Заехав по дороге домой в один из лучших салонов красоты (договариваться по телефону, а уж тем более озадачивать этим секретаршу было почему-то неловко), он полчаса, не меньше, слушал серьезную и внимательную даму-консультанта и в итоге записал жену чуть не на два десятка всевозможных процедур. И в бассейн бы еще, да.
– Ты… зачем? – Марина глядела на абонемент с расписанием массажей и прочих косметических штучек с абсолютно потрясенным видом. И еще с какой-то… растерянностью, что ли? Как тогда, когда он пытался вывозить ее на модные курорты. – Андрей, ну зачем это?
– Затем, что пора уже начинать следить за собой, – чрезмерно сурово из-за ощущаемой им неловкости сказал Андрей. Таким вот тоном он обычно проводил инструктаж новых сотрудников. – Вообще-то женщины начинают всем этим заниматься гораздо раньше, но, раз уж ты сама не подумала, придется мне за тебя подумать. – Он кривовато улыбнулся, пытаясь смягчить жесткость высказывания.
– Что значит «пора»? – Марина нахмурилась.
– То и значит, – отрезал он, как делал на тяжелых бизнес-переговорах. – Тебе не двадцать лет. И даже не тридцать. Мы, знаешь ли, не молодеем. – Андрей помолчал и добавил еще один аргумент, казавшийся ему неоспоримым: – Не забывай, мне… как бы тебе помягче объяснить… хотя должна бы сама понимать. Какое ко мне может быть уважение в делах – а я все-таки кое-чего достиг в бизнесе, – если не могу собственную жену в приличный вид привести.
– Значит, у меня неприличный вид? – Марина явно собиралась не то разрыдаться, не то закатить скандал.
– Пока еще нет, но, если собой не займешься, скоро будет. – Ему хотелось, чтобы это прозвучало свойской шуткой, но вышла откровенная грубость. Ну и ладно, что уж теперь, все равно потом извиняться придется, ну так семь бед – один ответ. – Ты даже волосы ни разу не пробовала красить!
– Зачем? – искренне изумилась Марина, кажется, не воспринявшая сказанное как грубость. – Я натуральная блондинка, прекрасный пепельный оттенок, зачем краситься?
– Зачем? – Андрей почувствовал, как внутри все неудержимей поднимается раздражение. – Ты про седину когда-нибудь слышала? Ну и про все остальные… приметы возраста задумывалась? Вот и задумайся.
Не дожидаясь ответа (еще истерику, не дай бог, устроит, кто их, женщин, разберет), он развернулся и вышел из комнаты.
Пошарив по шкафам, отыскал старый фотоальбом, открыл наугад. Вот они, совсем еще юные… Сколько им тут? Ему двадцать пять, ей двадцать четыре. Или на год побольше? А какие сияющие у них улыбки! Настолько заразительные, что Андрей невольно улыбнулся, точно эти двое – оттуда, из далекого далека – могли его видеть. Андрей отлистнул несколько страниц назад: да, вот они сразу после ЗАГСа. Марина, неправдоподобно тоненькая (каскад пепельных локонов кажется слишком тяжелым, стройная длинная шея, гордый точеный подбородок), в изысканном белом платье с кружевными вставками выглядит сказочной принцессой. Неземная, ангельская красота. Глаза… огромные, прозрачные, бездонные. Ну почему? Ведь глаза-то даются человеку при рождении. Морщинки морщинками, но почему сейчас эти когда-то бездонные озера как будто уменьшились? Заплыли? И шея словно сплюснулась с годами, точно укоротилась и раздалась вширь.
Смотреть на «сказочную принцессу» было больно. Андрей вытащил снимок из альбома и сунул его в карман халата. Утренняя неловкость, страх обидеть, жалость – все куда-то улетучилось, сменившись раздражением, растерянностью, гневом. Точно кто-то ворвался в его мир – а ведь Андрей так старался его строить, так стремился, чтобы все было идеально! – и начал крушить все подряд.
Как она посмела так постареть, так… распуститься?
