– И правильно, – приговаривал Давид, вычищая пыль с губчатой поверхности метапласта, укрытого панцирем «миски» – как показал опыт, укрытого негерметично. – Иван – молодец. И я молодец. Фрру! Тащи сюда котел с водой! С теплой. Да не бойся! Эти духи больны, и я их лечу. Когда они все выздоровеют, вы с ними быстро подружитесь. Следующий!
Припахал Виштальский и милостивого Варру – суровый воин боязливо приволок натеков смолы с деревьев.
Кабинетные спецы из Института Внеземных Культур дружно грохнулись бы в обморок, увидев этот ремонт-лечение в полевых условиях. А что делать? Говорить бесхозным биосистемам: «Зайдите попозже, когда запчасти подвезут и приборы подкинут»? Так, во-первых, они не поймут, а во-вторых, это было бы просто жестоко по отношению к бедным машинкам-калекам.
Треснувшие псевдоживые сростки кристаллов и нервной ткани Давид заращивал разогретой смолой. Лопнувшие саморефлекторные соузлия заменял палочками, выструганными из дерева. Промывал «грибам» потроха, отпаривал радужным дискам иссохшие Л-перепонки, приделывал колышки-протезы к откушенным щупальцам.
К вечеру все пациенты были обслужены – и уковыляли в лес. А экспедиция в полном составе вернулась домой.
Охотники и воины так громко горланили песни, что всем фнатам стало понятно: вернулись с победой!
Вожди на радостях решили устроить праздник, но мудрый Хварр уговорил их быть попрактичней. И племя фнатов стало готовиться к исходу.
По всему стойбищу забегали женщины, собирая последние пожитки. Мужчины споро сворачивали шкуры, покрывавшие хижины, и нагружали танки-башни.
Первая партия переселенцев выступила в середине дня, ближе к вечеру. Повозка за повозкой, нещадно пыля, скрывалась за треугольными воротами.
А суета сборов не унималась – крики взрослых, визги детей, фырканье долгоногов, пронзительный скрип огромных, в рост человека, колес.
Стемнело. По всему стойбищу разгорелись костры, благо, дров было запасено изрядно. В красных и оранжевых отсветах шатались тени, из темноты доносились гортанные голоса:
– Хырр! Догружай быстрее!
– Не спеши, еще луны не взошли.
– Верно, куда по темноте ехать?
– Леа, отстань!
– Забери, сказала, шкуры!
– Да они дырявые, все пушами проедены!
– Ничего, ничего! Послужат еще!
– Вот пристала…
Виштальский загрузил полтанка дареного добра, жены устроились сверху, на сложенных мехах. Он запряг шестерых долгоногов цугом и уже собрался было полезать в конус-башню, как вдруг темноту прорезала ослепительная вспышка, и тут же прокатился грохочущий треск. Крики раненых показались негромкими оглушенному Давиду.
Еще пара взрывов подняла на воздух каркас хижины и опрокинула танк. В свете костров пролетела туша убитого долгонога, вспухло облако пара, прокатился раскат грома. Так это дезинтегратор стреляет! Шпарит мегавольтными разрядами!
– Курредаты идут! – заорал Давид. – Воины, ко мне! Прикрываем отступление!
Жены запричитали в голос, но Виштальский был непреклонен.
– Эллу пусть правит долгоногами, – приказал он, – потом смените ее! Уезжайте! Быстрее!
– А ты? – закричала Нэа.
– Мы вас догоним!
Эллу щелкнула бичом, и танк, грузно качаясь, скрылся в треугольных воротах.
– Мы здесь, Тавита! – крикнул Варру, появляясь из темноты.
– Много ли курредатов? – спросил Давид.
– Пять раз по две руки, но все с извергателями молний!
– Ясно. В атаку не лезть, обстреливайте с флангов! Надо дать время женщинам, чтобы они ушли подальше.
Воины растворились в ночи, а Давид, сжимая тесак, бросился в ту сторону, где крики ярости и боли слышались громче всего.
Яркий свет костров и горящих поленниц заливал все место прорыва. Курредаты в конусовидных шлемах лезли через стену, размахивая кривыми мечами, ярясь, топорща усики и бороденки. «Конкистадоры вшивые!» – разозлился Давид.
В эту минуту Проблема Бескровного Воздействия, которую с таким тщанием разрабатывали светила Мировой Академии Наук, показалась ему надуманной. Нельзя, значит, умерщвлять захватчиков и палачей? А кто же тогда ответит за пролитую кровь, за смерти невинных?! А как быть вдовам и сиротам – утешаться тем, что убийцы не пострадали?
Появились новые курредаты, они встали в ряд, торопливо воткнули в землю костыли с развилками и утвердили на них тяжелые керамические агрегаты с толстыми, ребристыми стволами. Даже в отблесках пожара Виштальский распознал фузионные излучатели типа «Перун». Откуда они у конкистадоров? Грабанули залетевший корабль?
