Бородатый человек склонился над умирающим и, немного помедлив, прикоснулся к нему рукой. Бедняга тихонько пошевелился и, ничего не понимая, посмотрел на пришельца. Пол вокруг него был мокрым от крови.
Пришелец взял раненую руку умирающего и принялся сгибать ее с таким видом, словно он изучал, каким образом работает человеческий локоть. Умирающий мужчина стонал и слабо сопротивлялся. Внезапно пришелец выбросил вперед руки, одетые в металлические рукавицы, и схватил свою жертву за горло.
Мария не могла ни пошевелиться, ни отвести взгляда. Комната, сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее поплыла перед ее глазами; все в ней словно вращалось вокруг этих закованных в железо рук.
Бородач ослабил смертельную хватку и поднялся, продолжая смотреть не распростертое у его ног тело.
— Выключено, — безразлично, будто издалека произнес он.
Вероятно, Мария пошевелилась. Бородач обратил к ней свое лицо лунатика. Глаза его, двигаясь быстро и настороженно, избегали глаз девушки, мускулы лица напряженно застыли. Пришелец двинулся к ней.
«Да он совсем молодой! — удивилась Мария, еще мальчик». Она прислонилась спиной к стене и стояла так, выжидая. Женщины на ее планете воспитывались в суровых условиях и не привыкли чуть что падать в обморок. Удивительно, но чем ближе пришелец подходил к ней, тем меньше она боялась его. Странное чувство охватило девушку. Ей показалось, что если он вдруг улыбнется, она начнет кричать и остановиться уже не сможет.
Он стоял перед ней и касался рукой ее лица, тела, волос. Девушка не двигалась. Она не чувствовала в этом человеке ни единого желания — ни подлости, ни доброты. Пришелец излучал вокруг себя пустоту.
— Это не образы, — произнес он, обращаясь к самому себе. Немного помолчав, он добавил еще одно слово: «Зложизнь».
Мария уже почти решилась заговорить с ним. Ее растерзанный товарищ по-прежнему лежал на полу в нескольких ярдах от нее.
Пришелец вдруг повернулся и, осторожно передвигая ноги, пошел прочь. Никогда еще Мария не видела подобной походки. Юноша, подобрав по дороге свой шлем и ни разу не оглянувшись, вышел из комнаты.
В дальнем углу тесной комнаты из торчащей трубы ручейком сбегала струя воды, водоворотом уходящая в проделанную в полу дыру. Судя по всему уровень гравитации был здесь близок к земному. Мария сидела, прислонившись спиной к стене, и молилась, слушая, как бьется сердце. Когда дверь снова приоткрылась, сначала совсем чуть-чуть, а потом пошире, и в комнату быстро проскользнул какой-то человек, ей показалось, что сердце ее остановилось совсем. Это был Хемпхилл, тот мужчина с корабля. Двигался он, наклоняясь в сторону под тяжестью бомбы, которую по-прежнему нес, прижав к телу рукой. Быстро осмотревшись, он захлопнул за собой дверь и направился к ней. Перешагнув через лежащего на полу товарища, он даже не посмотрел на него.
— Сколько их здесь? — прошептал Хемпхилл, наклонясь к девушке, которая, застыв от удивления, продолжала сидеть на полу.
— Кого? — только и смогла произнести она.
Он нетерпеливо кивнул в направлении двери.
— Их. Тех, кто живет внутри и служит этому чудовищу. Стоя в коридоре, я видел, как один из них выходил отсюда. Берсеркер предоставил им довольно много комнат.
— Я видела только одного человека.
Глаза Хемпхилла сверкнули. Он показал Марии, каким образом можно привести бомбу в действие и передал ее девушке, а сам принялся разрезать сковывающую ее цепь лазерным пистолетом. Они продолжали обмениваться впечатлениями от увиденного. Мария подумала о том, что вряд ли решится отпустить затвор и взорваться вместе с бомбой, но говорить об этом Хемпхиллу не стала.
Не успели они покинуть камеру, как тут же испытали несколько довольно неприятных мгновений: из-за угла появились три робота, которые двигались по направлению к ним. Те, однако, проигнорировали присутствие двух застывших от страха людей и поспешили дальше по коридору, вскоре скрывшись за поворотом.
— Кажется, здесь, внутри, эти гады совсем ничего не видят! — с ликующим видом прошептал Хемпхилл.
Девушка не ответила. Не сводя с него испуганного взгляда, она ждала.
В душе его снова зарождалась надежда, еще не понимая, что делать, он пытался придумать хоть какой-нибудь план. Он повел Марию по коридору и на ходу обратился к ней:
— Давай-ка посмотрим, что это за человек. Или, может быть, их там несколько.