Ну в самом-то деле, неужели это так сложно? Другие женщины по полдня в салонах этих проводят, еще и удовольствие получают. Но даже если без удовольствия, есть же такая вещь как «положение обязывает», нельзя же распускаться, все-таки не продавщица в овощном ларьке. И финансовый вопрос не стоит – трать сколько нужно, пожалуйста! «Да при тех возможностях, которые я обеспечиваю, она могла бы двадцатипятилетней журнальной красоткой выглядеть! Неужели роль кухонной феклы – идеал женского счастья?! Ведь это же смешно! И меня в смешном виде выставляет. Не могу же я на официальные мероприятия, где положено быть «с женами», секретаршу таскать. А клуша в кухонном фартуке – тоже не украшение для успешного бизнесмена. Ну вот что с ней делать, как убедить?» Ему ведь даже не нужно, чтобы она демонстрировала свою благодарность. Может не ценить то, как он для нее старается (ну ладно, и для себя, конечно, но ведь и для нее тоже, ведь у женщин стремление выглядеть красивее должно быть на уровне инстинктов), он это вполне переживет, но пусть хоть куда-то сдвинется! Неужели самой-то не тошно на себя в зеркало смотреть?
Он долго сидел в кабинете, бессмысленно пялясь в рабочие документы, как будто они сейчас имели какое-то значение. Так и уснул на диване, уронив на пол бесполезные бумаги.
Проснулся Андрей ни свет ни заря. От неудобной позы – засыпая, он даже подушку под голову не подтащил, так и отключился полусидя-полулежа – все тело затекло, словно он ночью не бумаги читал, а вагоны, как в студенческие времена, разгружал. Но в юности «грузчицкая» тяжесть в мышцах бодрила и радовала, как радует ладонь тяжесть спелого яблока. Сейчас мышцы ныли нудно, как застуженный зуб, руки-ноги не то чтобы казались чужими, но были словно не на месте. Словно бы, пока спал, какой-то великанский ребенок разобрал его на детальки, а собрал не глядя, как попало. Даже суставы, кажется, скрипели, ужас, стыд и позор.
Стиснув зубы, Андрей потянулся как следует – эх, ну надо же все себе так отлежать! – поприседал, понаклонялся, покрутил головой, телом, руками, ногами. Прислушался: вроде получше. И суставы скрипеть перестали, и мышцы размялись, все вроде действует, как положено. Вот! А кто-то говорит – возраст. Поблажки себе давать нельзя, вот и весь возраст.
Он крадучись пробрался в спальню и осторожно вытянул из гардероба свежую рубашку.
От двери зачем-то обернулся. Марина мирно посапывала и даже чуть улыбалась во сне. Вялую щеку наискось пересекал красноватый рубец – след от складки подушки. Кожа рядом с рубцом отливала серым, у крыльев носа проступила сосудистая сеточка, точеный подбородок… подбородков было три.
Ну вот и что он должен делать? По-прежнему ложиться с этой чужой женщиной в постель? Обнимать, прижимать… В горле опять стало горько.
Только бы дверью не стукнуть!
Как же здорово, что костюм он вчера, как раздевался, так и оставил в кабинете! Можно спокойно собраться и отправиться в офис, а там за повседневными делами само собой забудется все, о чем думать совершенно не хочется. Да и просидеть за делами можно долго, хоть до ночи. Работал же он когда-то по четырнадцать часов и отлично себя чувствовал…
Работа – такая штука, которая лечит от всего. А уж от дурных мыслей и вовсе лучшего средства нет.
Андрей не спрашивал, послушалась ли Марина его советов, ходила ли в салон. И проверять – хотя позвонить было легче легкого – не проверял. Нет уж, поглядим на результаты, говорил он себе. Если результат будет, он будет виден без всяких объяснений или проверок. Если же ничего не изменится… Но эту мысль додумывать не хотелось.
И домой после работы возвращаться не хотелось.
