– Так, говорите, охота посмотреть на наше производство? – Алексей Петрович подмигнул Нике. – Ну, что ж. Надевайте свою шубейку, и пошли.
– Ой, правда?
– Конечно, правда. – Алексей Петрович и сам не знал, откуда у него вдруг появился этот кураж. – Айда в цех, стекольная королева, посмотрите, как рождаются вазы.
Он с веселым удивлением наблюдал, как Ника едва не вприпрыжку ринулась в приемную за своим полушубком. А сам, накинув парку поверх пиджака, вышел следом.
– Агата Михайловна, мы с нашей гостьей пойдем в цех.
– Но у вас через пятнадцать минут…
– Ничего, отмените, дело терпит. Идемте, Ника.
Они идут по заснеженным дорожкам, и Нике до того любопытно, что же там, в цеху, и как это все работает, пыхтит, крутится.
– Осторожно, скользко! – Алексей Петрович на лету ловит Нику, которая едва не упала и от этого выругалась. Ему отчего-то смешно слышать из ее уст короткое емкое слово, которым русский человек всякий раз комментирует какой-то неожиданный казус.
– Извините… привычка дурацкая… ругаюсь, как пьяный сапожник…
– А кто бы удержался? Расчистили, конечно, но…
– Так ведь чистить сейчас снег какой смысл? Нападает снова, хотя мог бы и зимы дождаться, еще только конец ноября как-никак.
– Тоже верно. Все, вот стеклодувный цех. Я так понимаю, вам именно это хотелось увидеть, да?
– Ой, знаете, как-то в детстве я по телевизору видела… очень интересно, трубка такая, дуешь в нее, и выдувается бутылочка или еще что… Я вот, например, не знала, что здесь есть такой завод.
– Наш завод возник еще в начале девятнадцатого века – купец Никонов выписал мастеров из самого Ямбурга и поселок построил вокруг завода – беглые крестьяне селились и работали, варили стекло, учились стеклодувному делу. В общем, народ здесь тогда состоял из нескольких нанятых немецких мастеров да шпаны. И это дело весьма процветало, но после революции все развалилось, не до того было, а потом товарищи большевики спохватились и отстроили все заново. И поселок Никоновский стал городом Красный Маяк. Так и стоит здесь предприятие с тех пор, сейчас уже перешло в частные руки, но работает, не бедствуем. Вот, пришли.
Из открывшейся двери на них пахнуло жаром, смесью самых разных запахов, окружили звуки. Ника пыталась все разглядеть тут же, одним махом, но это не получалось. Кто-то здоровался с директором, о чем-то говорили, а она во все глаза смотрела на то, как обычные люди один за другим выдувают шары, помещают их в формы, где они превращаются в стеклянные стаканы. И готовые тут же стоят, разноцветные …
– Вот, Ника, здесь и делаются вазы. – Алексей Петрович подошел к одному из чанов, взял из рук рабочего длинную трубку. – Нужно зачерпнуть немного массы и дуть, попробуйте.
Ника осторожно взяла из его рук трубку, другим концом зачерпнула лениво булькающую стеклянную массу и осторожно подула. Голубая капля, показавшаяся с другого конца трубки, словно кусочек летнего неба, повергла Нику в абсолютный восторг.
– Смелей! Сейчас мы вам такую вазу организуем – вместо той, что вы у мамаши своей разбили!
Они, конечно, все сделали сами – но ваза родилась от дыхания Ники, и она это знала! И это было как-то очень… интимно, что ли.
– Теперь можно нанести позолоту, но можно оставить как есть – видите в форме внутри насечки и ямки? Вот они и дают этот узор. Красиво… Сколько раз смотрю на это – а все удивляюсь, до чего же прекрасно! Ведь стекло – это не самая необходимая для человека вещь. Промысел этот изначально задумывался для души, что ли. Для красоты бытия. Человек, впервые сделавший стеклянную чашку вместо глиняной или деревянной, думал не о том, что ему нужно зачерпнуть воды, чтобы утолить жажду, а о том, как это будет красиво. Вы понимаете, Ника?
