Через час следователь Чиквани уехал: туман стал подниматься, и одна из машин альплагеря пошла за перевал.
Андрея Аверьяновича Васо уговорил остаться на денек в лагере. Решили, что Фидо останется тоже и завтра отвезет гостя на «козлике» с заштопанным верхом в районный центр, а сегодня они съездят в ущелье небывалой красоты.
Отправив группы альпинистов на занятия, Васо зашел за Андреем Аверьяновичем, сидевшим в его кабинете возле шкафа с книгами.
— А у вас тут собрано много интересных изданий по альпинизму, — сказал Андрей Аверьянович. — Вот бы недельку чистого досужего времени — почитал бы всласть.
— За чем дело? — улыбнулся Васо. — Поставим вас на довольствие, станем кормить манной кашей по утрам и бараньим рагу в обед…
— Увы, — вздохнул Андрей Аверьянович, — завтра изложу свои соображения по делу — и домой.
— Но ведь процесс еще и не начинался, — сказал Васо.
— Полагаю, что он в ближайшее время и не начнется: необходимость более тщательного расследования очевидна.
— Это значит, Алику сидеть и сидеть?
— Я буду ходатайствовать об освобождении его из-под стражи хотя бы до суда. Пусть сидит дома, готовится к экзаменам. Против него серьезных улик нет. И, наверное, не будет…
В дверь заглянул Фидо.
— Едем? — спросил он.
— Едем, — ответил Васо. — Пошли, Андрей Аверьянович, машина ждет нас.
Минут через десять открылось небольшое селение. Переехали реку по деревянному, из неошкуренных бревен мосту и оказались на маленькой площади. И тотчас, будто они выросли из-под земли, машину обступили ребятишки.
Дома здесь были не каменные, как за перевалом, а деревянные, крытые дранкой, одноэтажные, с широкими, во весь фасад, открытыми террасами. Из ближайшего дома вышел мужчина в армейских шароварах, в чувяках, надетых на шерстяные носки. Он поздоровался и спросил:
— Далеко едешь?
— В ущелье, — ответил Васо.
— Не проедешь, дорогу завалило.
— Где?
— На двенадцатом километре.
— Может, проскочим?
— Нет, там метров на пятьдесят оползень. Мы ходили, смотрели. Вниз пошел человек — за бульдозером. Раньше, чем завтра к вечеру, не пробьют.
Вышли из машины.
— Экая жалость, — вздохнул Васо.
— Сильный ливень был, — как бы извиняясь, сказал мужчина в шароварах. — Пойдем в дом.
Вошли в дом. В большой квадратной горнице стояли стол, деревянный, с прямой спинкой диван и несколько стульев. На столе сыр, зелень, лепешки и большой глиняный кувшин.
— Садись, — пригласил хозяин, — выпей стакан араки, поешь сыра.
— Мы недавно завтракали, — ответил Васо, — спасибо.
— Э-э, нет, не обижай, садись.
В комнате было не очень светло, и Андрей Аверьянович не сразу разглядел человека, сидевшего на диване. Но вот он поднялся, высокий, крупный, и шагнул от стола.
— Садитесь, садитесь, — пригласил он и протянул руку Фидо. — Здравствуй…
Андрей Аверьянович впился глазами в говорившего: этот глуховатый, с хрипотцой голос был ему знаком. Мужчина подал руку Васо, а потом повернулся к Андрею Аверьяновичу и ему сказал: «Здравствуй» — и подал большую, тяжелую руку.
Прямо перед собой видел Андрей Аверьянович широкий подбородок и крупные губы. Он не сомневался — это был тот самый незнакомец в пастушьей шляпе, заступивший ему дорогу возле дома Николоза.
Андрей Аверьянович пожал протянутую руку и назвал себя. Незнакомец усмехнулся, дернув небритой щекой.
— Валико, — сказал он. — Будем знакомы.
— Валико — родственник Григола Сулавы, — пояснил Васо. — Известный в здешних краях удачливый охотник.
— Хорошо говоришь обо мне, — Валико опять дернул щекой, — спасибо.
Сели за стол.
Хозяин налил в стаканы араки. Валико поднял свой стакан и сказал:
— Выпьем за нашего дорогого гостя, — он поклонился в сторону Андрея Аверьяновича, — за его драгоценное здоровье, за его успехи. Чтобы ему было у нас хорошо, чтобы увез он лучшие воспоминания о нашей стране…
Валико выпил араку и, поставив стакан, не отрываясь, смотрел на Андрея Аверьяновича широко расставленными, как у Сулавы, глазами.
Арака была не очень крепкая, припахивала дымком. Андрей Аверьянович отпил полстакана.
— Нет, нет, — запротестовал хозяин, — до дна пей, до дна.
