Заговор против маршалов. Книга 2 - Парнов Еремей Иудович 9 стр.

«Хозяину никого не жаль, а вот мне доченьку жаль»,— вертелось в голове неотвязное. Сам себе на­пророчил однажды после рюмки вина. Так оно и сбы­лось, как привиделось.

В заграничных газетах писали, что признание вы­рывают пытками и гипнозом. Какой там гипноз! Сами кадили и сами пьянели от ладана. Страх пытки — самая страшная пытка. А вообще оттуда, как с того света, еще никто не возвращался.

За ним пришли вечером, но он сказал, что с места не сдвинется, пока не увидит дочь.

— Делайте что хотите: хоть на руках выносите, хоть на месте стреляйте.

Они посовещались и решили потерпеть. Видимо, не хотели лишнего шума: все-таки Кремль. Невдомек было, что красномордые битюги при наганах боятся его, маленького человечка с подвижным лицом очаро­вательного уродца.

Анекдоты, которые приписывали Радеку, знала вся Москва. «Что такое Политбюро? Два Заикалы (Рыков и Молотов), один Ошибало (Бухарин) и один Вышибало (Сталин)». И от куплетов, что сочинял этот безумной храбрости злодей, заранее подкашивались ноги.

Добрый вечер, дядя Сталин, ай-яй - яй,

Очень груб ты, нелоялен, ай-яй-яй.

Завещанье скрыл в кармане, ай-яй-яй...

За одно упоминание о Завещании давали ВМН[26] а тут такое...

Курили, давя на паркете окурки, молча ненавидели, ждали.

Соня приехала поздно ночью. Увидев впустившего ее в квартиру мужчину в фуражке, обо всем догада­лась.

— Что бы ты ни узнала, что бы ты ни услышала обо мне, знай, я ни в чем не виноват,— Ра дек поцеловал ее и надел очки.— Зайди к тетке. Она поможет.

Не предусмотрел проницательный острослов Карл Бернгардович, что Сонина любимая тетечка в тот же день отнесет деньги в НКВД.

38

Небо бомбардировало застекленный навес ледяной дробью. Выпустив в обе стороны клубы пара, локомо­тив протащил лязгающий буферами состав вдоль длин­ных перронов Александерплац. В красноватом тумане лица встречающих казались вылепленными из воска.

Вагон плавно качнуло, и он замер, словно лодка, вплыв­шая в бетонный ковш. Сквозь запотевшее стекло смут­но различались носильщики с тележками, полицей­ский в синей шинели, офицер в фуражке с высокой тульей и красной повязкой на рукаве. На этом отрезке цивильной публики, похоже, не было вовсе. Разве что пара скучных фигур в резиновых плащах и помятых шляпах. Ни оживленной суеты, ни цветов, ни улыбок.

Комдив Мерецков и полковник Симонов приникли к окну.

— Выходить не будем,— сказал Мерецков, проводя рукой по стеклу, но тут же отпрянул, ослепленный вспышкой магния.

Впереди по ходу поезда тоже несколько раз полы­хнули голубоватые звезды.

— Фотографируют всех подряд,— успокоительно усмехнулся Симонов.— Долго будем стоять, не знаешь?

— Минут пять, не больше.— Мерецков отодвинулся в угол дивана.— Европа! — он с недоверчивым любо­пытством взирал на многочисленные таблички и стрел­ки, прикрепленные к фонарным столбам: «Перрон № 2», «Касса находится в первом зале», «До ресторана 90 метров», «В комендатуру — направо». Вроде бы все, как надо — порядок, а на душе муторно.

На платформе отрывисто прогремел рупор:

— Скорый поезд по маршруту Ганновер — Гамм — Кельн — Аахен — Вервье — Люттих — Намюр — Эрклин — Париж отправляется в семнадцать часов со­рок три минуты. На прогулку пассажирам отведено шесть минут.

— Люттих — это где? — спросил Симонов.

— Льеж. Бельгия.

— На свой лад норовят переиначить.

— Не скажи. У нас вон тоже: Вена, Рим, а надо — Виен, Рома... Скорей бы проехать эту Германию!

В купе стало душно — вентилятор действовал толь­ко в пути. С улицы просачивались едкие испарения горящего угля.

Мерецков задернул шторки и приоткрыл дверь. Из соседнего купе, будто только этого и дожидалась, выпорхнула полная брюнетка и без стеснения просу­нулась в щель.