– Да. Это… невероятно. Алексей Петрович, я вам очень благодарна за экскурсию. Вы даже не представляете, как я рада, что приехала сюда, не важно, что без кошек уеду, бог с ними, купим. Но это…
– Да, насчет кошек. Иван Григорич, подойди-ка, глянь сюда. Вот, просит девушка сделать таких зверей. Ты как?
Пожилой мастер с интересом взял в руки эскизы, что нарисовала Ника.
– Таких-то? Хороши… вот этих можно из желтого стекла, тех – с полосками, а этого вот из черного, а если вазу выдуть из красного стекла да оплести стеклянными же листьями, а по ним пустить не одного котенка, а выводок, а маму-кошку и папу-кота вот здесь… эх, вот где для души работа!
– Так что, сделаем?
– Хорошему человеку – отчего ж не сделать? Не денег ради, а для души. Это же задумка красивая, если кто понимает! А, Алексей Петрович? Ведь здорово придумано! А наш отдел дизайнерский и недотумкал, мудрили что-то непонятное, когда вот же оно!
– Согласен. Ну, что ж, об этом мы с Никой поговорим… Где там ваза наша?
– Обжигают. Сейчас маленько подостынет, упакуем – а то дама пальцы обожжет, – молодая девушка весело подмигнула Нике. – Да и везти ее нужно, чтоб не разбилась. Красивая вышла ваза – стекло, оно человека чувствует. Я давно заметила: если злой человек, не будет из него стеклодува никогда.
Что-то живое прыгнуло Нике на ногу – невесть откуда, и она от неожиданности пискнула, но тут же поняла, что зря. Под ногами уютно устроился крохотный серый котенок – может, месяц ему от роду, самое большое – полтора.
– Это тут у нас кошка цеховая родила, да сразу пятерых. – Иван Григорьевич поднял котенка с пола. – Уже разобрали всех, а этот пока остался, вот и хулиганит потихоньку.
– Так он ничей?
Котенок уютно устроился в широких ладонях мастера и заинтересованно посматривал вокруг.
– Ну как это – ничей? Кот не бывает чей-то, это человек – его. Вот пока у вас нет кота, вы – ничей человек, а будет кот, и вы станете принадлежать ему. – Иван Григорьевич хитровато улыбается. – Так оно устроено, не нам менять. А своего человека кот завсегда сам выбирает. Вот этот выбрал вас, похоже.
– Тогда я, пожалуй, его возьму. – Ника подставила ладони, и мастер положил ей в руки теплый живой клубок. – Раз уж он меня выбрал, куда ж теперь деваться…
– Вот и хорошо. Это кот, счастье приносящий. Коты в нашем городе все такие. Так насчет вашего заказа. Сделаю, с удовольствием сделаю. Для хорошего человека постараться, да еще работа какая душевная, это же редкий случай! А как готово будет, так вам и сообщат.
– Вот спасибо! – Ника счастливо улыбается котенку в ладонях. – Я уж и не надеялась.
– Да кому другому и отказал бы, но хорошему человеку не откажу никогда.
– Да откуда ж вам знать, какой я человек?
– Так вот примета верная, Варька ж тебе сказала: из злого человека стеклодува не будет, а ты вон какую вазу себе отгрохала с ходу! А вторая примета – вот она, в руках у тебя. Кот никогда не выберет сволочь. Если он выбрал кого – это точно хороший человек. Котенок может жить рядом с людьми, но не выбирать их, просто жить сам по себе, и все, и люди могут быть какие угодно – кот их к себе не подпустит, в душу свою то есть. Но если выбрал сам, то уж точно знает, кого. Так-то. Ступай, Алексей Петрович вон уже с начальником цеха поговорил. Как сделаю, дам знать, не боись.
Спрятав котенка под полушубок, Ника пошла к выходу. У двери знакомая девушка подала ей картонную коробку.
– Вот, я тут скотч закрутила, чтоб нести было удобно.
– Спасибо большое!