– Ложись! – крикнул Давид, падая в траву.
Грохнул залп. Фнат с копьем, бежавший рядом с Виштальским, замешкался или не понял приказа Человека-с-неба, и цвиркнувшая струйка плазмы разворотила ему грудь.
Яростно рыча, Давид подхватил копье и метнул его во врага. И попал. Но не сразил – копье лишь сбило курредата с ног, оставив вмятину на стальной кирасе.
Тут же перед Давидом возникли сразу трое «Страшных-людей-с-моря», агрессивно помахивающих мечами. Они бросились к Виштальскому с явно недружественными намерениями, как вдруг между землянином и курредатами возникло что-то округлое и плоское. Это был давешний руум.
Биосистема вырастила толстый ус длиною метра в полтора, он уплощился в подобие клинка и описал дугу, бесшумно разрубая кривые мечи курредатов. Конкистадоры тупо глянули на чистые срезы, и лица их исказились страхом. Видать, представили в красках, как руум сбривает им головы.
– Спасибо, Шарик! – выдохнул Виштальский.
Но тут набежало сразу человек двадцать, грянул залп – и руума разрезало пополам лучом лазера. Передняя половинка медленно закружилась в грязи, загребая уцелевшим ножным выростом и выговаривая голосовой щелью:
– К-куо-о.
Давида резануло жалостью, а троица с обрубками мечей осмелела.
– Связать! – крикнул самый толстый из них, указывая на Виштальского. – Это ихний колдун!
Язык курредатов здорово походил на фнатское наречие, примерно как русский язык смахивает на «украиньску мову». Из него ушли напевность и мягкость, сменившись четкостью твердого произношения, а звонкие «энг», «донг», «ганг» будто склепывали речь. Но о лингвистике Виштальский задумался позже, а сейчас было не до размышлений, пришла пора действовать. Подпрыгнув, Давид с глубоким удовлетворением нанес удар ногой в обволошенную, испитую харю ближнего к нему конкистадора. Не повезло конкистадору – взмахнув руками, он упал на спину и загремел кирасой. На Давида кинулись сразу двое, отбросивших ломаные мечи и выхвативших из-за пояса длинные кривые кинжалы. Увернувшись от одного молодчика, длинного как жердь, Виштальский перехватил руку другого, усатенького, и, заломив ее, овладел холодным оружием. Пропорол ногу длинному, всадил кинжал усатенькому, попав между завязок кирасы. Усатенький истошно заорал, озвучивая попадание. Виштальский дернул нож к себе, но лезвие застряло в задубевшей коже завязок, а потом по рукояти потекла горячая, липкая, противная кровь, и Давид гадливо выпустил орудие убийства. Зря. Сразу пятеро или шестеро свирепых вонючих мужиков набросились на него и повалили, осыпая ударами, сдобренными витиеватыми проклятиями.
Из темноты, подсвеченной пожаром, явилось еще одно действующее лицо, которое «Страшные-люди-с-моря» называли «малым жрецом» или «вашим благодаянием». Его благодаяние щеголял в ужасном лиловом балахоне, похожем на рясу, и семенил, смешно придерживая вздувавшийся подол.
– Вяжите колдуна! – проверещал он властно. Конкистадоры опасливо стянули Давиду запястья прочной веревкой, сторонясь останков руума.
– Грузим добычу и уходим, – проворчал толстяк. – Поделим, когда выйдем в море.
Виштальский с тоской оглядел захваченную врагом крепость. С виду ничего не изменилось, те же неясные фигуры суетились, то попадая в свет костра, то пропадая из него, вот только фнаты среди тех фигур отбрасывали самые короткие тени – у мертвецов, лежащих вповалку, не бывает длинных.
Глава 3 ТРИДЕСЯТОЕ ЦАРСТВО
1Курредаты славно порезвились в стойбище фнатов – хапнули все, что плохо лежало. Шкуры, меха, даже дрова – видать, ароматная древесина высоко ценилась за морем. Но наибольший ажиотаж вызывали артефакты Творцов. Малый жрец гнусаво отговорил молитву над «кольцами типа А», крученными спиралками, загогулистыми веддингами, ломаными пластонами и велел собрать все предметы материальной культуры Волхвов в большие кожаные мешки.
Конкистадоры, обмахиваясь «рогами дьявола», боязливо сгребли «ведьминские штучки-дрючки» и упаковали. Его благодаяние, поминутно вытирая платком бледное острое лицо с облупленным носом, перешел к останкам руума.
