После ее ухода на несколько минут воцарилось молчание.
– Что ж… – начал Суп, и то, что он намеревался произнести прощальную речь, доказывало его движение к окну.
– Вот именно! Убирайся отсюда! – воскликнула миссис Гедж.
Он уже ухватил рукой штору, но тут замер.
– Значит, бросила ты меня, Джулия, чтобы выйти за богатого? Не говорю, что ты совсем уж не права. Сейфы – это для простаков, много от них не получишь. Я и сам ухожу от дел. Думаю купить ферму. Прощай!
И штора за ним упала.
– А теперь убирайтесь! – распорядилась миссис Гедж. – Все, все.
– Мадам, – начал сенатор Опэл, – позвольте заверить, что…
И умолк, насторожившись. Из коридора донесся шум неверных шагов. Появившись ниоткуда, ухватилась за дверной косяк рука, точно в романе тайн, потом раскатился веселый смех, и через порог переступил Дж. Веллингтон Гедж.
Двинулся он прямиком к кровати и хлопнулся на нее. Для проницательного глаза было очевидно, что пребывает он на много морских сажень ниже уровня моря.
Когда они с виконтом за несколько часов до того узнали друг друга на яхте, у обоих свалился камень с души. После первого мига паники, когда каждый счел другого за гостя из потустороннего мира, встреча обернулась развеселой пирушкой. С полчаса оба сидели бок о бок, нелицеприятно высказывая мнение о Пэки и набрасывая широкими мазками картину, как они поступят с ним, вернувшись вместе в шато. Виконт высказал соображение, что им не суметь расправиться с Пэки достойно, не подкрепившись предварительно едой и выпивкой. Гедж охотно с этим согласился, и приятный ужин на двоих начался в отеле «Дез Этранжэ» примерно в половине десятого. В полночь пир был в разгаре. В час ночи виконт молча, с умиротворенным видом соскользнул на пол, и его намерение там остаться было настолько очевидным, что Гедж почувствовал – пора и ему отправляться домой, на боковую. И вот он тут, готовый отойти ко сну.
Сборище народа в его спальне поначалу его озадачило. Он переводил недоуменный взгляд с одного на другого. Но потом, видимо, уверив себя, что в такой час ночи оптические галлюцинации – штука вполне понятная, снял воротничок, ухватив за оба конца и рванув их, а там, забравшись в кровать, заснул мирным сном.
Первым высказался Пэки.
– И этого человека вы хотели сделать послом! Всерьез предлагали опустить его на волю в Париж! Если уж он такое в Сен-Роке проделывает, представьте, до чего он дойдет, получив в свое распоряжение все возможности Парижа! Советую вам увезти его обратно в Калифорнию и держать там. В сущности, – добавил Пэки, – простите, я даже настаиваю на этом. Он просто измаялся в тоске по старому родному городу. Жестоко удерживать его вдали от родины. Мне хотелось бы получить ваше слово, миссис Гедж, что вы вернетесь в Глендейл, и как можно скорее.
Ее глаза встретили его взгляд. Она прочитала в них угрозу. Женщиной она была ясномыслящей, и сразу поняла, как подорвется домашняя дисциплина, если тайну откроют мистеру Геджу. Скрипя зубами, через силу, но слово она все-таки дала.
– Теперь мы уезжаем, – заявил сенатор с видом довольного гостя, очень неохотно покидающего вечеринку. – Не сомневаюсь, что в отеле мы сумеем найти номер.
– А у меня, – вмешался Пэки, – идея получше! Давайте поедем на мою яхту! Каюты найдутся для всех! Всем будет уютно.
– Превосходно!
– Если миссис Гедж разрешит взять на время ее моторку… Спасибо. Тогда встречаемся, как будете готовы, у лодочного домика.
– Паковаться я буду сам, – сообщил сенатор Опэл. – У меня есть кое-какие маленькие ценности, жаль было бы лишиться их. – И он бросил на миссис Гедж многозначительный взгляд, но миссис Гедж проигнорировала его. Молча повернувшись, она выплыла из зала. Храп с кровати подгонял ее точно благословение.