– Ага, так вы Масика забираете? Ну, теперь ему будет не жизнь, а сплошная малина.
Девушка, приветливо кивнув, скрылась за дверью, а Ника и Алексей Петрович остались стоять посреди падающего снега.
– Давайте, вазу я возьму, а вы уж постарайтесь не упасть, – предложил он.
– Ой, ну что вы…
– Нет уж. Ваше первое стекло надо сохранить обязательно! Мы теперь с вами считайте что родня – вон, тигра нашего домой увозите.
– Да… это случайно получилось. Ничего, привыкнет.
– Давайте-ка зайдем ко мне, выпьем чаю и потолкуем о делах. – Алексей Петрович осторожно ступает впереди Ники, прокладывая путь. – Метель-то, пожалуй, вас домой не пустит, придется вам в гостинице заночевать. Я распоряжусь, номер вам дадут, покормят – раз такое дело…
– Да ничего, я и не в такие метели ездила.
– У вас дома муж ревнивый и дети маленькие?
– Нет у меня никакого мужа, вот еще!
Его позабавило, с каким возмущением эта странная женщина отмежевалась от звания замужней дамы. Все у нее нескладно, все наоборот – но только отчего-то кажется, что все она делает правильно, и это у него и остальных все шиворот-навыворот.
– И детей нет?
– Есть. Сын, в следующем году школу заканчивает. Вот, теперь кот имеется. Блин, снег-то стеной!
– Едем в гостиницу, по дороге и поговорим.
Они грузятся в машину Ники, Алексей Петрович садится за руль, и она совсем не протестует, хотя ни разу еще никто чужой не садился за руль ее «Хонды».
– Темнеет рано, а по такой пурге ехать – это чистое самоубийство. – Алексей Петрович уверенно рулит сквозь пелену снега. – У нас тут хорошая гостиница, построили специально для того, чтоб было где партнеров принять, ну и так, конечно, людям случается застрять. Для вас все бесплатно, номер отличный, кухня приличная. А завтра дорогу расчистят, и в путь, ехать и правда недалеко.
– Да ничего, я и не в такие метели ездила.
– У вас дома муж ревнивый и дети маленькие?
– Нет у меня никакого мужа, вот еще!
Его позабавило, с каким возмущением эта странная женщина отмежевалась от звания замужней дамы. Все у нее нескладно, все наоборот – но только отчего-то кажется, что все она делает правильно, и это у него и остальных все шиворот-навыворот.
– И детей нет?
– Есть. Сын, в следующем году школу заканчивает. Вот, теперь кот имеется. Блин, снег-то стеной!
– Едем в гостиницу, по дороге и поговорим.
Они грузятся в машину Ники, Алексей Петрович садится за руль, и она совсем не протестует, хотя ни разу еще никто чужой не садился за руль ее «Хонды».
– Темнеет рано, а по такой пурге ехать – это чистое самоубийство. – Алексей Петрович уверенно рулит сквозь пелену снега. – У нас тут хорошая гостиница, построили специально для того, чтоб было где партнеров принять, ну и так, конечно, людям случается застрять. Для вас все бесплатно, номер отличный, кухня приличная. А завтра дорогу расчистят, и в путь, ехать и правда недалеко.
– Этому гражданину надо бы купить приданое…
– Все сейчас сделаем. Ника, вопрос вот в чем. Иван Григорьевич прав, а я не подумал сразу… Эта ваша придумка с кошками мне очень нравится, и я бы хотел, чтобы мы, с вашего разрешения, развивали эту тему. Если вы позволите воспользоваться вашими эскизами и дальше работать над идеей, это было бы взаимовыгодно. И если появятся новые эскизы, я хотел бы первым их видеть. Я не мастер – так, управленец, в стеклодувном деле и вовсе подмастерье, нет у меня этой, знаете, творческой жилки, а без нее не бывает в нашем деле мастера. Иван Григорьевич – настоящий художник, он сразу увидел то, что здесь можно сделать, как сделать, чтобы каждая вещь стала уникальной.