Высоковольтные разряды почти разорвали искусственное существо пополам. Малый жрец легонько пнул большую половину руума и приказал дребезжащим голосом:
– Эту – уничтожить! Ту, что поменьше, оставить. Конкистадоры послушно порубали мечами большую половину эллипсоида – в воздухе запахло чем-то едким. А меньшую завернули в шкуру, приобщив к вещественным доказательствам, уличавшим Давида в колдовстве и зловредном чародействе.
Высоковольтные разряды почти разорвали искусственное существо пополам. Малый жрец легонько пнул большую половину руума и приказал дребезжащим голосом:
– Эту – уничтожить! Ту, что поменьше, оставить. Конкистадоры послушно порубали мечами большую половину эллипсоида – в воздухе запахло чем-то едким. А меньшую завернули в шкуру, приобщив к вещественным доказательствам, уличавшим Давида в колдовстве и зловредном чародействе.
– Снимай это! – прокаркал малый жрец, цепляясь за рукав походного комбинезона Давида. – Немедленно!
Арбалетчики с «носителями молний» красноречиво вскинули свои орудия, и толстый курредат развязал Давиду руки. Каменея лицом, Виштальский стащил с себя комбез.
– И это! – каркнул жрец, указывая на серебристые трусы.
Давид со злостью содрал труселя и швырнул в особу духовного звания. Особа ловко увернулась.
Выгребая из карманов комбеза радиофон, футляр с инструментами, стило, малый жрец зловеще скалился и шипел:
– Погибель нам готовил? Смерти нашей жаждал? Я т-те покажу погибель! Я т-те дам смерть, колдун проклятый!
Важно переваливаясь, подошел толстый курредат.
– И куда этого, ваше благодаяние? – осведомился он, тыча пальцем в Давида.
– Мы отобрали у него приспособления для волшебства, – надулся малый жрец, – но эта нежить очень, оччень опасна! Колдуна надо доставить в Хассе и передать в руки инквизиции! Готов ли к отплытию твой корабль, Буссе?
– Да, ваше благодаяние.
– Тебе я поручаю этого врага молящихся и трудящихся!
– Слушаюсь, ваше благодаяние.
Голого и избитого Виштальского забросили в фургон. Там, пытаясь устроиться на рулоне мягких кож, Давид испытал все прелести позорного плена. Больнее боли было унижение. Унижение поднимало в душе мутную волну ненависти. Виштальский облизывал припухшую разбитую губу и впервые в жизни мечтал причинить смерть человеку. Вот этому жирному Буссе, убившему стойкого Карра и милостивого Бурру! Самого бы его. Мечом. В трясущееся брюхо.
Давид мог исхитриться и сбежать, но в нем жила надежда свидеться с профессором Свантессеном, тутошним Большим Жрецом. Конкистадоры собирались погрузить его, Давида Виштальского, вместе с остальной добычей, на корабль и доставить в Хассе? На прием к инквизиторам? Вот и отлично! Им по пути. Ах, только бы увидеть Свантессена, и весь этот кошмар закончится! Профессор, он же Большой Жрец, прикажет его освободить. А как же! Только надо будет попросить профа, чтобы он оставил его здесь, при себе, на Маран-им. А что? Какая разница, где быть наблюдателем – здесь или на Тьет? Неизвестно еще, на какой планете он принесет больше пользы! Правда, Хварр много гадостей говорил о Большом Жреце – это он-де организовал конкисту, это по его приказу вершится беспредел по всему Побережью. Наверное, он ошибается. И вообще, что может знать какой-то там шаман? Да если даже допустить, что конкиста действительно инициирована Большим Жрецом, значит, данное макроскопическое воздействие было тщательно продумано, обсчитано, выверено в институтах и одобрено Советом Мира. А как же иначе? И послужит сие воздействие развитию производительных сил, способствуя росту морали и духовности в массах.
Когда над горами всплыли обе луны, караван с награбленным тронулся в путь.
Пустых фургонов хватало – «Страшные-люди-с-моря» не рассчитывали, что фнаты покинут стойбище и унесут все добро с собой. Поэтому пленниц и пленников не погнали, а повезли. Сами курредаты ехали верхом на таких же долгоногах, что ходили в упряжках фнатов, только куда более рослых и мощных. Настоящие кони!
Караван медленно, очень медленно одолел дорогу в гору. С высоты перевала открывался потрясающий вид на ночные горы, залитые светом двух лун. Сияние было до того ярким, что предметы отбрасывали по две тени, а когда фургоны проезжали мимо водопада, в ночи заиграла лунная радуга. Несколько горных вершин были гладко срезаны, и на колоссальных срезах, отсвечивающих, как тихие озера, высились непонятные сооружения – громадные мачты, словно сотканные из балок, связанные меж собой мостами-переходами. Что к чему?
Спуск к берегу моря оказался куда короче подъема – фургоны грохотали, описывая все петли извилистого пути, а стоило рассвету окрасить небо в розовые тона, как внизу и впереди распахнулась неоглядность моря, словно выложенная золотыми чешуйками, – заря постаралась, размалевала волны по-своему.
