– Братьев-славян уважаешь? – наконец спросил он.
– Уважаю.
– А я, между прочим, тоже славянин.
– И что? – не понял Миша.
– А то, что я второй день только овсянку жру, да и та кончается.
Миша понял намек мужика и все же спросил:
– И что ты предлагаешь?
– Давай устроим бартер.
Тут Миша вообще ничего не понял.
– Как это? – спросил он.
– А так. Я вижу, ты простуженный. Так вот, ты даешь мне яйца, а я за тебя орать буду. А когда я голодный и злой, голос у меня – не приведи Господь!
– Ори, – согласился Миша.
– Да-а-алой! – заорал мужик так, что Миша понял – он не прогадал. – Па-а-азоррр! Го у хо-о-ом!
Как я себя увековечил
Однажды меня пригласили в «винный тур». Это вовсе не 10-дневное пьянство. Мы ездили по шато – огромным замкам, которые живут за счет виноградников и изготовления вина. Там нас принимали хозяева и была дегустация их вин. Если бы это происходило у нас, то был бы скандал на скандале, потому что вино они сплевывают. Полощут им горло, ощущая аромат вина. А рядом стоит бочка с опилками или песком, и все сплевывают вино туда. Очень жалко было выплевывать! Я старался делать это как можно меньше… Но так как мы объезжали каждый день иногда по 2–3 шато, я понял, что сплевывать все же надо… Но это очень вкусно – я впервые попробовал настоящие сухие вина. Это особая культура, это замечательно. Но я и тут себе не отказал в валянии дурака. Там подвалы-хранилища иногда на десятки километров протяженностью, все наполнены бутылками с вином. И все покрыто плесенью, стены почти черные. Когда мы там шли, я отстал от группы, быстро достал из кармана монетку и, как это принято у нас в России, написал на темной стенке английскими буквами «Лев Дуров». После этого я сказал: «Подождите, ребята! По-моему, у меня галлюцинации! Посмотрите, что там за углом на стенке написано?» Они посмотрели и говорят: «Лев Константинович! Кажется, у вас существует какой-то двойник!» Я сказал: «Кошмар!». Так я и не «раскололся», и они, наверное, до сих пор думают, что у меня есть двойник! Так что я себя там «увековечил»!
Ювелирная работа
Вспоминаю рассказ своего друга Михаила Евдокимова (царство ему небесное!).
Отец у Миши был кузнец. Работает он как-то на кузнице. Маленький Миша подходит и спрашивает:
«Отец, трех рублей нет?» А он без паузы: «Отгадал!» – и продолжает ковать.
Или другой случай – приходит к ним сосед: «У моих вил зубец отпал, ты можешь перековать?» Тот: «Ну, это ювелирная работа! Давай 30 рублей и завтра приходи!» Сосед 30 рублей отдал, а папаша сыну: «Миш, ты иди в сельпо, там вилы по 10 рублей продают, купи три штуки!»
Мандат от Дзержинского
У меня в кабинете хранится небольшой листок, на нем моя фотография в буденновке и слова: «Мандат. Выдан товарищу Дурову в том, что он состоит начальником отдела военной разведки… Данное удостоверение В.Ч.Р.К. разрешает товарищу Дурову право ареста всех подозрительных лиц по его усмотрению для немедленного препровождения в группу дознания В.Ч.Р.К. Дзержинский».
После революции подобные мандаты выдавались «особо надежным гражданам», а в наши дни мои поклонники сделали ксерокопию с документа и вклеили его фотографию…
Звездный журнал
Где есть малейшая возможность пошалить и похулиганить, я тут как тут. Розыгрыш – моя стихия.