– Берите, пользуйтесь! У меня много эскизов, если хотите, я пришлю вам на мыло.
– Да, пожалуйста. Я сброшу вам на сотовый электронный адрес.
– Да я могу у компаньонки взять тот, с которого пришла ваша реклама.
– Реклама? – Булатов удивленно поднял брови. – Мы не рассылаем спам, Ника.
– Странно… а Лерка – это моя напарница и компаньонка, сказала, что реклама ей пришла от вас, так она и узнала о вашем заводе – буквально позавчера.
– Нет, Ника, это какая-то ошибка. Мы никогда и никому не рассылаем рекламу – хотя бы потому, что не работаем под мелкие заказы типа вашего, у нас производство, и масштабы, как видите, тоже производственные.
– Да? – Ника вздохнула. – Ну, значит, я все перепутала снова. Лерка сердится, говорит, что у меня в голове ничего не держится, все путается – но тут уж я ничего не могу поделать.
– И не надо. – Булатову захотелось вдруг взять ее ладонь в свои руки и ощутить ее тепло. – Просто рисуйте, а остальное оставьте людям, у которых плохо с фантазией.
Ника не умела рисовать, как рисуют художники, – не было ни четкости линий, ни мастерского исполнения, просто рисунки ручкой на листах – кошки, грибы и гномы, сказочные принцессы, туфельки, какие-то невероятные цветы. Вся сказочная кутерьма, которая теснилась в ее голове и мешала ей жить «как люди», иногда вываливалась на бумагу, Ника сканировала рисунки и прятала в папку на компьютере. Ну а кошек, конечно, нарисовала накануне. Схематично, чтобы показать, как она это видит, – но ее глазами увидел их только старый мастер Иван Григорьевич.
– Да я что… просто не понимаю, как я могла позабыть.
– Неважно, это мелочи. Договор подпишем сразу же, и…
– Договор?
– Ну да. Мы же будем вам платить, отчислять процент, а это без договора никак.
– Платить? Мне? – Ника удивленно посмотрела на своего спутника. – За кошек?
– За идеи. – Алексей Петрович едва сдерживал смех. Боже, как это создание умудрилось столько прожить на свете и не пропасть? – Ника, на самом деле художник из вас никакой.
– Да я же знаю, знаю! Один раз сыну, Марку, задали в школе тигра нарисовать, а он не знал как, – я и нарисовала… Так училка ему сказала: пусть мама купит себе альбом и рисует там. Ой, я снова вас перебила…
Он расхохотался, пришлось остановить машину, потому что от смеха он не мог ее вести. Давно уже ему не было так легко и весело, причем ничего она специально не делала, эта странная Ника. Сидит рядом, гладит котенка, спящего на коленях, и просто болтает, таращась синими глазищами куда-то сквозь снег. Что она видит, какие сказочные замки, где бродят ее мысли, как она живет в этом страшном мире такая-то?
– Я опять что-то сморозила… Это со мной постоянно. Алексей Петрович, я вас от дел оторвала, от меня одно беспокойство…
– Бог с вами. Я отлично провел время. Значит, так. Сейчас план действий такой: купим вашему питомцу лоток и все, что полагается иметь при себе порядочному коту. Едем в гостиницу, селим вас в номер, обедаем – и все, до вечера я занят, а вы отдыхаете. Спите, рисуете, звоните подружкам или сыну, гладите кота, да что угодно делаете, но – в гостинице. А вечером я заеду, мы поужинаем и подпишем контракт. А уж завтра вы упорхнете в свою жизнь, но не так окончательно, как если бы вы уехали, не уговорив меня показать вам стеклодувный цех.
Суета с покупкой кошачьих принадлежностей и корма, с поселением в гостиницу, с обедом – все это как-то вытеснило из головы Ники мысли о том, что она, похоже, снова вляпалась в историю и рассказать о ней она не сможет никому. А еще этот Алексей Петрович, такой с виду суровый, оказался вполне милым человеком. И серый котенок, свернувшись в клубок, тепло прижимается к ней, наевшись до отвала паштета и быстро поняв, что от него хотят, когда сажают в наполнитель. Похоже, и чувствует себя как дома в этом добротно устроенном чистом гостиничном номере с удобной кроватью, телевизором и ванной.