7
В напитанной ароматами ночи Пэки спускался по холму к лодочному домику. Мирно сияли звезды, и на сердце у него тоже царил мир. Правда, теперь он навсегда потерял Джейн, но что значат его личные беды в сравнении с Ниагарами нежности и света, залившими окружающий его мирок? На сколько мог видеть глаз, у всех обитателей этого мирка за исключением его самого все сложилось прекрасно. Гедж, когда проснется, обретет счастье, которое утешит его страдания от жесточайшей головной боли. Виконт опять стал самим собой. И Джейн с Блэром заживет счастливо.
Да, расчудесно все обернулось, размышлял Пэки. Здорово и замечательно.
Дойдя до лодочного домика, он открыл дверь, и сразу же его внимание привлек странный придушенный стон, доносившийся из темного угла.
Осторожно приблизившись, Пэки сумел разглядеть что-то вроде кокона огромных размеров, а при более пристальном осмотре обнаружил, что это не кто иной, как Блэр Эгглстон, накрепко связанный прочными веревками, с кляпом во рту.
Пэки перерезал веревки и вынул кляп.
– Эгг! – встревоженно воскликнул он.
Блэр не отозвался. Он проделывал сложный комплекс физических упражнений, пребывая явно не в радужном настроении.
Неловкую тишину нарушила наконец Джейн, которая вошла в лодочный домик.
– Блэр, – закричала она.
Человеком Пэки был деликатным и священный миг угадывал сразу. Он молча удалился и, отойдя чуть подальше по берегу озера, раскурил трубку.
Минут через десять он услышал голос, окликавший его.
Глава XVII
Из тени появилась Джейн.
– Что такое с ним приключилось? – поинтересовался Пэки.
Джейн казалась обеспокоенной.
– Я не сумела разобрать и половины того, что он рассказывал. Он очень злился. Бурчал что-то, неразборчиво так.
– Если у кого и есть причины бурчать…
– О, я не виню его. Знаете, он пролежал так в домике несколько часов.
– Кто же это с ним сотворил?
– Говорит, Мэдвей…
– Мэдвей?
– …и человек, который называл себя герцогом де Пон-Андемером. Они притащили его сюда, связали и бросили.
– Бедняга!
– Он очень злится… – раздумчиво повторила Джейн.
– Не удивляюсь.
– Говорит, во всем виноваты мы.
Дело представилось Пэки под новым углом.
– Кто – мы?
– Вы, я и папа. Потому что втравили его в эту затею с Мэдвей. Очевидно, она с каким-то Втирушей хотят пожениться.
– Передайте Эгглстону, пусть стоит насмерть и не вздумает посылать им свадебный подарок.
– Вряд ли я смогу ему что-то передать. – Джейн смотрела на темную воду – Он возвращается в Блумсбери.
– Он что, – сердце у Пэки скакнуло, – разорвал помолвку?
– Да.
На минуту Пэки охватила безудержная радость, но он тут же сурово одернул себя – это недостойно современного Сидни Картона. Разве Сид радовался бы разрыву? Ему скорее подобает сделать все, что в его власти, чтобы примирить влюбленных.
– Я бы не стал так уж волноваться, – успокаивающе проговорил Пэки. – Блэр брякнул такое сгоряча. Нельзя же рассчитывать, что мужчина, провалявшийся бог весть сколько времени в дурно пахнущем домике, связанный по рукам и ногам, так сразу и придет в жизнерадостное настроение! Пусть отлежится день-другой, и вы его не узнаете. Так уж бывает с добротой. Чуть появится прокол, и она высвистывает через него точно воздух. Но дайте срок, и мало-помалу она опять наполнит резервуар. Поверьте, через день-два он явится бренчать на гитаре под вашим окошком.
Джейн молчала.
– Явится и попросит: «Забудь мои жестокие слова!»
