Заговор против маршалов. Книга 2 - Парнов Еремей Иудович 34 стр.

— Я не знаю, можно ли было считать ее шпионской.

И судьи, и обвиняемые понимали, что приговор предрешен, и хотели лишь одного: покончить как мож­но скорее с нестерпимой мукой души, растоптанной собственными ногами. Поэтому судьи убаюкивали себя мыслью, что их прямые вопросы скорее помогут, чем повредят подсудимым, которые наверняка ждут смерти как избавления. Но непонятное для них, судей, упор­ство бывших товарищей лишь затягивало невыноси­мую процедуру. И эта бессмысленная неуступчивость и связанная с нею затяжка порождали раздражение и даже враждебность.

— Тухачевский сетует, что он и его сообщники где-то не поднажали своевременно, что им не дали дополни­тельных средств,— саркастически улыбнулся Буден­ный. Пожалуй, он один действительно верил в винов­ность своих давних противников и оппонентов.— И сла­ва богу, что не дали. Взятый Тухачевским и его сообщ­никами курс на ускоренное формирование танковых соединений за счет кавалерии следует расценить как прямое вредительство.

О находках на химическом полигоне он не упомя­нул: зачем лишний раз высовываться?

— Будущая война станет войной моторов,— чуть ли не в одни голос возразили Тухачевский и Якир.

С точки зрения судей, они вели себя непозволитель­но. Суд грозил вылиться в давний концептуальный спор.

— О боеспособности Красной Армии есть кому по­заботиться. Это, к счастью, уже не ваша забота! — наи­более рьяным обличителем выказал себя Алкснис.— Здесь не место для академических диспутов. За дымовой завесой вредных теорий скрывается шпионаж... Подсу­димый Корк, вы не ответили насчет передачи вами све­дений о войсках Московского военного округа пред­ставителям немецкого генерального штаба. Когда это было? При каких обстоятельствах?

— Я неоднократно встречался с немцами на дипло­матических приемах, вел разговоры, но сообщал сведе­ния, которые было можно давать.

Алкснис попытался уличить Тухачевского и Якира, но безуспешно. Только признание — царица «доказа­тельств» — могло придать должный вес обвинениям в шпионаже.

— Непосредственно шпионскую работу вы вели с немецким генеральным штабом? — спросил Уборевича Павел Ефимович Дыбенко, председатель Центробалта, легендарный матрос революции, и впервые оторвался глазами от бумаг на столе.

— Не вел никогда.

На белом поле, на кронштадтском заснеженном льду они стояли рядом по-прежнему: Тухачевский и Путна в краснозвездных шлемах, бородач Дыбенко в лихо сдвинутой на бровь бескозырке...

Ульрих объявил перерыв на один час.

— Пока я буду в Кремле, вы прекрасна успеете по­обедать,— порекомендовал он Зырянову.— Фриновский обещал, что сегодня у них будет что-то особенное...

Мучась теснотой впившегося в располневшую шею воротничка, Ульрих доложил Сталину о ходе про­цесса. Обрисовал двурушническое поведение Якира («Он еще смел клясться в преданности вождю!») и само собой постарался представить себя в наиболее выгодном свете: изобличил Тухачевского, скрутил Убо­ревича, укоротил Корка и Фельдмана. Не столько смысл, сколько сам факт доклада в присутствии членов Политбюро имел значение. Как неотъемлемый элемент разделения ответственности.

Поэтому Ульрих ограничился главным образом об­щими фразами. Ни Молотов, ни Каганович ни о чем его не спросили. Ежов, через которого шли все материалы, тоже, понятно, молчал. Иного принятый ритуал от них и не требовал. Орджоникидзе был последним, кто этого не понимал.

— Всем подлецам — расстрел,— Сталин мимолетно тронул кончики усов мундштуком трубки.

Успев перекусить в кремлевской столовой, Ульрих возвратился к назначенному сроку в приподнятом на­строении. Хоть и не было в том никакой надобности, он предупредил секретаря:

— Высшая мера для всех.

Зырянов наверняка догадывался, откуда явился председатель суда, и Ульриху было приятно подтвер­дить лестную для него догадку.

Перед тем как покинуть совещательную комнату, он порекомендовал членам присутствия не трогать более Уборевича и вообще перенести основной упор на теракты. В частности, против товарища Ворошилова. Тут у следствия была наиболее сильная позиция.

Как только возобновилось слушание, всем подсуди­мым было предложено ответить на один и тот же вопрос: «Имел ли место сговор по поводу отстранения Климента Ефремовича Ворошилова от руководства Нар­коматом обороны?»