– Мам, ты где?! – Голос Марека в трубке звучит обеспокоенно. – Тут метель такая, ты…
– Сынулька, я в гостинице осталась. Снег стеной.
– А, тогда хорошо, я боялся, что ты в дорогу ринешься. Ты там как, в порядке?
– Ага. Марек… тут дело такое…
– Мам! Ты опять влипла в историю?
– Нет. Просто я не одна приеду, я тут котенком обзавелась.
– А, котенок – это хорошо. Он вызывает положительные эмоции. – Марек смеется. – А какой он?
– Маленький такой, серый… с полосками. Хороший котенок, ценный мех, усики смешные. В цеху стеклодувном родился, присвоил меня сегодня, а завтра мы будем дома.
– Жду не дождусь. Котэ – это отлично.
– Отлично, когда котэ.
Они всегда понимали друг друга, и это модное интернетное слово «котэ», обозначающее любое кошкосущество, у них тоже прижилось. Женька с мамой постоянно говорили, что это совершенно недопустимо – сорокалетней женщине иметь такой лексикон, как будто сорок – некий рубеж, означающий конец всему хорошему и забавному, что есть в жизни. Но Ника давно перестала жить «как люди» – просто потому, что она этого не хотела. Вот не хотела, и все. Заставить ее делать то, что она не хочет, было невозможно, и родители, и Женька – они все это знали, но все равно всякий раз предпринимали попытки осады.
Ника поднялась и пошла в ванную. Скоро приедет Алексей Петрович, нужно в порядок себя привести. В машине всегда есть сумка с разными вещами – как раз на случай такой вот незапланированной ночевки вне дома. Время от времени Ника что-то оттуда вынимает, что-то добавляет, но основные обитатели сумки всегда неизменны: зубная паста, щетка, мыло, крем для лица, флакончик духов, полотенца, белье, комплект одежды, тапки и халат. Ника вздохнула: халаты – еще один камень преткновения с родителями и Женькой: никаких халатов, что за расхлябанность, тебе сорок лет, это возраст элегантности, сколько можно жить как маргиналка, бигуди еще накрути!
Но Нике нравилось прийти домой, раздеться и надеть теплый уютный халат, и никакого белья, ничего – только халат и она сама.
Снег за окном валил не переставая, и Ника с тоской думала о том, что если завтра не расчистят дорогу, выехать она не сможет.
В дверь постучали.
– Это горничная. Принесла вам полотенца.
Ника открыла дверь, впустив девушку со стопкой полотенец. По коридору шел высокий мужчина с черной спортивной сумкой в руке. Его глаза равнодушно скользнули по Нике, а она отчего-то поспешила взять полотенца и запереться в номере. Ей не понравился этот человек с первого взгляда, инстинктивно она вдруг ощутила опасность, исходящую от него. А она привыкла доверять своей интуиции, так было всегда – она чутьем определяла, хорош или плох человек, в считаные секунды отделяя зерна от плевел, и всегда радовалась, что ей в жизни больше все-таки попадается людей хороших, а значит, их больше на свете.
2
Когда-то Матвеев любил командировки. С того еще времени, когда окончил институт и поступил на работу в умирающее архитектурное управление, и его, не успевшего обзавестись семьей, посылали во все командировки подряд. Он любил поезда – его совершенно не угнетала верхняя полка, накрахмаленное до фанерного состояния белье, храпящие соседи – он любил открывать для себя новые места, колесить по стране, смотреть в окно вагона и видеть поля, леса, города, деревни, поселки и станции. Он жадно вглядывался в мелькающую за окном бесконечную ленту, думая о том, что там тоже живут люди – растят детей, думают о каких-то своих делах, ходят друг к другу в гости, и он никогда не узнает их, а они не узнают его. Но крохотная часть их жизни пролетает мимо него в окне вагона и остается с ним навсегда.