Джейн пнула ногой прутик.
– Я не уверена, что хочу забыть их.
– Что?
– Мне скорее кажется, это самое лучшее, что могло случиться!
Пэки сглотнул что-то острое, мешавшее голосовым связкам.
– Не хотите же вы сказать, что…
– Именно.
– Так вы больше не любите Эгга?
– Не уверена, что вообще любила его. Сами знаете, как иногда случается. Встречаешь кого-то, он представляется тебе набитым всяческими идеалами, р-раз – и вскружилась голова!
Пэки ошеломило это добавочное доказательство того, что они с ней – поистине родственные души.
– Мне и объяснять не надо! Как сказал бы старина Слаттери, я мог бы роман написать! В точности так же произошло между мной и Беатрисой.
– Но вы же Беатрису любите…
– Именно что нет. Какой-то толчок в двенадцать ночи, и как рукой сняло.
– Что?!
– Что к лучшему, – прибавил Пэки, – ведь моя помолвка тоже развалилась.
– Не может быть!
– Может. Беатриса дала мне от ворот поворот… когда же это? А, в шесть пятнадцать.
– Да ведь ее здесь нет!
– Вчера была.
– Почему же она порвала помолвку?
– Ну… – Пэки заколебался. – По нескольким причинам. Каким-то образом у нее сложилось впечатление, что я слабоумный. А еще…
– А еще?
– Э… Видите ли, она нечаянно наткнулась на вашего папу, и он рассказал ей кое-что…
– О чем же?
– Про нас с вами. Беатриса обвинила меня в том, что я ухаживаю за вами за ее спиной.
– Но вы ведь не ухаживали?
– Ясное дело – нет. Глупая выдумка. Но вы же понимаете, каковы женщины.
– О чем же?
– Про нас с вами. Беатриса обвинила меня в том, что я ухаживаю за вами за ее спиной.
– Но вы ведь не ухаживали?
– Ясное дело – нет. Глупая выдумка. Но вы же понимаете, каковы женщины.
Джейн чуть грустно посмотрела на озеро.
– Жаль, что вы не понимаете…
Странное чувство охватило Пэки. И речи, конечно же, не могло идти, будто какой-то невидимка вдруг огрел его тупым предметом по голове, но чувства он испытывал именно такие. А заодно злодей удалил и все мускулы из ног.
Но он принудил себя оставаться спокойным.
– Вы сказали – жалко, что я не понимаю? – осторожно переспросил он.
– Да нет. Если вам не хочется понимать, что ж…
Мускулы вернулись в ноги. Голова прояснилась. Он почувствовал себя исполином.
– Да хочется мне! Черт подери, неужели вы… неужели ты… э… ты… как бы тут выразиться?
– По-моему, я влюблена в тебя с тех самых пор, как девчонкой ходила смотреть твои футбольные матчи.
– То же самое и со мной! В точности! Нет, я не смотрел, конечно, как ты в футбол играешь, но… ну ты же понимаешь, про что я.
– А когда ты приехал сюда и так изумительно изобретал всякие разные хитрости, для меня все и прояснилось.
– Правда, забавно, как вдруг озаряет человека! – пылко подхватил Пэки. – Теперь я понимаю, что на самом деле любил тебя с той самой минуты, как ты вошла в номер своего папы и присела на стул. Что-то подсказало мне: мы – родственные души, Джейн.
Только через несколько минут после того, как он прижал ее к себе, до него дошло, что остались кое-какие недоговоренности.
– Но ты понимаешь, что я за человек, правда? – беспокойно осведомился он. – Ты не бросаешься ко мне с закрытыми глазами?
– Я считаю, что ты настоящий ангел.
– Ангел-то я ангел, – подтвердил Пэки, – но это не меняет того, что я уже два раза был помолвлен. И с Беатрисой, и с нынешней миссис Скотт, или Потт, а может, и Ботт. Помолвки, можно сказать, вошли у меня в привычку. Многие вообще считают, что я вертихвост и висельник.