Неужели им повезло, и это существо действительно находится здесь в одиночестве?
В коридорах мерцал тусклый свет, а на полу было полно трещин и неровностей. Хемпхилл двигался в том направлении, в котором, как он видел, удалился слуга берсеркера.
Через несколько минут осторожного продвижения, Хемпхилл услышал шаркающие шаги, приближающиеся все ближе. Судя по звукам, шел один человек. Он снова передал бомбу Марии и встал впереди, прижавшись к девушке спиной. Укрывшись в темной нише, они ждали.
Шаги довольно быстро приближались, впереди них по полу коридора плыла тень. Косматая голова возникла из полумрака столь неожиданно, что удар одетого в металл кулака Хемпхилла едва не запоздал. Скользящий удар пришелся в затылок; юноша закричал и, потеряв равновесие, упал на пол. В тусклом свете коридора Хемпхилл успел заметить, что одет он в старомодный скафандр. Шлема на голове юноши не было.
Хемпхилл склонился над ним, приставив лазерный пистолет к самому лицу.
— Только пикни, и я убью тебя. Где остальные?
Лицо юноши, обращенное к Хемпхиллу, казалось совершенно застывшим. Даже больше, чем просто застывшим. Он более походил на мертвеца, чем на живого человека. Однако настороженные глаза быстро бегали, осматривая их обоих. На пистолет он не обратил ни малейшего внимания.
— Это тот, что был в камере, — прошептала Мария.
— Где твои друзья? — требовательно спросил Хемпхилл.
Человек потрогал затылок в том месте, куда пришелся удар.
— Повреждение, — произнес он бесцветным голосом, обращаясь к самому себе. Потом он холодно и твердо протянул руку к пистолету, почти дотянувшись до него.
Хемпхилл отпрыгнул на шаг назад и едва удержался от того, чтобы выстрелить.
— Сиди спокойно, или я убью тебя! Говори, кто ты такой и сколько вас здесь!
Человек продолжал сидеть, лицо его, словно покрытое толстым слоем мастики, не выражало ровным счетом ничего.
— Твоя речь звучит ровно, — произнес он. — Переходя от слова к слову, ты не заикаешься. Совсем не так, как машина. У тебя есть инструмент для убийства. Отдай его мне, и я выведу из строя тебя и второго тоже.
Хемпхилл больше не сомневался: перед ним не упорно молчащий предатель, а калека, в промытых мозгах которого не осталось ничего. Какую пользу он мог принести им? Хемпхилл сделал еще один шаг назад, наводя пистолет на лежащего идиота.
— Откуда ты? С какой планеты? — Мария попыталась заговорить с юношей.
Он продолжал смотреть на нее пустыми, ничего не выражающими глазами.
— Где твой дом? — настаивала девушка. — Где ты родился?
— Я из родильного резервуара, — прозвучал ответ. Иногда тон голоса юноши звучал неровно, как у берсеркера, словно перед ними находился запуганный комедиант, пародирующий грозную машину.
— Из родильного резервуара… — неуверенно рассмеялся Хемпхилл. — Конечно, откуда же еще? Я спрашиваю в последний раз: где остальные?
— Я не понимаю.
Хемпхилл тяжело вздохнул.
— Ну хорошо. И где находится этот твой родильный резервуар? — спросил вдруг Хемпхилл, решив, что, может быть, главное — начать хоть с чего-нибудь.
Место это выглядело как склад какой-нибудь биологической лаборатории. Освещение было очень слабым, все вокруг завалено приборами и лабораторными установками, опутанными соединительными шнурами и трубками. Скорее всего, человеку здесь бывать не приходилось.
— И что, ты родился здесь? — Хемпхилл спрашивал твердо, требовательно.
— Да.
— Он — просто сумасшедший.
— Нет. Подожди, — голос Марии упал до едва различимого шепота, как будто она снова испугалась. Она взяла слабоумного за руку. Он тут же нагнул голову и тупо уставился на их соприкоснувшиеся руки.
— А имя у тебя есть? — спросила она таким тоном, словно обращалась к потерявшемуся ребенку.
— Я — Доброжизнь.
— Мне кажется, это совершенно бесполезно, — вставил Хемпхилл.
Девушка не обратила на его замечание никакого внимания.
— Доброжизнь? Мое имя Мария, а это — Хемпхилл.
Никакой реакции.
— А кто были твои родители? Отец? Мать?
— Они тоже были доброжизнью. И помогали машине. Зложизнь убила их во время сражения. Но они отдали клетки своего тела машине. Из них она сделала меня. Сейчас я — единственная добро-жизнь.