Как-то на улице встретил артиста Бориса Химичева и полчаса ему очень серьезно объяснял, что затеял издание нового журнала о кино и театре, и просил Химичева войти в редколлегию. Детально объяснял концепцию нового журнала, описывал обложку, называл авторов, которые уже согласились участвовать в работе. И, наконец, когда Химичев уже был готов, только не знал, как задать решающий вопрос: «Сколько будут платить?», и задал пока другой: «А как будет называться журнал?» я небрежно так ответил: «Звезды и п…ды».
Борис потом сетовал, что битый час позволял себя так дурачить.
В очереди
Я всегда сам хожу в магазин за продуктами. Однажды стою в очереди, поворачивается женщина: «Ой, а вы что, как все, стоите в очереди?» Я ей отвечаю: «Да, видите ли, наш магазин в Спасской башне Кремля. Но там ремонт…»
Не умеешь, не берись!
К выпивке отношусь нормально, и принять могу изрядно. Дело в том, что у меня такой организм: и похмелья нет, и голова не болит. По утрам не говорю: «Ой, надо бы сейчас пивка!» Меня никто никогда не видел пьяным. А если и видел, то только более жизнерадостным. И у меня все лучшие репетиции были после самых больших пьянок.
Однажды прихожу в театр, а один молодой актер еле шевелится. Я давай на него орать: «Ты что как сонная тетеря ходишь по сцене!» А он мне в ответ: «Лев Константинович, у меня вчера был творческий вечер в ВТО. Знаете, когда я заснул? В два часа ночи». «Стоп, – говорю я ему. – Скажи, пожалуйста, я – в форме?» «В форме», – отвечает он, ничего не понимая. «Так вот я заснул в 4 часа утра, перебив половину посуды, которую пытался вымыть после гостей». Он не верит. «Вечером будем играть спектакль с актером, – говорю я, – который вчера был у меня дома. Спроси у него. Если не умеешь пить, не берись».
Нужен ли актеру выходной?
Однажды в Ленинграде в цирковой гостинице я искал Юру Никулина и вдруг навстречу идет известный актер, пьяный, и говорит так горестно: «Дуров, скажи, зачем артисту дают выходной?» И поплелся мимо меня. Я понял, что артисту давать выходного нельзя. Он так смешно это сказал, что стало ясно: из-за выходного он превратился в свинью, а не дали бы, он бы сейчас спокойно работал.
Купание красного коня
Гера Мартынюк, в народе известный как полковник Знаменский, невероятно талантливо подшучивает.
Вот вам одна история. На одной из репетиций пьесы «Трибунал» Гера говорит: «Угадай, что это такое?» И из-за спины показывает мне стакан с водкой, в которой плавает красный шахматный конь: «Это же «Купание красного коня» Петрова-Водкина!»
Не торопись, Отелло
Я ревнив, как Отелло. Как-то моей жене достали очень редкое пальто. Французское, розового цвета, очень необычное. Однажды я ехал на троллейбусе и увидел ее одетую в это пальто и обнимающуюся в сквере с каким-то мужчиной.
Пока доехал, я оглох, у меня выступила пена на губах, лопались сосуды, в голове все крутилось. Я судорожно выбирал, какое оружие пустить в ход, я откручивал сопернику голову, вонзал в него кинжалы. Я постарел на несколько лет. Я думал: или я виноват, или она – похотливая кошка. Ватной рукой с дрожью нажал я на звонок, жена открыла мне дверь, и я понял, что в сквере была не она. Потом хохотали целый вечер.
Иногда идешь по улице и видишь не очень красивую женщину под ручку с великолепным мужиком. Или идет роскошная женщина, а рядом кто-то наподобие Дурова. И думаешь – каким образом они соединились? Как им удалось? Чем взяли? А спроси их об этом, они улыбнутся и все. Вообще человек привык к стереотипам, и когда они оказываются неправильными, это вызывает смех.
Балберка
Со студийных лет у меня есть неказистая вещица на вид, она тем не менее очень дорога для меня. Называется она балберка. Это такой толстый кусок пробки с дыркой посередине. И служит она всего-навсего поплавком на рыбачьих сетях.