— Не настаивай, — сказал Фидо.
Андрей Аверьянович заел острой травкой, встал и поднял стакан.
— Я хочу поблагодарить хозяев за гостеприимство, — сказал он и посмотрел на Васо. — Я увезу отсюда добрые воспоминания, а сейчас нам пора.
— Зачем так спешишь? — спросил Валико. — У нас не принято спешить.
— Дела, — развел руками Андрей Аверьянович.
Они вышли из дома, сели в машину. Хозяин всем пожал руки. Валико стоял на террасе, опершись о балясину. Запустив мотор, Фидо помахал ему рукой. Валико не ответил.
Когда выехали на дорогу, Андрей Аверьянович спросил:
— Отсюда до селения, где мы ночевали у Николоза, долго идти пешком?
— Хороший ходок по тропе, напрямую, дойдет за два с половиной часа, — ответил Васо. — А вы почему это спросили?
— В тот вечер возле дома Николоза предлагал мне отступного Валико, я узнал его.
— А вы не ошиблись?
— Нет, уверен, что это был он.
— Может быть, вернемся? — спросил Фидо.
— Зачем?
— Возьмем его за грудь, тряхнем и спросим, что он знает об убийстве Давида и почему хотел вас запугать.
— Нет, Фидо, — возразил Васо, — этого делать нельзя.
— И какие у нас основания брать его за грудь? — сказал Андрей Аверьянович. — Он посмеется нам лицо и выставит за дверь.
— Но вы его узнали?
— Я скажу, что узнал его, а он скажет, что не был там и видел меня сегодня впервые. И весь разговор. Тут нужны доказательства. Цепь, сумма доказательств.
— Что же будем делать? — спросил Фидо.
— Поедем сейчас в районный центр, дадим в руки следователя Чиквани еще одну ниточку.
— У него этих ниточек уже столько, — заметил Васо, — что он не знает, наверное, за какую тянуть.
Вернулись в альплагерь. Васо остался, обещав завтра присоединиться к ним, а Фидо и Андрей Аверьянович поехали через перевал в районный центр.
Следователь Чиквани встретил Андрея Аверьяновича как доброго знакомого.
— А вы знаете, Алмацкир вспомнил.
— Что же он вспомнил? — не сразу понял Андрей Аверьянович.
— Насчет, бинта, которым он мыл ботинки. Рассказал все так же, как и Васо.
— Рад слышать это. Чтобы не остаться в долгу — новость за новость: я встретил того человека, которой угрожал мне возле дома Николоза.
— Где встретили? — в голосе Чикзани было недоверие.
— В селении, что за альплагерем. Это Валико, родственник Сулавы. Знаете его?
— Охотник?
— Да, Васо сказал, что он охотник весьма удачливый.
Чиквани крепко потер подбородок.
— А вы не ошиблись?
— Нет, не ошибся.
— Расскажите поподробней.
Андрей Аверьянович рассказал, как и при каких обстоятельствах состоялось его знакомство с таинственным ночным гостем.
— Я старался ничем не выдать, что узнал его, но полагаю, он догадался.
— М-да, — неопределенно произнес Чиквани.
— При этом он нимало не смутился и вел себя, я бы сказал, нахально… Могу понять ваше недоверие к тому, что я рассказываю, история эта и в самом деле выглядит как-то не очень реально…
— Нет, нет, что вы, — возразил Чиквани, — я еще там, у Николоза, понял, что дело принимает серьезный оборот, и хотел просить вас написать на афише сумму отступного, как предлагал ночной гость, и вообще довести игру до конца. Но теперь в этом нет нужды.
— Да, афишу можно оставить в покое, и без нее кое-что проясняется.
Андрей Аверьянович вернулся в дом Фидо и сел писать ходатайство об освобождении из-под стражи Алмацкира Годиа. После обеда он собрался сходить еще раз к следователю Чиквани, но тот пришел сам.
— Еще одна новость, — сказал он, презрев обычай, который требовал сначала поговорить на отвлеченные темы, а потом о деле. — Убийство Давида Шахриани заинтересовало центральную прокуратуру, к нам едет следователь по особо важным делам.
— По нашему настоянию? — спросил Андрей Аверьянович.
— Я докладывал прокурору, он связывался с Тбилиси…
— Что ж, я думаю, теперь все станет на свое место, — сказал Андрей Аверьянович.
— Оптимист, — усмехнулся следователь Чиквани.
— Я тут составил ходатайство насчет Алмацкира.
— Освободить из-под стражи?
— Да, парню надо готовиться к экзаменам.
— Вы так уверены, что он не виноват?
— Уверен. Вы тоже сейчас в этом уверены.