Тухачевский, Путна и Корк признали, что разговоры на эту тему между ними велись, а Уборевич назвал в этой связи Гамарника.

— Когда решили вопрос о Ворошилове поставить в правительстве, то уговорились, что первым начнет Гамарник. Он обещал крепко выступить.

— Достаточно! — оборвал Ульрих.— Что и требова­лось доказать.

Выяснять мотивы никак не входило в его намере­ния. Сговор против руководителя партии и правитель­ства налицо? И довольно. Можно квалифицировать как подготовку к теракту.

Шел одиннадцатый час суда. Все устали. Пора было закругляться.

Подсудимым предоставили последнее слово. Они произнесли положенные фразы покаяния, просили о снисхождении; фактически не признав за собой вины перед партией и страной, клялись в верности револю­ции, Красной Армии, товарищу Сталину.

Все, кроме Виталия Примакова, прошедшего цар­ские тюрьмы, израненного в боях. О нем и о его червон­ных казаках слагали песни, но всю легендарную жизнь перевесила чаша, на которую неподъемным грузом упа­ли десять месяцев Лефортовской тюрьмы.

— Я должен сказать последнюю правду о нашем заговоре,— начал он, и следователь Авсеевич чуть осла­бил напряжение в позвонках.— Ни в истории нашей революции, ни в истории других революций не было такого заговора, как наш, ни по целям, ни по составу, ни по тем средствам, которые заговор для себя выбрал. Из кого состоит заговор? Кого объединило фашистское знамя Троцкого? Оно объединило все контрреволю­ционные элементы, все, что было контрреволюцион­ного в Красной Армии, собралось в одно место, под одно знамя, под фашистское знамя Троцкого...

Многократные повторы, начетничество перечисле­ний, схоластическое чередование вопросов и ответов в духе какого-нибудь богословского диспута, само по­строение фраз, выдержанных в традициях бульварной романтики, даже навязчивый ритм — все здесь оказы­вало странное гипнотическое воздействие. Многим ка­залось, что они уже слышали это, и не однажды, но лишь запамятовали где. В устах измученного, слом­ленного человека неподражаемая поэтика несостоявше­гося клирика, как-то попробовавшего себя в стихах, так и осталась неузнанной.

Вернее, автор, так основательно потрудившийся ради бесправного узника, вложивший в его послушные уста и своеобразие своей логики, и весь набор изобразитель­ных средств.

В этих тюремных стенах многократные повторения и впрямь напоминали заколачивание крышки гроба. И по звучанию, и по смыслу.

— Какие средства выбрал себе этот заговор? Все средства: измена, предательство, поражение своей стра­ны, вредительство, шпионаж, террор. Для какой цели? Для восстановления капитализма. Путь один — ломать диктатуру пролетариата и заменять фашистской дикта­турой. Какие же силы собрал заговор для того, чтобы выполнить этот план? Я назвал следствию больше се­мидесяти человек — заговорщиков, которых я завербо­вал сам или знал по ходу заговора... Я составил себе суждение о социальном лице заговора, то есть из каких групп состоит наш заговор, руководство, центр загово­ра. Состав заговора из людей, у которых нет глубоких корней в нашей Советской стране, потому что у каждого из них есть своя вторая родина. У каждого из них пер­сонально есть семья за границей. У Якира — родня в Бессарабии, у Путны и Уборевича — в Литве, Фельд­ман связан с Южной Америкой не меньше, чем с Одес­сой, Эйдеман связан с Прибалтикой не меньше, чем с нашей страной...

Даже характерная рифма «людей — корней» ковар­но затесалась в спирали верлибра. От себя не убежишь.

Ничто так не высвечивает нутро, как литература. Вся подлость и низость просочилась в гнусном переборе четок: «заговор, заговор»... Вся погромная мерзость. Пробный шар, исподтишка и без всякого риска.

Примаков говорил с монотонной отчетливостью, поч­ти не заглядывая в бумагу. Кто писал текст, чьи руки прошлись по нему многократно и как в последний мо­мент все было переписано наново, этого он не знал, принимая как еще одно проявление неизбежности. По существу, Виталия Примакова, которому от имени вож­дя обещали жизнь, уже не было среди живых. Отзву­чал голос, произносивший чужие слова, и осталась обо­лочка, словно образ, непостижимо задержавшийся в зеркале, от которого отошел его прежний хозяин.

Но исчезнет и отражение через считанные минуты.