Тогда я еще ухаживал за своей будущей женой, с которой мы учились в Школе-студии МХАТа. Но за ней ухаживали и другие. Предлагали и руку и сердце. Но она всем своим поклонникам всегда задавала один и тот же вопрос:
– А у тебя балберка есть?
– А что это такое – балберка? – в свою очередь спрашивали ее.
– Вот вы сначала спросите у Дурова, что такое балберка, – отвечала она, – а потом уж навязывайте мне свое внимание.
Ко мне подходили и спрашивали:
– Лева, что такое балберка?
– Это, ребята, – говорил я им, – очень сложно объяснить. Наверное, я не смогу.
– Ну скажи! Вон Кириченко говорит, что у нас ни у кого нет, только у тебя у одного есть балберка.
– Так, значит, – говорю, – пусть эта тайна и останется между нами. Вот когда у вас будут свои балберки, тогда и будете пользоваться вниманием у дам.
Всего-то кусок пробки. Казалось бы, ну что в нем? А это как посмотреть…
Настоящий англичанин
Лондон – необыкновенный город. Для меня он почему-то серебряного цвета. И сочетание старины и современности – англичане это ловко делают – не коробит. А в лондонцах столько достоинства! Какие они все вежливые, интеллигентные эти англичане…
Однажды мы гуляли с женой по Лондону, восхищались архитектурой: театр «Глобус» отреставрированный, Вестминстерский мост. А по мосту идет огромный мужчина в ярко-оранжевом строительном комбинезоне и в красивой оранжевой каске. Жена говорит: «Вот настоящий английский рабочий». А он, проходя рядом, сказал в свой мобильный телефон: «Мать твою, Коля! Ну забей гвоздями, падла!» И долго-долго говорил слова! Мы потом хохотали до слез!
Находчивые суфлеры
Существовала раньше такая ныне утраченная театральная профессия, как суфлеры. Обычно это были старики, которых обожали и никогда не увольняли ни за какие провинности.
* * *Во МХАТе был такой старенький суфлер Палыч, который подсказывал всем – и Тарасовой, и Грибову и Ливанову – все крупнейшие актеры МХАТа прошли через его «руки».
А на старости лет Палыч стал очень сильно выпивать и иногда даже задремывал в этой своей будке, или забывал подсказывать. Конечно, его не стали увольнять, но решили с ним бороться иначе. Его стали провожать в суфлерскую будку и, как бы полушутя, обыскивать. Заодно обыскивали и будку. Он, конечно же, не сопротивлялся. Потом его туда сажали и запирали. Но после антракта Палыч опять оказывался не совсем трезвым. Долго никто не мог понять, отчего это происходит.
Потом выяснилось, что Палыч оказался очень находчивым человеком. Он на занавесе, на внутренних углах, пришил два кармана. В один ставил бутылку, а в другой – стакан. И когда в антракте занавес закрывался, то перед запертым в будке Палычем оказывалось все необходимое. Он выпивал, а к концу антракта клал все обратно в карманы. Занавес открывался и спектакль продолжался дальше.
Потом совершенно случайно его поймали, но отдав должное его остроумию и сообразительности, в очередной раз простили…
* * *А вот в Большом театре однажды случилась беда. Князь Игорь обычно выезжает на сцену на лошади, которую конюх ведет под уздцы. Конечно, перед спектаклем коня не кормят и не поят, чтоб на сцене не случилось никаких казусов. А в этот раз что-то проморгали – то ли конюх не заметил, то ли конь был хитрее конюха. Как только коня вывели на сцену, в пол ударила струя довольно серьезного диаметра. Хор замер. Князь Игорь тоже замер. А эта пенистая река стала спускаться вниз – как раз в суфлерскую будку. Глаза суфлера вылезли из орбит, поскольку он понимал, что еще буквально секунда и он потонет в этом ручье. И когда до будки оставалось буквально сантиметров 30, появилась рука суфлера, указательным пальцем поймала конец ручья и направила его вдоль рампы.
