Танец на зеркале (Тамара Карсавина) - Елена Арсеньева 4 стр.


Часто бывает — в России особенно часто! — что нет пророка в отечестве своем. К Тамаре Карсавиной это не относилось. Вернувшись в Петербург, она узнала, что публика ее обожала по-прежнему. Пожалуй, ни одна балерина не была так любима художниками и поэтами. Портреты Тамары Карсавиной писали Валентин Серов, Лев Бакст, Михаил Добужинский, Сергей Судейкин, Зинаида Серебрякова и многие другие.

Весьма своеобразным и изысканным признанием ее таланта может стать и такой эпизод.

Директор Императорского фарфорового завода Николай Михайлович Струков принадлежал к числу почитателей Тамары Карсавиной. И поручил скульптору Семену Судьбинину запечатлеть в фарфоре ее танец. Было поставлено условие — фарфоровая фигурка должна стоять на одном пальчике. А достичь этого во время обжига было практически невозможно. Автор побоялся рисковать и предложил изваять скульптуру, стоящую на одном пальчике, но с поддержкой — балерину окружал хоровод амуров. Но мастер Алексей Лукин, настоящий виртуоз своего дела, отказался от амурчиков и сумел перевести в фарфор скульптуру, имевшую всего одну точку опоры, что не имело аналога в мировой практике производства фарфора.

Разумеется! Так и должно было быть! Ведь Струков видел, как Тамара танцует Психею на зеркале в кабаре «Бродячая собака» — в арабеске, едва касаясь стекла одним пальцем своей совершенной ножки: это была воистину Психея, душа танца!

Об этой самой «Собаке» следует сказать особо. В подвальчике одного из домов близ канала Грибоедова собирались артисты, поэты, музыканты. Художник Судейкин расписал стены подвала. Смеющиеся герои сказок К.Гоцци — Тарталья и Панталоне, Смеральдина и Бригелла — приветствовали входящих, как бы приглашая их принять участие в общем веселье. Программы носили импровизированный характер. Поэты читали свои новые стихи, актеры пели, танцевали. Существовала особая процедура приема в члены клуба.

В один из дней рождения Тамары ее пригласили в «Бродячую собаку» и попросили исполнить импровизированный танец. Это и была та самая Психея на зеркале… После этого друзья преподнесли ей только что вышедший из печати сборник «Букет для Карсавиной», включавший произведения известных поэтов и художников, созданные в ее честь.

Успех преследовал Тамару не только на сцене, но и у мужчин. Одно время у нее был неистовый роман со знаменитейшим человеком Петербурга — Карлом Густавом Маннергеймом, полководцем и политиком, будущим маршалом и президентом Финляндии. В то время это был блестящий офицер, которого очень ценили при дворе за то, что он спас от публичного конфуза самого императора Николая. Случилось это так.

Во время коронации Николая в 1896 году поручик кавалергардского полка Густав Маннергейм был одним из четырех сопровождавших царя ассистентов. Император должен был переходить из храма в храм. А поскольку входить в церковь с оружием нельзя, Николай перед каждым новым храмом отстегивал саблю и отдавал ассистенту. И в один из таких моментов случилось зловещее и символическое происшествие. Снимая оружие, царь задел цепь ордена Андрея Первозванного, и та оборвалась. Но Маннергейм успел подхватить падающий орден, так что никто ничего не заметил. Люди из царской свиты велели кавалергарду никогда никому не говорить о случившемся: ведь слетевший во время коронации орден — очень дурное предзнаменование для будущего царя. Маннергейм хранил тайну всю жизнь. И рассказал о случившемся лишь незадолго до смерти, в 1950 году.

Он был отважен, умен, храбр — в мировую войну Маннергейму, одному из первых русских офицеров, вручили Золотое Георгиевское оружие. Закончил он войну в чине генерал-лейтенанта. Всего за свою жизнь Маннергейм получил 123 награды. Все носить он, конечно, не мог, поэтому составил бант из 20 орденов и медалей, которыми больше всего дорожил. Среди них были российские, включая ордена Святых Владимира и Георгия.

При этом (или поэтому?) Маннергейм был отъявленным сердцеедом. В его донжуанском списке значились более полусотни дам, среди которых были звезда немого кино Алла Назимова, фрейлины императрицы Анна Вырубова и Софья Орбелиани, княгиня Мария Любомирская, графиня Елизавета Шувалова… и балерины Екатерина Гельцер и Тамара Карсавина.