— Abfart! — протяжно прокричал обер-кондуктор.

— Видал? — Симонов с ожесточением защелкнул запор.— Все равно как сфотографировала, стерва!.. Мо­жет, перекусим? — он снял синий в полоску пиджак и аккуратно повесил на плечики.

Достали завернутые в коричневую бумагу москов­ские припасы.

— Первым делом покончим с курицей и ветчи­ной,— решил Мерецков.— А то испортятся к чертям собачьим. Две ночи как-никак до Парижа.

— Правильно, Кирилл Афанасьевич, а с копченой колбаской ничего не сделается.

В народном суде под председательством Фрейслера открылся процесс Лоуренса Симпсона, снятого в Гам­бурге с американского парохода «Манхеттен» за рас­пространение коммунистической литературы. Дело слу­шалось при закрытых дверях.

— Я не знаю, что еще можно сделать,— сказал генеральный консул Дженкинс послу Додд у.— Как вы знаете, я заявил протест по поводу содержания Симпсо­на в тюрьме без суда, но это не возымело действия. Парень просидел пятнадцать месяцев. Власти заявили, что он связан с семьюдесятью немцами. Отсюда такая проволочка. Аргументация, конечно, смехотворная, но в германо-американском договоре двадцать четвертого года нет статьи, на которую можно было бы сослаться в защиту Симпсона.

— Гражданина Соединенных Штатов могут гильо­тинировать?

— Не думаю, что наци зайдут так далеко, но от них можно ожидать чего угодно. Под влиянием момента пойдут на любую крайность. А сейчас именно такой момент. События в Испании не на пользу Симпсону.

— Боюсь, что так. Вот уже несколько дней, как я не могу определить официальную позицию Германии. Известно, что Гитлер совещался с членами кабинета. Даже как будто устроил скандал по поводу того немец­кого корабля, что испанцы ловили вне пределов своих территориальных вод. Угрожал сровнять с землей Мад­рид. Министр Бломберг энергично возражал против военных мер, и пока все ограничилось дипломатиче­ским демаршем... Надолго ли?

— В гамбургском порту днем и ночью идет погрузка оружия.

— Могу себе представить. Мисс Шульц, корреспон­дентка чикагской «Трибюн», сообщила, что на прош­лой неделе испанским мятежникам отправили двадцать пять самолетов. В то же время я знаю, причем совер­шенно точно, что Бломберг запретил отправку военных материалов в Болгарию. Шахт весьма раздосадован: ему до зарезу нужна валюта для закупок продоволь­ствия и сырья. Вряд ли испанские националисты в со­стоянии оплачивать свой импорт.

— Это лишний раз свидетельствует о примате по­литики над экономикой,— заметил Дженкинс.— По­следние дни немецкая печать особенно ополчилась на русских. У них якобы двенадцать миллионов солдат под ружьем и сорок субмарин на Балтике. Самые сви­репые нападки за последние три года. Столь же оже­сточенному пропагандистскому налету подверглась и Испания. По-моему, существует реальная угроза от­крытых военных действий. На судьбе бедняги Симпсона это может сказаться самым печальным образом. Здесь, как и в Москве, прежде всего обращают вни­мание на агитационную сторону. Показательные про­цессы не имеют ничего общего с подлинным право­судием.

— Он признал выдвинутые против него обвинения?

— Похоже, что так. Денег, что для него собрали в Америке, не принял и отказался от услуг видного нью-йоркского адвоката.

— Причина? — удивился посол.

— Скорее всего давление гестапо. С ним очень пло­хо обращаются в тюрьме. Впрочем, я не исключаю и политические мотивы. Если Симпсон действительно коммунист...

— Тогда ему можно лишь посочувствовать. Второго Лейпцигского процесса не будет. Тельман почти три года дожидался разбирательства. В итоге обвинения против него были сняты, но сам он так и остался за решеткой в Альт-Моабит. По декрету о превентивной защите. Попраны все законы, внутренние и международные. Нацисты соблюдают лишь те соглашения, которые им выгодны. Если сегодня мы бессильны защитить сооте­чественника, то завтра не сумеем защитить нашу стра­ну... У меня недавно побывал Томас Вулф. Хозя­ин одной берлинской гостиницы заявил ему: «Вся Европа становится фашистской, и это спасет мир от войны».

— Немцы считают, что в Испании идет война про­тив коммунизма.