Князь Игорь запел и спектакль закончился с большим успехом.
Искусство перевоплощения
А теперь снова про себя. Я на гастроли в поезд никогда не беру ни спортивного костюма, ни тапочек. Меня всегда пугает такая картина – через пять минут после отхода поезда в коридоре появляется какая-то странная спортивная сборная очень пузатых мужиков.
Я очень давно играю спектакль «Афинские вечера» и часто езжу в одном купе с Ольгой Александровной Аросевой. И если ночью я решал прогуляться, то надевал ее красивые, расшитые золотом тапочки, снимал с вешалки ее халат, тоже надевал его на себя и тихо-тихо пробирался по коридору.
Однажды, когда Ольга Александровна утром пошла в туалет умываться, то услышала себе вслед такую реплику: «Ну надо же, в парике такая красивая, такая изящная, а ночью ты б ее видела! Лысая, ножки тоненькие! Ну что ты хочешь, актриса. Преображается».
Это – наши!!
Меня очень уважают в Израиле, я бывал там шесть раз! Последний раз читал стихи в маленьком городке Ашдот. Иду по нему, за мной две женщины, одна из них – пожилая, с деревенским лицом, вторая – молодая, катит перед собой коляску. Поравнялись со мной, молодая говорит старой: «Мама, тебе не кажется, что это – Дуров?» А та – ей: «Нет, это не Дуров. Что Дурову в этом дерьме делать?» – имея в виду свой маленький, пыльный город. Я понял: ага, это – наши!
Какой год служишь?
В Израиле во время съемок «Мастера и Маргариты» случилась смешная история. Мы снимали сцену в пустыне, у самой иорданской границы. И вдруг появляется огромный военный вертолет и ну кружить над нами. А минут через двадцать съемочную площадку оцепляют джипы, выскакивают военные. Начинают выяснять, кто мы такие, переговариваются с нашими израильскими коллегами на иврите. А я своим и говорю: «Ребята, вон тот офицер – точно из советских. Плохой я артист, никакой не психолог, если не угадал». Подхожу тихонечко к офицеру со спины и спрашиваю: «Какой год служишь?» А он без запинки: «Третий». И только тут обернулся: «Ну, Дуров, как ты меня расколол! Может, и чин назовешь?» «Майор, – отвечаю. – И у нас служил майором». Глаза у офицера от удивления стали квадратные. А все дело в том, что только наш офицер может стоять навытяжку перед расхлябанным израильским солдатом.
Иду и слышу
Иду гулять к морю, слышу: «Изя, Изя!». Стоит женщина, ее сынок неподалеку, копается в песке. «Изя, ты видишь, идет Дуров? Иди подойди, дай ему руку!» Подходит малыш, протягивает ручонку: «Изя». Я протягиваю руку в ответ: Лева. Подходит Изина мама: «Будешь рассказывать о нем внукам. Его скоро не будет». Изя спрашивает: «Он что, уедет?». Мама: «Умрет!».
Ну что тут поделаешь?..
Вот так попался!