В 23 часа 35 минут Ульрих огласил приговор.

Той же ночью трупы вывезли на Ходынское поле — печально прославленную Ходынку и при свете автомобильных фар свалили в загодя вырытую тран­шею. Прежде чем закопать, обильно посыпали нега­шеной известью.

• «Всем подлецам — расстрел».

«Подлецов» Безыменский угадал верно. Словечко было на слуху.

«Тов. Ежову. Берите всех подлецов. 28. V. 1937 года. К. Ворошилов».

Такой резолюцией был помечен список на 26 руко­водящих работников Артуправления РККА, включая комбрига Железнякова. Один из множества. Брали уже не десятками — сотнями.

К концу следующего года жертвами террора падут семьдесят шесть (из восьмидесяти пяти) членов Воен­ного совета, три маршала из пяти, два командарма первого ранга из четырех, двенадцать командармов вто­рого ранга из двенадцати.

Среди них, тайно судимых ОСО, тайно захоронен­ных в безвестных могилах, окажется и почти весь сос­тав Особого присутствия: и Алкснис, и Белов, и Ды­бенко, и Егоров, и остальные. Маршал Блюхер будет застрелен в кабинете наркома... Там же заставят про­глотить яд начальника ИНО Слуцкого.

16 июня бывший комбриг Медведев в судебном за­седании Военной коллегии Верховного суда СССР винов­ным себя не признал. Он заявил, что в троцкистскую организацию не входил, а показания о существовании в РККА военно-фашистского заговора дал под давле­нием. Приговор — расстрел.

Всего за несколько дней аресту подверглись около тысячи командиров и политработников, в том числе 29 комбригов, 37 комдивов, 21 комкор, 16 полковых комиссаров, 17 бригадных и 7 дивизионных комис­саров[32].

— Нет такой пакости, на которую не были бы спо­собны изменники и предатели родины,— сказал Ста­лин.— Крушение поездов с человеческими жертвами, отравление рабочих, террор, вывод из строя предприя­тий, поджоги и диверсии — вот на что идут враги, стремясь в угоду и по заданиям германской и японской разведок подорвать мощь первого в мире государства рабочих и крестьян.

Обыденное, но подсознательно жуткое слово «мясо». Святое и теплое слово «хлеб». И слово «молоко», обдаю­щее невинной свежестью детства. Сотни новеньких авто­фургонов появились на улицах летней Москвы. Пере­секая рельсы, «Аннушки» и «Букашки», следуя вдоль бульварных линий мимо зацветающих лип, пробираясь по слободским переулкам дальнего кольца «В», что не сподобилось прозвища, днем и ночью несли свою бес­сменную службу.

Но для тех, кого трясло там, внутри, за железной дверью, «воронки» так и остались «воронками», не­взирая на внешний декор. Было ли тут прямое заимство­вание, или чуждый ветер занес колючее семя нордичес­кого коварства, а только ни «Главмясу», ни прочим про­дуктовым гигантам даже не снился столь мощный авто­парк.

Зато реклама продовольствия стала побогаче и не стоила ни копейки. Не в пример газетной, набранной петитом где-нибудь на задворках, между уличными происшествиями и театральной программой.

Толку от нее было мало, ибо спрос опережал предло­жение, но зато создавалась видимость нормального су­ществования.

Наряду с большим потоком (поток международных новостей, поток резолюций, поток угля и металла) где-то по осколкам взорванного быта струился скромный ре­ликтовый ручеек.

Мясные, хлебные, молочные и спиртные главки призывали граждан требовать! Но не смерти предате­лям, как на митингах, а хлеба насущного с сопутствую­щими дарами.

Почти на любой вкус.

«Московская макаронная фабрика им. О.Г.П.У. вы­пустила в продажу новый ассортимент изделий, из­готовленных из высшего сорта муки 30% помола на яйцах. Требуйте во всех магазинах».

«Всесоюзная контора спецмясофабрикатов «Главмясо» вырабатывает на своих заводах и мясокомбинатах кетгут (сухой, стерильный в ампулах). Техническая сшивка, струны музыкальные, струны теннисные».

«Диетики! Пейте диетическое «ацидефильное» моло­ко. Требуйте во всех магазинах. Цена 90 коп. 0,5 литра».

«Высококачественное пиво: Московское, Русское, Жигулевское, Украинское, Мартовское, Бархатное, Пор­тер — выпустил в продажу по новой улучшенной ре­цептуре Московский промкомбинат им. Бадаева».