— Оптимист, — повторил Чиквани. Лицо его сделалось грустным. — Вам хорошо, вы можете себе позволить быть оптимистом, а я обязан быть строгим…
— Но не подозрительным.
— Но не подозрительным.
— Какая разница?
— Большая.
— Вах, этот спор далеко нас уведет.
— Если далеко, то не будем спорить.
— Вы еще долго у нас пробудете? — переменил тему следователь Чиквани.
— Если погода не подведет, завтра улечу, — ответил Андрей Аверьянович.
— Погостили бы.
— Не могу, дела.
— Ну, если дела, тогда до свидания.
Они крепко пожали друг другу руки, и следователь Чиквани ушел. Андрей Аверьянович видел в окно, как он шел через двор, стройный, с прямыми плечами, высоко нес красивую голову с медальным профилем.
Под вечер Андрей Аверьянович и Фидо, взяв с собой кувшины, отправились за нарзаном. И эти мосты через бурные речки, и спокойная дорога к источнику, и одинокая башня, бессонно смотревшая в долину своими окнами-бойницами, — все здесь казалось теперь Андрею Аверьяновичу таким знакомым и обжитым, будто он вернулся домой после трудного и опасного путешествия. А ведь с тех пор, как в первый раз прошел он этой дорогой, минуло всего-навсего несколько дней.
Андрею Аверьяновичу сделалось грустно. Фидо обратил внимание на эту перемену в его настроении, участливо спросил:
— Вы устали?
— Нет, — ответил Андрей Аверьянович, — просто задумался. Вы знаете, что мне сейчас пришло в голову? Когда вернусь домой, мне будет недоставать этих задумчивых башен, малиново горящей вершины, зеленых склонов, которые окружали нас, когда мы ехали на перевал…
Он не договорил, не сказал вслух, что все это вошло в его сердце, — боялся показаться сентиментальным и высокопарным.
Фидо молчал, видимо, не хотел разрушать настроение, владевшее Андреем Аверьяновичем. Только когда подошли к зеленой полянке и сели на скамью, он сказал:
— У нас здесь хорошо. Только вот дело, которое привело вас сюда, не назовешь хорошим. Темное дело.
— Такая уж у меня профессия — заниматься делами отнюдь не радужных расцветок.
— Судебные работники, наверное, с годами становятся мизантропами, — сказал Фидо.
— Это кто как, — ответил Андрей Аверьянович, — человеку со здоровой психикой — по контрасту — настоящая, нормальная человеческая жизнь видится еще светлей, ярче. Конечно, иллюзий на этой работе не сохранишь, но душевное здоровье терять не обязательно… Пойдемте, — он встал и сделал несколько шагов к дороге. Оглянулся. Фидо поднимался со скамьи тяжело.
— А вот вы, кажется, устали, дорогой Фидо.
— Действительно, вдруг почувствовал усталость, — ответил Фидо, — старею, что ли, — и улыбнулся широко и добродушно.
Самолетик оторвался от земли и медленно полез вверх, потом стал заваливаться на бок, разворачиваясь над лесистым склоном, который, казалось, ложился прямо под колеса машины. Но так только казалось, и склон ушел косо в сторону, а под крылом вновь был аэродром, на котором остались Васо и Фидо, провожавшие Андрея Аверьяновича.
Взлетное поле осталось позади, внизу проплыли башни, задумчивые, словно дремлющие под утренним солнцем. Андрей Аверьянович мысленно прощался с ними, как с одушевленными существами. «Сколько же я здесь прожил?» — задался он вопросом. Посчитал, и выходило, что пробыл он здесь только пять дней, а казалось, что и эти башни, и эти мосты через буйные реки, и эти горные вершины знакомы давно, и ко многим людям он здесь привык, узнал их, будто провел с ними несколько месяцев.
Еще через сутки Андрей Аверьянович входил в свою комнату. Огляделся, повесил на плечики пиджак и подошел к окну. Волновались под ветром деревья в сквере, шли по улице редкие прохожие. Он прикрыл глаза и увидел будто наяву долину с горной речкой, зеленые склоны и белые вершины, и ему захотелось вернуться туда, как бывает желание вернуться в цветной сон, который приснился тебе под утро.
Прошло полтора месяца. Андрей Аверьянович не забыл те пять дней в горах, но постепенно свежесть воспоминаний притуплялась. Они договорились с Васо, что тот даст знать, если дело осложнится и Алику будет нужна помощь. Но пока никаких сигналов оттуда не было.
И вдруг однажды вечером телефонный звонок. Андрей Аверьянович сразу узнал голос Васо.
— Откуда звоните?
— Из гостиницы. Если не возражаете, через полчаса явлюсь.
— Жду с нетерпением.