Их роман прервала война. Именно в это время Тамара познакомилась с британским дипломатом Хью Уолполом. Он был чрезвычайно привлекательной, симпатичной личностью и постоянно пытался включиться в беседу, несмотря на плохое знание языка. С присущей русским любовью к Диккенсу знакомые звали его мистером Пиквиком, и он это прозвище не уставал оправдывать. Много лет спустя Тамара вспоминала случай, когда они с Уолполом шли в гости к Бенуа и Хью все время оскальзывался на тонком льду — он упал не менее четырнадцати раз, но каждый раз, поднявшись, как ни в чем не бывало продолжал разговор с того места, на котором прервался до падения.

Хью Уолпол рьяно принялся учить Тамару английскому, который ей никак не давался, несмотря на то что она жила и работала в Англии. Он обожал Россию, дружил с художниками, особенно был близок со знаменитым Константином Сомовым, интересовался балетом. Он влюбился в Тамару и вскоре стал ее мужем и отцом ее сына Никиты. Этот брак не продлился долго — чисто спортивный оптимизм Хью вскоре утомил Тамару, которой нужны были более глубокие переживания. Их ей вполне доставил начальник канцелярии английского посольства в Петербурге Говард Брюс, с которым у нее завязался неистовый роман.

Не зря Хью Уолпола называли мистером Пиквиком! Подобно вечно веселому и великодушному диккенсовскому герою, Уолпол устранился из жизни жены и не препятствовал ее второму браку.

Тамара всегда была любимицей судьбы — и на этот раз Фортуна оказалась к ней благосклонна. Она не только имела мужа-защитника — он был подданным другого государства, он мог по-настоящему защитить свою жену посреди той бури, которая вдруг накрыла Россию, — революционной бури.

Впрочем, при новом правительстве к артистам относились весьма внимательно, возможно, из политических соображений, следуя принципу panem et circenses[6]. Если хлеба было мало, то зрелищ — более чем достаточно. Артистов Мариинки постоянно привлекали к выступлениям перед солдатами и рабочими. Впрочем, была и другая причина хорошего отношения к артистам: любовь к театру. Лев Карсавин, брат Тамары, встретившись с нею уже в эмиграции, рассказал, как эта любовь к театру вообще и к ней в частности спасла ему, можно сказать, жизнь.

Однажды ночью его ни с того ни с сего отволокли в Чека. Ночные допросы там были в порядке вещей, но оттого не стали менее зловещими. Это было в 1922 году — Тамара уже находилась в эмиграции.

— Вы ведете переписку с заграницей? — спросил комиссар. — Кто ваши корреспонденты?

— Моя сестра.

— Ее фамилия?

— Такая же, как у меня. Ее зовут Тамара Карсавина.

— Так вы брат Карсавиной?! — комиссар даже приподнялся. — Жизель ее лучшая партия, не правда ли?

— Не могу с вами согласиться, — сказал Лев. — Я считаю Жар-птицу одним из ее наивысших достижений.

Разговор зашел о принципах и целях искусства, обвинение было забыто.

— Вы будете писать своей сестре? — спросил наконец комиссар. — Непременно напишите ей, чтобы она возвращалась! Скажите, что ей окажут все подобающие почести!

Лев предпочел передать это сестре лично (его приговорили к высылке из страны вместе с семьей за счет государства). Однако возвращение в страну, из которой она с таким трудом выбралась, совершенно не входило в намерения Тамары…

15 мая 1918 года состоялось закрытие сезона в Мариинке. Давали «Баядерку» — причудливый балет, поставленный Петипа на музыку Минкуса (соперничать по популярности с «Баядеркой» могла только «Жизель»), либретто для которого (его называли «квинтэссенцией романтических излишеств»), как это ни забавно, было написано русским рязанским помещиком, редактором «Петербургской газеты», известным в то время балетоманом Сергеем Николаевичем Худековым.

Тамара и не подозревала, что в последний раз выходила на эту сцену. Все казалось — вот-вот положение. наладится. Однако английское посольство покинуло город еще в феврале. В июне Брюс вернулся за женой и Никитой. Возникли непредвиденные трудности с паспортами — в это время англичане высадились на севере. Брюс и Тамара начали опасаться, что теперь их вообще не выпустят из России. Но повезло — удалось уехать, причем буквально за сутки до того, как эсером Блюмкиным был убит немецкий посол Мирбах. Убийцы пытались укрыться в Английском клубе, и после этого все англичане стали считаться врагами.