Берег был узок и вилял двуцветной ленточкой вдоль горных склонов – зеленой полоской леса и золотой тесьмой песков. Кое-где пляжи выдвигались в море, громоздя гребнистые дюны или охватывая тонкими косами тихие голубые лагуны.
Курредаты сразу оживились, завидев морской простор – тут им нечего было опасаться. Деревья в прибрежных рощах росли редко, смыкая густые плоские кроны, – нет ничего лучше, чем в жаркий день валяться в их зеленоватой тени! – но засады тут не устроишь, это ясно.
Город показался после полудня. Курредаты выстроили его на островке, отделенном от берега узкой протокой. Стоял отлив, и вода из протоки ушла, более не скрывая блестящий черный ил. Какие-то неприятные твари – что-то вроде бугристых шаров с тонкими гибкими щупальцами – копошились в жидкой грязи, отскакивая, когда рядом вздувались и лопались громадные пузыри, наполняющие воздух зловонием. Похожи на псевдоспрутов, мелькнуло у Давида.
Фургоны прогремели колесами по горбатому мосту и оказались не то в колониальном форте, не то в порту. Улиц тут никто не прокладывал, застройка была такой же хаотичной, как и в стойбище фнатов. Составить впечатление о курредатской архитектуре Давиду тоже не удалось. На островке имелся лишь десяток капитальных строений – приземистые пакгаузы под плоскими крышами. Все остальное – времянки. Шатры, мазанки, навесы, шалаши, землянки.
По городу шатались сотни курредатов в длинных мятых рубахах и широких юбках. Головы они прикрывали соломенными шляпами вроде сомбреро или заматывали их платками. Самая приличная обувка была у военного сословия – высокие мягкие сапоги на каблуках, подобные ковбойским. Остальные носили веревочные туфли, а то и вовсе гуляли босиком.
Караван встречные-поперечные провожали радостными криками, и возницам приходилось немало помахать кнутами, дабы отогнать любителей мелкой поживы, – стегали так, что рубахи лопались. Но все равно, кое-что с возов пропало.
Буссе заорал сердито и выхватил меч. Это подействовало – вороватые личности живо очистили улицу. А караван вывернул к пристани, у причалов которой толклась масса поплавковых лодчонок и возвышался высокий борт огромного корабля-катамарана, каждый из корпусов которого нес по три мачты, а седьмая – общая – торчала посередине, на корме обширной палубы.
Погрузку начали с того, что всех пленниц поместили в загон на причале, а пленников заставили таскать тюки с добычей.
Не дожидаясь окриков или ударов плети, Давид сам подхватил ворох мехов и поволок его на корабль. Буссе ухмыльнулся, завидя такое старание, и похвалил Виштальского широким оскалом, должным изображать улыбку одобрения. Буссе был у конкистадоров за командира, и его титулу нашлось соответствие в земной табели о рангах – толстяк числился комитом, то бишь графом, и обращаться к нему следовало не абы как – комит был «вашим великославием». Правила этикета позволяли называть высокородных дворян и по-иному – «кхенти», что было эквивалентно земному «сир».
Передав ценный груз матросу в одних штанах, но с подобием чалмы на голове, Давид бросил играть в грузчика и устроился на носу, у подножия левой передней мачты. Она была толщиной в два обхвата, и за нею было легко спрятаться, а пухлая связка размочаленного троса заменила Виштальскому мягкое сиденье.
Он особо не стеснялся своей наготы – привык с детства купаться голым, но даже на Земле никому в голову не приходило отправляться «без ничего» на занятия или на работу. Давиду было некомфортно.
Фнат с распухшим, перебитым носом подтащил останки руума. Покосился на галактиста, но ничего не сказал.
– Шевелись, шевелись давай! – прикрикнул на него Буссе, развернулся и пнул фната.
Молодой кочевник не выдержал – бросился на конкистадора, но тут подбежали двое арбалетчиков. Фнат прянул в сторону, разбежался по палубе и ласточкой сиганул в мутную воду бухты. Комит лишь мрачно улыбнулся – и Давид догадался, почему пленные не совершали попыток к бегству.
Беглец вынырнул и поплыл к берегу, но ушел недалеко. Из воды всплыла голова морского гада, подобного тем, что рылись в протоке, но куда более крупного. Блестя буграми, шевеля бельмами множества глаз, чудище выпростало из-под воды извивающиеся щупальца. Пловец закричал, но гад не обратил на вопли ни малейшего внимания – он окрутил щупальцами человеческое тело и сжал, ломая кости. Тут же вынырнула парочка опоздавших к обеду. Десятки щупалец сцепились, переплелись, вспенили воду. Вот сразу два псевдоспрута ухватились за труп несчастного – и разорвали пополам. Третьему досталась голова.