кормить подростков глюкозой и отпаивать сливками.
Соревнования пришлось отложить на три дня, но тем не менее они прошли успешно. При большом стечении народа команды – по двадцать колбоксистов с каждой стороны – сходились, размахивая перчатками. Играли оркестры. Гуслярцы, конечно, победили.
И лишь после окончания соревнований Минц согласился открыть последнюю страницу тайны. Он пригласил Стропилова и Удалова посетить поляну с кораблем.
На поляне было тихо. Люк был закрыт.
Минц первым вошел в корабль, потом позвал друзей.
В кабине корабля пахло пылью и запустением. Пришелец сидел, уронив голову на стол. Вокруг были разбросаны игральные карты.
Минц пощупал у него пульс и сказал:
– Наш враг обессилел.
После этого он подошел к приборам, пощелкал выключателями и нажал на соответствующие кнопки. Приготовил корабль к автоматическому взлету.
Они вышли на поляну.
Корабль стал медленно подниматься в небо.
– Что это было? – спросил Удалов, хотя уже знал ответ на вопрос.
– Пасьянс моей бабушки, – сказал Минц. – Она – единственная на Земле, у кого он складывался. Бабушка потратила на это шестьдесят лет. Я, при всей моей гениальности, решить его не смог. Я предложил его пришельцу как дополнительное средство одурманивания человечества, но умолчал о том, насколько сложно решить задачу. Через три минуты после моего прихода он уже не видел ничего кроме пасьянса. И видно, болезный, не отрывался от него последующие четыре дня.
– А если он вернется? – спросил Удалов.
– Ну, во-первых, он, как только отоспится, снова примется за пасьянс. Хорошо еще, если долетит живым до своей планеты. Думаю, при желании мы могли бы теперь взять их голыми руками.
Они посмотрели в небо. Небо было чистым.
– Пускай только попробуют вернуться, – сказал мрачно Стропилов. – Я ему такую шахматную задачку подготовлю, что вся их армия не разгадает.
ВАС МНОГО – Я ОДНА...
По сути своей эта история забавна – в такие обычно и попадает Корнелий Иванович Удалов. Но для действующих лиц она смешной не показалась...
Смиряясь со своей участью, Удалов все же считал, что стыдно и обидно помирать в такой тесной и маленькой камере смертников, какой ему казалась спасательная капсула. А капсула эта уже выработала свой ресурс и намеревалась отключить системы жизнеобеспечения, о чем откровенно сообщила искалеченному Удалову. Однако тот не услышал угрозы, так как впадал в беспамятство. Потом он спохватился и попросил капсулу отложить казнь, потому что не успел завершить некоторые ценные мысли, касавшиеся жизни города Великий Гусляр. Словно додумав, он мог зафиксировать их на золотых скрижалях в память потомкам... Затем Удалов вновь потерял сознание, что неудивительно. А пока он находился в забытьи, капсула к собственному удивлению зафиксировала материальный объект, который вдруг очутился в пределах ее досягаемости. Оказалось, что он не только реален, но и снабжен сигнальной системой, которая сообщала: «Добро пожаловать. Мы поможем». Капсула сообщила Удалову, которому и дела уже не было до сигналов, что происхождение объекта неизвестно, конструкция полая, внутри положительная температура...
Из последних сил капсула долетела до объекта и отключилась. Но прежде чем ей пришлось рассыпаться, она сумела передать погибающего Удалова длинным манипуляторам встреченного объекта. Манипуляторы бережно перенесли Удалова внутрь. Капсула взорвалась безопасным, но ярким фонтаном титановых искр. Объект, который мы будем далее называть «Избушкой», продолжил свой полет.
Удалов узнавал об Избушке постепенно, по мере того как выздоравливал, хотя, как утверждала сама Избушка, бывшая разумным кораблем, шансов на выздоровление у него не было. И это было не столько последствием катастрофы, постигшей лайнер «Окружность», сколько результатом длительного путешествия в спасательной капсуле, которая рассчитана лишь на перенос человеческого тела с погибшего корабля на какой-нибудь соседний.
Придя в себя, Удалов был несколько удручен стерильной чистотой и пустотой Избушки. Серебристые, матовые стены были лишены украшений, светильники были круглыми, мебель почти отсутствовала, а если надо, то выдвигалась из стен или пола, там же пропадала за ненадобностью. Еда, хотя Удалов далеко не сразу почувствовал в ней потребность, возникала в углублениях стола, а сами углубления появлялись как раз перед обедом. Впрочем, Удалов, когда стал передвигаться, освоил лишь центральную, главную комнату Избушки, двери в остальные помещения не открывались.
– Почему? – спросил Корнелий Иванович.
– Вам туда не нужно, – ответила Избушка. Голос у нее был негромкий, увесистый и солидный – учительский, но звучал он не снаружи, а внутри удаловской головы.
– Я горжусь вами, – сказала как-то Избушка. – В моей практике еще не встречалось такого сложного, безнадежного случая. Поздравляю вас, Корнелий Иванович.
– А шрамов не останется?
– Смешной вопрос, – заметила Избушка. – Какое вам дело до шрамов, если вам давно уже пора на пенсию.
– Вы не представляете, – улыбнулся Удалов, – какой скандал мне закатит Ксения, когда увидит неучтенные шрамы.
– Ах, как это смешно! – засмеялась Избушка. – Она их считает?
– Не сами шрамы интересуют Ксению, а личность, которая их мне нанесла.
– Я могу вам дать справку, – сказала Избушка.
Они летели к Бете Кита, возле которой Удалову можно было пересесть на рейсовый корабль, идущий к Солнечной системе.
– А вы не можете свет немного прибавить? – сказал Удалов. – Живем в полумраке, даже зеркала нет.
– Такого слова в словаре не имеется, – сказала Избушка.
Разумеется, зеркала самой Избушке не нужны. Но на ней же бывают пассажиры!
– Пассажиры бывают редко, – призналась Избушка. – Нас раскидали по космическим трассам несколько лет назад, но спасать некого. Потому что почти всегда при космических крушениях никого не остается в живых. Спасти же человека и еще вернуть его в приемлемое состояние – замечательная тема для диссертации.
– Ах, вы еще и диссертации пишете! – воскликнул Удалов, которого начало тяготить пребывание в утробе. Выздоравливая, он обнаружил, что принципиальной разницы между спасательной капсулой и Избушкой нет, к тому же капсула была родная, земная, хоть и умственно неполноценная. А здесь ты сидишь в утробе вполне сознательного существа, а психология его – космически чуждая!
– Я ищу аналоги в вашей лексике, – ответила Избушка. – Для того чтобы спасти попавшего ко мне человека, я должна в совершенстве изучить его язык. Так что, пока вы были еще в бессознательном состоянии, я проникла к вам в мозг и изъяла из него всю информацию.
– А не повредила?
– Наш лозунг – не навреди. Ассоциация домов спасения еще не покалечила ни одного пациента. Впрочем, в вашем мозгу не обнаружилось ничего, достойного изучения или зависти.
– Обидно, – признался Удалов. Хотя хвала или хула Избушки его мало трогала. У них здесь совсем другие правила жизни.
Ему хотелось почитать или, по крайней мере, посмотреть телевизор. Ему желательно было попробовать нормальной пищи, картошечки, например, а не сиропов неясного вкуса или протертых медуз в башлыке из цветной капусты, которая вовсе не капуста, а гребешок пахотки восковой... Ему хотелось снять наконец липучие перчатки оттенка лягушачьего живота, которые защищали от вредных воздействий недавно восстановленную кожу.