— А я считаю, что против демократии. Если Гит­лер и Муссолини установят в Мадриде нацистский или фашистский режим, Франция окажется в самом за­труднительном положении с момента падения Напо­леона... Обстановка в Европе действует крайне удручаю­ще на демократическую общественность — я не имею в виду коммунистов. Гитлер осуществляет неограничен­ную власть над шестьюдесятью восемью миллионами немцев, Муссолини — над сорока двумя миллионами итальянцев. В Польше, Австрии, Венгрии и Румынии фактически заправляют фашисты. У нас есть сведения, что Муссолини обещал Франко содействовать сверже­нию конституционного правительства. Всему миру из­вестно, какие ужасы были совершены в Испании за последние месяцы. Что дальше?..

— На прошлой неделе Шахт отбыл в Париж со специальной миссией,— озабоченно подсказал Дженкинс.— Вы ничего не знаете? Ходит множество самых разных слухов.

— Печать трубит о финансовой миссии, но думаю, это не главное. Речь идет о сделке с французскими фа­шистами. Правительство Блюма долго не просуществу­ет. Франсуа Понсе это косвенно подтвердил. Он, кста­ти, все более склоняется к ультраправым. Кроме того, Шахт наверняка попытается через французское по­средство закупить у нас медь и хлопок — эти наиболее важные стратегические материалы.

— Целиком и полностью с вами согласен. Одну руку Франция протягивает Советам, другую — смер­тельному врагу. Повсюду действуют силы, стремящиеся к установлению диктатуры.

За исключением Англии, где у власти тупые кон­серваторы, и Чехословакии, в которой действует своя «пятая колонна». Россия, разумеется, не в счет. Там свои проблемы. Коммунизм продолжает давить дейст­вительных и мнимых противников. Перспективы, кол­лега, неважные, наши собственные капиталисты тол­кают страну к тоталитарному мракобесию. Я вижу, как изменились настроения наших дипломатических работ­ников. Открытая враждебность нацистскому режиму три года назад выродилась чуть ли не в симпатию. Грустно...

Гейдрих давно знал, что Гесс снабдил семью Хаусхоферов безупречными справками. Рейхслейтер — уче­ник Хаусхофера. Он скрывался в его доме в годы борь­бы. Профессор, разумеется, вне подозрений, но жена у него — еврейка. Дети, согласно закону, тоже счита­ются евреями. Притом высказываются в духе, враж­дебном национал-социализму.

Копию метрической записи отца фрау Хаусхофер Гейдрих вложил в досье заместителя фюрера. Этот Эйхман, кажется, действительно умеет работать. К сожа­лению, супруга его, Вера Либ, так и не научилась вести себя в приличном обществе, но тут уж ничего не поде­лаешь. Чего ждать от дочери богемского бауэра? Все- таки среда накладывает свой отпечаток даже на кровь. Лина совершенно права.

— Вы подготовили справки на русских генера­лов? — спросил он Шелленберга.

— В предварительном виде, группенфюрер, в основ­ном по материалам советской печати. Дополнительные данные предоставит Русский институт. Оперативная информация суммируется.

— Есть что-нибудь принципиально новое? По ис­панской части?

— Понемногу накапливается. К сожалению, в го­меопатических дозах. По-прежнему трудности с иден­тификацией. Без доктора Ахметели мы, пожалуй, сов­сем бы завязли. Из транзитных пассажиров за истек­шую неделю удалось опознать, да и то без достаточ­ной уверенности, только одного. Это генерал Мерецков, бывший заместитель командующего войсками Москвы. После этого он служил в Белоруссии у генерала армии Уборевича, затем, по неподтвержденным данным, пе­реведен в Особую Дальневосточную армию маршала Блюхера.

— Немец?

— Вы имеете в виду маршала Блюхера?.. Русский. Маршалы, у Сталина их пятеро, занимают исключи­тельно высокое положение в партии и государстве. Они постоянно на виду, о них много пишут, публикуют их фотографии и высказывания по самым разным пово­дам: воспитанию молодежи, истории гражданской вой­ны, сельскому хозяйству, автомобилестроению, даже литературе и живописи. Военная тематика, понятно, является преобладающей. В «Правде» были напечата­ны большие статьи первого заместителя министра обо­роны Тухачевского и начальника генштаба Егорова. Я пока еще окончательно не разобрался, но, по-мое­му, имеются значительные расхождения позиций. Весь материал тщательно подбирается, анализируется.