«Завтрак для детей. Повидло вкусно, питательно, дешево. Требуйте во всех магазинах Союзконсервсбыта».

«Требуйте джин голландский с маркой заводов Главспирта».

«Требуйте Доппель-кюммель с маркой заводов Глав­спирта».

«Наливка брусничная отличается своеобразным приятным вкусом. Требуйте наливки Главспирта».

Завтрашний номер был уже полностью сверстан, когда Мехлиса вызвали в Кремль. От Маленкова, заве­дующего Отделом руководящих парткадров ЦК, он знал, что его готовят на место Гамарника, в Главное Политуправление. Однако Сталин даже не обмолвился о новом назначении.

Зорко опережая развитие запланированных событий, он надумал добавить в передовицу абзац: «Инспири­рованная небезызвестным по части антисоветской лжи министерством Геббельса германская печать последние дни непрерывно вопит о «смещении и арестах круп­ных военных в СССР, что-де означает чуть ли не «кри­зис Советской власти»...» Эти вопли суть не что иное, как плач по потерянным шпионам, на которых возла­гались столь большие надежды. Разгром последнего военно-шпионского ядра одного иностранного государ­ства — большой удар по поджигателям войны и их планам подрыва мощи Красной Армии и порабоще­ния народов СССР».

Перенося исправления в корректуру, Мехлис поду­мал, что примелькавшийся камуфляж — «одно иност­ранное государство» — едва ли уместен после упомина­ния министерства Геббельса. Тем более что уже подго­товлен материал, где хозяин прямо называет и Герма­нию и Японию. Свои сомнения он, понятно, оставил при себе.

Занятый дальним расчетом, Сталин не обратил вни­мания на оплошность. По данным контрразведки, для освещения процесса немцы установили специальную линию телеграфной связи. Это позабавило вождя: ин­тересно, какую мину состроит Геббельс, когда узнает из завтрашних газет, что все уже кончено? Никакой ин­формации они не получат. Ни о суде над шпионами, ни об арестах. Разговоров, конечно, не избежать, и что-то обязательно просочится. Но прикинуть цифры, даже са­мые приблизительные, они не смогут.

Газеты доставили ночью. Над Москвой еще не све­тало. Вождь сидел в просмотровом зале.

«Сегодня мы публикуем извещение Прокуратуры СССР о предании суду восьми пойманных с поличным шпионов».

Вчера, 11 июня с. г., в зале Верховного Суда Союза ССР Специальное Судебное Присутствие Верховного Суда СССР в составе: председательствующего — Пред­седателя Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР Армвоенюриста тов. Ульриха В. В. и членов При­сутствия — Зам. Народного Комиссара Обороны СССР, Нач. Воздушных Сил РККА Командарма 2-го ранга тов. Алксниса Я. И., Маршала Советского Союза тов. Буденного С. М., Маршала Советского Союза тов. Блюхера В. К., Начальника Генерального штаба РККА Командарма 1-го ранга тов. Шапошникова Б. М., Ко­мандующего войсками Белорусского военного округа Командарма 1-го ранга тов. Белова И. П., Командую­щего войсками Ленинградского военного округа коман­дарма 2-го ранга тов. Дыбенко П. Е., Командующего войсками Северо-Кавказского военного округа коман­дарма 2-го ранга тов. Каширина Н. Д. и командира 6-го Кавалерийского Казачьего Корпуса им. т. Сталина комдива тов. Горячева Е. И. в закрытом судебном за­седании рассмотрело в порядке, установленном законом от 1 декабря 1934 года, дело Тухачевского М. Н., Якира И. Э., Уборевича И. П., Корка А. И., Эйдемана Р. П., Фельдмана Б. М., Примакова В. М. и Путны В. К. по обвинению в преступлениях, предусмот­ренных по ст. ст. 58 16, 58 s и 58 11 УК РСФСР.

По оглашении обвинительного заключения на вопрос председательствующего тов. Ульриха, признают ли под­судимые себя виновными в предъявленных им обвинениях, все подсудимые признали себя в указанных выше преступлениях виновными полностью.

Судом установлено, что указанные выше обвиняе­мые, находясь на службе у военной разведки одного из иностранных государств, ведущего недружелюбную политику в отношении СССР, систематически доставля­ли военным кругам этого государства шпионские све­дения, совершали вредительские акты в целях подрыва мощи Рабоче-Крестьянской Армии, подготовляли на случай военного нападения на СССР поражение Крас­ной Армии и имели своей целью содействовать расчле­нению Советского Союза и восстановлению в СССР влас­ти помещиков и капиталистов.