Андрей Аверьянович пошарил в холодильнике, нашел сыр, ветчину, сухое вино.
Васо явился ровно через полчаса. Такой же легкий, с непокрытой седой головой. В руках объемистая сумка, с которой спортсмены ходят на тренировки. Он критически оглядел стол, накрытый Андреем Аверьяновичем, и сказал:
— Все это придется убрать, — и принялся разгружать сумку.
На столе появилась зелень, круг сыра, хачапури, лепешки, испеченные на железной печке, бутылка с аракой.
Андрей Аверьянович не стал спорить и снял со стола свои городские закуски.
— Какими судьбами? — спросил он, когда они сели, закончив приготовления к ужину.
— Еду в Москву по нашим альпинистским делам, — ответил Васо, — решил на денек завернуть в ваш город, чтобы передать вам наилучшие душевные пожелания от Фидо, Николоза, Гурама и, конечно, от Алика.
— Спасибо. Как у него дела?
— Сдал экзамены в университет, сходил еще на один пятитысячник.
— Значит, обвинение…
— Сняли. Дело прекратили. То есть дело по обвинению Алика. А что касается убийства Давида, то обвиняется в нем Валико… Да, да, тот самый. И Сулава. Убил Валико. Сулава — соучастник. Он сознался.
— А Валико?
— Сбежал. Объявлен всесоюзный розыск. Он оказался одним из главарей целой шайки, орудовавшей в горах и связанной с крупными подпольными дельцами, которые организовали, производство дефицитных товаров. Шайка Валико доставляла сырье, проводила вьючные караваны с готовой продукцией. Для этой цели завербовали нескольких альпинистов.
— Так вот почему Давид интересовался старыми перевальными тропами!
— Да, его вовлекли в шайку, но он не очень в ней прижился, а последнее время хотел вообще порвать с этими людьми. Валико и Сулава боялись, что он выдаст их. Думали попугать, но не рассчитали усилий… Кстати, ссора у конторы совхоза была не случайной: Давид «выяснял отношения» с Чихладзе, который был доверенным лицом главарей. В убийстве он не участвовал, но знал, кто убил.
— Его заинтересованность и, пожалуй, осведомленность бросалась в глаза. И вообще в этом деле многое лежало на поверхности, так что рано или поздно разобрались бы и без меня, — сказал Андрей Аверьянович.
— Но в таких случаях лучше рано, чем поздно. Могли бы парню изрядно жизнь попортить.
— Могли бы, — согласился Андрей Аверьянович. — А как чувствует себя следователь Чиквани?
— Работает. Он тоже просил передать вам привет и наилучшие пожелания. Сказал, что зря вы пошли в адвокатуру, что могли бы вы сделать хорошую карьеру на следственной работе.
— Высокая оценка, — усмехнулся Андрей Аверьянович. — Сожалею, что не могу отплатить ему тем же, хотя он и пытался взять на себя функции защитника в деле, где ему надо было доказывать обвинение.
— Вы имеете в виду его версию, по которой Алик будто бы убил Давида в запальчивости.
— Да, в состоянии аффекта, как формулировали раньше. Минимум ответственности.
— Он не злой человек, следователь Чиквани, — сказал Васо.
— Эта характеристика теряет смысл, когда рабочее место человека следственная камера. Он не имеет права быть там ни злым, ни добрым, только объективным.
— Это верно, — согласился Васо.
— Иначе возможна судебная ошибка…
— Которой мы с вашей помощью избежали, — продолжал Васо. — За это, честное слово, стоит выпить нашей араки, которую я специально вез из-за Кавказского хребта.
— Надеюсь, не тайными тропами? — улыбнулся Андрей Аверьянович.
— Нет, все было явно и законно, — в тон ему ответил Васо. Они сделали по глотку ячменной араки и принялись за ужин.
Лайон Спрэг ДЕ КАМП ПРИКАЗ
Рис. В. КОЛОТОЗОВАДжонни Блэк достал с книжной полки пятый том Британской энциклопедии и открыл его на разделе «Химия». Поправив эластичную ленту, удерживавшую очки, он нашел то место в тексте, где остановился в прошлый раз. Но, прочитав несколько строк, Джонни Блэк с сожалением убедился, что ничего не понимает и что, прежде чем читать дальше, ему придется обратиться к профессору Мэтьюну за разъяснением. Между тем Джонни Блэку нужно было обязательно постичь химию, благодаря которой он так изменился и даже научился читать энциклопедию.
Дело в том, что Джонни Блэк был не человеком, а черным медведем Enarctos americanus. Профессор Мэтьюн ввел в его мозг химический препарат, изменивший сознание медведя, и сложные электрические процессы, именуемые «мыслью», стали для Джонни такими же простыми, как если бы у него был большой мозг человека.