Однажды, в день моего рождения, раздается телефонный звонок из отдела международных перевозок, и мне сообщают, что пришла посылка из Германии. Вслед за звонком приходит красивый бородатый человек в очках, приносит посылку. Я за нее как положено расписываюсь, вскрываю коробку – там французские консервы, какая-то цифровая шифровка и подпись «За грешные писки». Я понимаю, что так переиначено название моей книжки «Грешные записки». На коробке обратный адрес: «Германия. Бабельсберг, доктор Бользен». Мне жена говорит: «Доктор Бользен – это же Штирлиц». Я думаю: «Ну, хорошо, разыграл меня кто-то в Германии. Но кто?». А в это время мне звонят, поздравляют, и среди всех – мой знакомый полковник. Я ему про подарок рассказываю, а он мне: «Ты только ничего не трогай, я завтра утром рано приеду, посмотрим». Назавтра приезжает, все внимательно рассматривает, мы берем мою книжку с полки и на огромном джипе с фонарями куда-то едем. Там такие жуткие ворота, везде люди в форме нам козыряют. Проходим в огромную комнату с шикарной мебелью, мой приятель вызывает еще двух полковников. Кто-то говорит: «Здесь шифровка, скорее всего, по вашей книжке, нужен шифровальщик». Вызывают еще одного полковника. И вот уже все вместе колдуют над шифром и моей книжкой. Потом говорят: «Тут написано: «Зачем вы раньше времени закончили гастроли в Германии? Слово сдержал. Консервы прислал. Штирлиц». А вот эта цифра, длинная, в конце три нуля, но они в любой шифровке отбрасываются». Когда нули отбросили, оказалось, что это московский номер телефона. Меня тут же попросили по нему позвонить. Я звоню, и детский голос мне отвечает, что из взрослых недавно был папа, но он куда-то уехал с дядей Левой Дуровым, и называет имя моего приятеля, а тот напротив сидит и улыбается. Оказалось, что я нахожусь в СОБРе, в самом его центре. Вот так попался! Но когда четыре полковника сидят, тихо о чем-то говорят, что-то приносят, расшифровывают, уносят, все таинственно, на полном серьезе, то, естественно, начинаешь во все это верить. А как они играли! Артисты! Какая подготовка была! Один сутки искал французские консервы, другой шифровку составлял.
Артист и свобода
Есть в нашей профессии и рабство – от режиссера, от драматурга, но, в то же время, есть и, возможно и иллюзорное, ощущение свободы. Вам не нужно каждый день мчаться куда-то к восьми утра и долбиться на службе от звонка до звонка. В крайнем случае, вы всегда можете позвонить, что, мол, я плохо себя чувствую и не буду сегодня в театре… А главное, мы всегда можем кого угодно послать куда угодно. Когда артист попадает в какую-то официозную компанию, он явственно чувствует, как ему завидуют.
Владимир Владимирович Путин награждал меня. Говорит:
– Мы вас очень любим. Все.
Я говорю:
– А вас не все.
Он:
– А я знаю.
«Туда» и обратно
Больше всего на свете боюсь болезни. Я прошел через это, и мне больше всего на свете не хотелось бы стать обузой самому себе и окружающим. Я «там» был, врачи знают. И скажу, что ничего страшного нет – «туда» уходить. Просто этот мир становится тебе совершенно безразличным, вот и все. Как вышел оттуда? Думаю, что благодаря воле. У меня случился тяжелый инсульт. К сожалению, многие мои коллеги с гораздо меньшими потерями, чем у меня при этой болезни, не выкарабкивались. А мне зять жердочку дал, и я просто заставлял себя не трусить: или умру, или выкарабкаюсь. Заново учился ходить, говорить. И на десятый день доснялся в картине, сбежав из больницы, ничего не видя, не понимая, где право, где лево. И вот, тьфу, тьфу, тьфу, – семь лет уже функционирую. Две книжки написал, спектакли поставил, в картинах снялся.
Я знаю человека, который силой своей воли рак уничтожил. Он заставил врачей сказать ему точный диагноз. Спросил, сколько ему осталось жить. Ему сказали: «Два месяца». Он ответил: «Вот вам… и вот ему…» Продолжал курить и в течение дня несколько раз материл свой рак: «Я – бывший летчик, и ты меня, сволочь, не сломаешь. Ничего у тебя не выйдет». Через два месяца приходит к врачам: «Давайте ваши сраные анализы, ваш рентген. И смотрите: нет у меня ничего». Они сунулись, а там, где было раковое яйцо, – зарубцевавшаяся рана и никаких метастазов. Так что воля в человеке – это очень важно.