Однако тот комиссар в сердце карельских лесов все же дал беглецам возможность спасения.

Дал им двенадцать часов…


Эти несчастные двенадцать часов истекали как-то невероятно быстро.

Где-то на полдороге до Сумского Посада путникам встретилась небольшая деревенька. Тамара предложила завернуть в нее, чтобы купить молока для Никиты, но Брюс настоял продолжать путь как можно более спешно. И вот впереди показался Сумской Посад — маленький городок, откуда в прежние времена паломники переправлялись в Соловецкий монастырь.

Вокруг городка были возведены баррикады, вооруженные горожане охраняли ворота. Брюс сначала показал тот самый пропуск с подписью Чичерина — это не произвело впечатления. Однако английский паспорт заставил часового взять под козырек. Слава богу — городок был в руках белых! .

— Въезжайте скорей!

Оказалось, что красные были рядом. В любую минуту они могли взять город — и тогда горе любому англичанину, который попадется им в руки! Охваченные паникой жители покидали свои дома — в устье реки была видна целая флотилия. Брюс и Тамара едва успели на последний буксир. Если бы они промедлили пять минут… если бы задержались на том перекрестке…

С другой стороны залива стоял британский крейсер. Это была все равно что добрая старая Англия!

Спасение!


Сначала служебные дела Говарда Брюса заставили его и Тамару поселиться во Франции. Дягилев уговорил ее вернуться в его труппу, но Тамаре не нравились модернистские изыски нового балетмейстера Мясина. Она тосковала по классике и по родине. «Вот уже три года, как я прочно обосновалась во Франции, и около пяти лет, как потеряла связь с Петербургом. Такая тоска по родине… Пришли мне в письме листьев рябины с Островов… Хочу подышать родным, далеким, хмурым Петербургом», — писала она в одном из писем брату — может быть, в том самом, которое стало причиной его ареста — и знаменательной беседы с комиссаром.

В 1929 году Тамара и Брюс переехали в Лондон. Два года она танцевала на сцене театра «Балле Рамбер», а затем решила покинуть сцену. Она стала работать над возобновлением балетов Фокина «Призрак розы», «Карнавал», помогала английской балерине Марго Фонтейн готовить партию Жар-птицы. Многие балетмейстеры пользовались ее консультациями при постановках классических балетов. Именно благодаря ее подсказкам Фредерик Эштон поставил в Англии балет «Тщетная предосторожность», который когда-то шел в Мариинке.

Тамара Карсавина была избрана вице-президентом Британской королевской академии танца и занимала эту почетную должность в течение 15 лет.

Когда в 1954 году Серж Лифарь пригласил Тамару на премьеру «Жар-птицы» с модернизированной хореографией, она категорически отказалась приехать, сказав: «Прости меня, но я верна Фокину и твоей хореографии видеть не хочу».

Ею было написано несколько книг по балету, в том числе пособие по классическому танцу.

Тамара Платоновна Карсавина прожила долгую жизнь: умерла она в Лондоне в возрасте 93 лет.

И как подумаешь, что всего этого могло и не быть, когда бы не тот комиссар с его категорическим приказом преодолеть шестьдесят верст за двенадцать часов!

Ну что ж, он знал, что делал. Знал, что спасает жизнь балерине… Может быть, он был когда-то на ее спектакле в Мариинке? Или даже видел ее танцующей на зеркале в кабаре «Бродячая собака»?

А что, если именно он в 1922 году — каких только безумных совпадений не случается в жизни! — беседовал в Чека со Львом Карсавиным о Жизели и Жар-птице?


Ну, этого уже никому и никогда не узнать.

Примечания

1

Лев Платонович Карсавин, брат Т.П. Карсавиной, — историк культуры, философ, поэт, знаток религиозных учений европейского Средневековья. Развивал учение о всеединстве применительно к проблеме личности, методологии истории, истории культуры, социологии. В 1922 году был выслан из Советской России, затем вернулся и погиб в сталинских лагерях в 1952 году.

2

Accent circonflexe (аксан сирконфлекс) — надстрочный знак в виде скобки во французском языке.

3

Спасибо, дражайшая синьора! (итал.).

4

Антон Долин — один из создателей британского балета, восстановивший многие шедевры старинной хореографии. В 1917-1923 годах он учился у русских эмигрантов, в том числе у Брониславы Нижинской, сестры Вацлава, танцевал с Тамарой Карсавиной.

5

Она мила, потому что она шикарна! (франц.).

6

Хлеба и зрелищ (лат.).

Назад