— О, господи! — простонал Хемпхилл.
— О, господи! — простонал Хемпхилл.
Казалось, что ни угрозы, ни мольба, а спокойное, благоговейное внимание только и способно разговорить это существо. Лицо юноши корчилось в ужасных гримасах; он отвернулся и уставился в угол. После непродолжительного молчания он впервые добровольно проявил желание продолжать разговор:
— Я знаю, что родители были такими же, как вы. Мужчиной и женщиной.
В душе Хемпхилла вспыхнуло непреодолимое желание наполнить своей ненавистью всю эту огромную машину, каждый уголок этого жестокого чудовища. В бессилии он сверлил ненавидящим взглядом стену.
— Проклятая гадина! — произнес он. Голос, точно голос самого берсеркера, сбивался от негодования. — Что она сделала со мной! С тобой! Со всеми, кто оказался в ее власти!
Как всегда, план действий созрел в нем в минуту наивысшей ненависти. Он стремительно подошел к юноше и положил руку ему на плечо.
— Послушай. Ты знаешь, что такое радиоактивный изотоп?
— Да.
— Тут где-то есть такое место, где машина решает, что ей делать дальше. Там должен находиться изотоп с длительным периодом полураспада. Наверно, это где-то ближе к ее центру. Тебе об этом что-нибудь известно?
— Да, я знаю, где находится стратегический отсек.
— Стратегический отсек, — надежда Хемпхилла окрепла. — Мы можем как-нибудь пробраться туда?
— Вы — зложизнь! — с ужасной гримасой юноша сбросил с себя руку Хемпхилла. — Вы хотите повредить машину. Меня вы уже повредили. Вас необходимо вывести из строя.
Пытаясь сгладить ситуацию, Мария приняла инициативу на себя.
— Послушай, Доброжизнь, и я, и этот мужчина — мы не плохие. Зложизнь — это те, кто построил машину. Понимаешь, ее кто-то построил. Какие-то живые люди, давным-давно. Вот они-то и были зложизнью.
— Зложизнь… — в раздумье произнес юноша. Непонятно было, соглашается ли он с Марией или обвиняет ее.
— Разве ты не хочешь жить, Доброжизнь? Хемпхилл и я, мы оба хотим жить. Мы хотим помочь тебе потому, что ты — живой. Так же, как и мы. Ты поможешь нам?
Несколько мгновений юноша молчал, созерцая противоположную стену коридора. Затем, повернувшись к ним лицом, он произнес:
— Жизнь всегда думает, что такое место существует, но его нет. Здесь есть только частицы, энергия и пространство. И еще законы, по которым живут машины.
Мария не оставляла его в покое.
— Послушай меня, Доброжизнь. Один мудрый человек как-то сказал: «Я мыслю, следовательно, я существую».
— Мудрый человек? — спросил юноша сбивающимся голосом. Затем, усевшись на пол, он обхватил руками ноги и принялся раскачиваться взад и вперед. Видимо, он над чем-то задумался.
Отведя Марию в сторону, Хемпхилл сказал:
— Мне кажется, у нас есть шанс. Здесь достаточно воздуха, есть вода и еда. Наверняка другие корабли будут преследовать берсеркера. Если удастся лишить его возможности действовать, то, может быть, мы дождемся, пока нас заберут отсюда. Кто знает, может через месяц—другой, если не раньше, берсеркеру конец.
Мария молча посмотрела на него.
— Хемпхилл, что машины сделали тебе? — спросила она.
— Моя жена, мои дети, — Хемпхиллу казалось, что голос его звучит почти безразлично. — Три года назад они находились на планете Паскало. Там ничего не осталось. Поработала эта машина. Или какая-то другая.
Девушка взяла его за руку точно также, как несколько минут назад она держала руку юноши-идиота. Оба они одновременно взглянули на свои переплетенные пальцы, а потом, подняв глаза, улыбнулись друг другу, словно радуясь синхронности своих действий.
«А где бомба?» — внезапно вспомнил Хемпхилл и завертелся, осматривая все вокруг.
Бомба лежала в темном углу около стены коридора. Он поднял ее и подошел к юноше, который по-прежнему сидел, раскачиваясь взад и вперед.
— Ну так что, ты с нами? С нами или с теми, кто построил машину?
Доброжизнь поднялся и пристально посмотрел на Хемпхилла.
— Когда они строили машину, их вдохновляли законы физики. Именно они питали их разум. Машина сохранила их образы. Она сохранила мою мать и моего отца. Она сохранит и меня.
— О каких образах ты говоришь? Где они?