— Дайте мне все, что есть. Особенно по Тухачев­скому.

Родился 16 февраля 1893 г. в имении Александ­ровское Дорогобужского уезда Смоленской губернии, из дворян. Русский. Отец — Николай Николаевич Туха­чевский — помещик (умер в 1914 г.). Мать — Мавра Петровна Милохова, из крестьян.

В 1911 г. закончил в Москве 6 классов гимназии, сдал экзамены и был зачислен в 7-й класс Первого Московского императрицы Екатерины II кадетского корпуса. 1 июня 1912 года получил аттестат (с отли­чием) об окончании. Фамилия Тухачевского, как пер­вого ученика, занесена на мраморную доску. В августе того же года зачислен в Александровское военное учи­лище (Москва). 12 июля 1914 г. выпущен по первому разряду и произведен в подпоручики (лейтенант). На­значен в седьмую роту лейб-гвардии Семеновского полка (Санкт-Петербург). С началом войны полк в составе Первого гвардейского корпуса (командующий генерал-адъютант Безобразов) направлен в Первую армию (командующий генерал Ренненкампф), затем в Девятую армию (генерал Лечицкий).

19 февраля 1915 г. пленен у села Высокие Дужи (между городами Ломжа и Кольно). В приказе по полку М 34 от 27 февраля 1915 г. назван в числе убитых.

После второй попытки побега из общего лагеря для офицеров переведен в штрафной лагерь в Бад-Штуер (Мекленбург-Шверин). Совершил третий побег, был за­держан пограничной стражей и препровожден в форт М 9 крепости Ингольштадт (Верхняя Бавария). В 1917 г. совершил четвертый побег, при аресте выдал себя за солдата и был направлен в солдатский лагерь, откуда снова бежал.

За время военной службы произведен в поручики (обер-лейтенант) и получил шесть боевых наград: ор­ден св. Анны 4-й степени с надписью «За храбрость», 3-й степени с мечами и бантом, 2-й степени с мечами; св. Станислава 3-й степени с мечами и бантом, 2-й сте­пени с мечами; св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом.

5 апреля 1918 г. принят в РКП(б) и добровольно вступил в РККА. Командовал армиями на Восточном и Южном фронтах, затем Кавказским и Западным фрон­тами.

Активно участвовал в подавлении антибольшевист­ского выступления матросов Кронштадта. В каратель­ных акциях против крестьянских восстаний, особенно в Тамбовской губернии, проявил крайнюю меру жесто­кости.

После гражданской войны командующий войсками Западного и Ленинградского военных округов, началь­ник Военной академии РККА, помощник и заместитель начальника, затем начальник штаба РККА, замести­тель наркома обороны СССР и начальник вооружений, первый заместитель наркома обороны и начальник уп­равления боевой подготовки, член Военного совета при наркоме обороны СССР.

Избирался в партийные и советские органы: членом Смоленского губкома, Ленинградского и Московско­го обкомов ВКП(б), кандидат в члены ЦК ВКП(б), член ЦИК СССР. Награжден орденами Ленина и Красного Знамени, Почетным революционным ору­жием.

В 1935 г. в числе пяти первых командармов (гене­рал армии) удостоен вновь учрежденного звания Мар­ шал СССР.

В докладной записке Шелленберга содержался ори­ентировочный перечень документов, которые могли на­ходиться в досье «Спецотдела « R». Именно по этой линии осуществлялись в 1923—1933 годах междуна­родные связи рейхсвера. Официально сведенный до ста тысяч в соответствии с Версальским договором, он про­должал существовать во всем многообразии присущих современной армии служб, включая вооружение, воин­ские училища, Академию Генерального штаба, раз­ведку.

Отдел работал под крышей Ассоциации торгового предпринимательства и входил в общую структуру управления вооружений, которое ведало помимо всего прочего производством военной техники и боеприпа­сов, что также было запрещено статьями мирного договора.

Вполне понятно, что за десять лет тайного и взаимо­выгодного сотрудничества рейхсвера и РККА был на­работан изрядный массив документации. Судя по про­веденному СД выборочному опросу прежних сотрудни­ков, там есть все, что необходимо для осуществления плана под кодовым названием «Красная папка»: пись­ма, банковские счета, чеки, стенограммы бесед и пере­говоров (на немецком и русском языках, в соответ­ствии с международным протоколом). Оставался «пус­тяк» — получить доступ к архивам.