– А что это такое?
– То, чем я был, пока не встретил тебя. Но это осталось позади. Теперь – все окончательно!
– Третий раз, – мудро рассудила Джейн, – всегда счастливый!
– Отчего это твой носик так забавно вздернут? Самый кончик.
– Не знаю. Так уж оно есть. Тебе не нравится?
– Наоборот! Очень нравится. Мне нравится в тебе все! – Ликование с новой силой охватило Пэки. – Ого-го! Как же мы будем развлекаться! Ты ведь не заставишь меня ходить по концертам и лекциям? Конечно же, нет! Мы просто станем вместе колесить по всему миру до конца жизни, веселясь так, что небу будет жарко! Я уже упоминал, что мы – родственные души?
– По-моему, да.
– Так вот, повторяю: мы – родственные души! Юная Джейн, – Пэки чуть отстранил ее, пристально вглядываясь ей в глаза, – ты уверена, что любишь меня?
– Конечно, люблю.
– Я точно попал на небо, – испустил он долгий вздох, – без всяких хлопот и этой суеты с умиранием.
Позади во мраке возник большой смутный силуэт.
– Извините!
Силуэт оказался Супом Слаттери.
– Я так и знал, что ты меня дурачишь, когда уверял, будто не влюблен в эту девицу, – удовлетворенно заметил он.
Пэки повернулся к нему чуть раздосадованный, что вполне объяснимо. Не очень приятно для пылкого молодого человека, когда взломщики сейфов вдруг выпрыгивают из засады в такую минуту.
– Зачем, интересно, ты явился?
– Решил подойти поздороваться, да и попрощаться.
Досада вмиг растаяла.
– Я тебе рад. Я еще не поблагодарил тебя, что ты все-таки пришел и попытался помочь нам. Это по-мужски.
– Да что там! – скромно пробормотал Суп. – Обдумал все и увидел – а я ведь тебе пакость подстраиваю. Потому и явился.
– Жалко, мистер Слаттери, что вы даром потеряли вечер, – посочувствовала Джейн.
– Ее нежное девичье сердечко, – объяснил Пэки, – страдает при мысли, что у тебя не хватило времени стянуть из сейфа драгоценности.
Слаттери слегка обиделся и даже вознегодовал.
– Как это, не хватило времени? Это кому? Мне! Слушайте, как вы считаете, сколько мне времени требуется, чтобы нырнуть в сейф? Чуть шевельну пальцами, и я там! Смылся с ожерельем, двумя кольцами, подвеской и брошью. Больше вы меня в этих местах не увидите! Возвращаюсь на родину. Куплю себе ферму, да, так и сделаю. Вот она, настоящая жизнь! Яйца, молоко, цыплятки… и собственное яблочное вино! У-y, шикарно! Что ж, рад был повидать тебя, брат! Удачи, мисс. Я пошел.
И его поглотила ночь. Пэки уважительно посмотрел ему вслед.
– Что за человек!
Ужасный треск разбудил птиц на верхушках деревьев. По тропинке, с песней на устах, спускался сенатор Опэл.
Простак в стране чудес
1
Дж. Г. Андерсон[2] поднял телефонную трубку.
– Дайте мне портье, пожалуйста, – попросил он.
Ему дали.
– Фиппс? Это мистер Андерсон.
– Ну, ну, ну! – зачастил бодрый голос, ликующе подвывая, словно радостная гончая, взявшая след анисового семени. – Славный старичина Андерсон! Превосходнейший мой стариканчик! Самого вам распрекрасного утра, любезный Дж. Г.! Но это не Фиппс. Фиппс отлучился приложить лед к голове. У него жар. А это Поттер. П, следом О, затем Т, за ним Т, потом Е, а на самом кончике – Р. Поттер.
– Поттер, – проскрежетал мистер Андерсон, словно фамилия задела его за живое. Бросив трубку, он откинулся в кресле и прикрыл глаза: молился, что ли.