— Образы находятся в просмотровом зале.
Самый лучший способ поведения по отношению к этому существу, видимо, состоит в том, чтобы приучить его к сотрудничеству, завоевать его доверие и одновременно узнать его поближе, выяснить новые подробности об устройстве машины. Тогда можно будет добраться до стратегического отсека. Хемпхилл постарался, чтобы голос его звучал дружески:
— Ты проводишь нас в просмотровый зал, Доброжизнь?
Они очутились в самом большом помещении из тех, где успели побывать, находясь внутри берсеркера. Как и другие, оно было заполнено воздухом. Кресла, а их в зале было около сотни, по форме вполне подходили для обычных людей, но Хемпхилл не сомневался, что предназначались они не для них. Зал был обставлен хорошей мебелью и ярко освещен. Не успела дверь закрыться за ними, как на сцене, словно в настоящем театре, загорелось множество образов. Все они, без сомнения, принадлежали существам разумным.
Сама сцена превратилась в окно, сквозь которое открывался вид в просторный зал. Один из образов выступил вперед, взойдя на некоторое подобие трибуны. Это было стройное, хорошо сложенное существо, формами своими напоминающее человека. Однако его единственный глаз закрывал почти всю поверхность лица. Огромный выпуклый и яркий зрачок, словно пятно ртути, скользил по нему из стороны в сторону.
Поднявшись на трибуну, образ заговорил; его тоненький голос звучал словно быстрый и веселый ручеек. Остальные, одетые в некое подобие униформы, выстроились за ним в шеренги и слушали. Оратор время от времени делал небольшие паузы, которые слушатели заполняли дружным воем.
— Что он говорит? — прошептала Мария.
Доброжизнь взглянул на нее.
— Машина говорила мне, что она утеряла способность понимать истинный смысл этих звуков.
— Можем ли мы посмотреть на образы твоих родителей?
Хемпхилл, наблюдавший за тем, как разворачиваются действия на сцене, хотел было возразить, но вовремя остановился. Девушка была права: вид родителей этого существа мог им о многом рассказать.
Доброжизнь нажал на переключатель.
Хемпхилл не мог скрыть непроизвольного удивления. Родители юноши предстали на сцене в виде плоских, словно спроецированных на экран силуэтов. Первым появилось изображение голубоглазого мужчины с короткой бородкой. Он кивнул зрителям; лицо его было довольно приятным.
Одежда мужчины напоминала костюм, который космонавты обычно надевают под скафандр.
Вслед за ним на экране появилась женщина, державшая перед собой отрез материи, которым она прикрывалась. У нее было широкое лицо и густые, заплетенные в косу волосы. Больше ничего рассмотреть не удалось: на экране снова появился прежний оратор, тут же принявшийся вопить. Речь, если только это можно было назвать речью, звучала теперь еще быстрее.
Хемпхилл обернулся к юноше и спросил его:
— И это все? Все, что ты знаешь о своих родителях?
— Да. Их убила зложизнь. Теперь они стали образами и больше не считают себя живыми.
Марии показалось, что тон существа на трибуне стал вдруг более назидательным. Рядом с ним, сменяя друг друга, возникали объемные изображения карт с нанесенными на них звездами и планетами. Время от времени оратор указывал на карту, что-то объясняя слушателям.
Хемпхилл, все больше и больше захваченный разворачивающимся действием, сам того не замечая, начал шаг за шагом придвигаться к сцене. На лице его плясали отражения находящихся на сцене существ. Картина эта произвела на Марию какое-то гнетущее впечатление.
Доброжизнь также наблюдал за маскарадом на сцене, полностью поглощенный мелькающими картинками, которые наверняка уже видел не одну сотню раз. Мария не могла даже предположить, какие мысли прячутся за глупым выражением его лица. Инстинктивно она снова взяла юношу за руку.
— Доброжизнь, послушай, Хемпхилл и я, мы оба живые, также как и ты, — произнесла она. — Ты поможешь нам остаться в живых? Тогда потом мы всегда будем помогать тебе.
Перед ее глазами внезапно предстала картина освобождения юноши. Его привезли на какую-то планету, и он, растерявшийся и весь съежившийся, стоит в окружении рассматривающих его представителей зложизни.
— Добро. Зло… — пробормотал юноша. Он снял прикрепленные к скафандру металлические перчатки и, снова взяв Марию за руку, принялся раскачиваться, словно девушка одновременно и притягивала, и отталкивала его. Марию охватило чувство сострадания, ей вдруг захотелось кричать, оплакивая искалеченного беднягу, собственными руками растерзать бездумную машину, превратившую юношу в жалкого идиота.