Каждый год, когда наступало лето с цветами и пчелами, обращая мысли неуемных американцев к алым слаксам и пестрым спортивным шортам, а мысли их жен – к цельным купальникам, мистер Дж. Г. Андерсон, владелец отеля «Вашингтон» в Бессемере, штат Огайо, обычно уезжал в штат Мэн и посвящал весь свой опыт и талант управлению недавней своей покупкой – гостиницей «Приозерной», что в пяти милях от городка Скивассетт. В этом сезоне в помощь себе он привез, среди прочего штата, обходительного и любимого всеми Сирила Фотерингей-Фиппса, известного под прозвищем Простак, другими словами – того самого молодого человека, который вышел сейчас, чтобы поискать льда для больной головы. Служил Фиппс портье.
2
Пролетай над гостиницей «Приозерная» смекалистая птичка, она, окинув своим птичьим глазом территорию и затаив дыхание, пронзительно присвистнула бы от восторга, решив, что мистер Андерсон проявил недюжинный здравый смысл, вложив наличные в столь привлекательную собственность.
«Да, местечко недурственное, – одобрила бы птичка. – Красивая у него недвижимость». Озеро, широкое и живописное, стоило, несомненно, любых денег, а вдобавок были еще лужайки, деревья, цветы, теннисные корты, площадки для гольфа, летний театр и раскиданные там-сям уютные бунгало для гостей, предпочитавших уединение. Но одно из этих бунгало, с сожалением заметила бы птичка, сгорело дотла, и, по-видимому, совсем недавно: на его месте торчал обгоревший остов, над которым еще вились легкие клубы дыма.
Солнце светило, озеро поблескивало, деревья шелестели, цветы цвели, и каждый номер в гостинице был сдан, да еще по высокой цене. При таком раскладе мистер Андерсон, казалось, должен бы, пусть и лишившись одного бунгало, пребывать в веселом, беззаботном настроении. Но этим августовским утром он сидел в своем кабинете, нахмурив лоб и сумрачно глядя. Даже в хорошие свои дни он немного походил на статую Эпштейна, изваянную в особо мрачном настроении, а сегодняшний день хорошим отнюдь не был. Дж. Г. провел беспокойную ночь, не в силах отделаться от угнетающей мысли, что ему приходится обитать на одной планете с Мэрвином Поттером и Сирилом Фотерингей-Фиппсом. Если джентльмену и христианину дозволяется не любить двух других джентльменов и христиан, то Дж. Г. Андерсон не любил Мэрвина Поттера и Сирила Фотерингей-Фиппса. Если же вы попытались бы подбодрить его, указав, что на свете существует всего лишь один Мэрвин Поттер и один Сирил Ф.-Ф., он буркнул бы в ответ, что и этих с избытком хватает.
Стук в дверь – эдакая веселенькая, бравурная россыпь – прервал его раздумья. Не успел Андерсон ответить: «Войдите», – как в дверях появилась фигура, при виде которой, будь его совесть хоть чуточку нечиста, он бы опасливо вздрогнул. Сморгнув, он вгляделся снова, но увидел то же, что и в первый раз, – человека в полной полицейской форме, при полицейском поясе и пистолете.
Лицо под кепи было на редкость красивое – худощавое, живое, тонкой и четкой лепки. Глаза, сейчас чуть налитые кровью, вот уже несколько лет приводили женщин в трепет, какого не случалось после смерти Рудольфа Валентино. То был Мэрвин Поттер, всемирно знаменитая звезда экрана, обожаемая всеми, кроме Дж. Г. Андерсона. Уехав из Голливуда, он намеревался блеснуть в спектакле на Бродвее, и последние две недели был постояльцем «Приозерной», хотя мистеру Андерсону казалось, что живет он тут целую вечность. Несчастный хозяин полагал, что из всех моровых язв, какие насылает непостижимое Провидение, чтобы он преждевременно поседел, красавчик-актер – самая тяжкая.