Семья начала рассыпаться буквально на глазах. Марина с утроенным усердием набросилась на домашние дела: изощрялась в кулинарных изысках, чуть не каждый день проводила генеральную уборку, словно любая, самая крошечная пылинка была ее личным врагом. Наведение чистоты в Маринином исполнении начинало напоминать «Карфаген должен быть разрушен!».
Все попытки вытащить ее из раковины, куда она себя добровольно законопатила, терпели крах. Хуже того. Милая, приветливая, ласковая, заботливая Марина при любом намеке на «пора проснуться» превращалась в сварливую мегеру.
Скандал за скандалом, обвинение за обвинением вырастали каждый день из ничего, на пустом месте, именно они были теперь основной жизнью семьи. Никто больше не радовался совместным ужинам и воскресным обедам. Ну да, положа руку на сердце, эти совместные трапезы давно превратились в формальность, но ведь и зоной боевых действий до сих пор не становились. Анжела и Настя – и это, кажется, злило Марину сильнее всего – приняли сторону отца и наперебой уговаривали мать поухаживать за собой. Но это приводило ее либо в бешенство – молоды еще мать учить! – либо в слезливое уныние: что я за несчастная, даже собственные дочери против меня!
Поначалу Андрей Марине сочувствовал: действительно, трудно с бухты-барахты изменить образ жизни и отношение к себе самой. Но запасы сочувствия оказались небесконечны. С каждым скандалом, с каждой претензией («Почему это тебя моя внешность не устраивает? Столько лет устраивала, а теперь нет? Что еще за фокусы?») желание «навести мосты» все уменьшалось и уменьшалось.
В какой-то момент Марина вроде бы опомнилась, записалась в бассейн, начала наконец ходить к косметологам – в шкафчике над зеркалом выстроились ряды баночек, тюбиков и флакончиков, даже скандалить и демонстрировать обиды почти перестала.
Но… время было упущено.
Вздохнув, Андрей позвонил одному из своих адвокатов. Не из тех, кто обеспечивал юридические тылы в его компании, а тому, что помогал – или мог помочь – решить личные проблемы. Правда, и проблем-то такого рода вроде бы не было, но – умный человек готовит сани летом, а о спасательном жилете вспоминает еще на берегу, а не во время кораблекрушения. Кораблекрушение, знаете ли, такая штука, что может случиться даже с самыми осторожными капитанами. Так что есть ли проблемы, нет ли проблем, а хороший адвокат должен быть в запасе. Вроде как завещание впрок написать. И молод ты, и на здоровье грех жаловаться, и вообще… но – похмельный ремонтник, которого ты никогда в жизни не видел, роняет на тебя с крыши гаечный ключ, и… и привет семье. Да-да-да, как писал классик, кирпич на голову никому просто так не падает. Но, поскольку любой человек видит лишь свою собственную жизнь, причем изнутри, не сверху, и об этих «просто так» и «не просто так» ничего не знает, значит, случиться может всякое. Поэтому и завещание пусть лежит в банковском сейфе, и подушка безопасности в автомобиле пусть стоит, и спасательный жилет должен быть приготовлен. Не пригодятся – прекрасно. Но – мало ли. На всякий случай.
Андрей поужинал с адвокатом – весьма, кстати, недешевым, но хорошие специалисты дешевыми не бывают, это аксиома – в небольшом малоизвестном ресторанчике, в отдельном кабинете, разумеется. И дал команду подготовить документы для развода. Не только документы, конечно, а вообще весь комплекс: судью лояльного подыскать и так далее. Чтобы, если придется, можно было проделать эту малоприятную процедуру в мгновение ока, а не трепать себе нервы многонедельным бракоразводным процессом на радость журналистам светской хроники. Нет, это вовсе не означало, что Андрей собирался разводиться с Мариной прямо завтра. Да и вообще не собирался, по правде говоря. Но, следуя тому же принципу «готовь сани летом», подумывал: а вдруг соберусь? Неизвестно ведь, как дальше дело пойдет.
Может, так оно и тянулось бы годами. Тысячи и тысячи семей живут в той же атмосфере: внешнее благополучие, под которым – холодное безразличие всех ко всем. Но Андрея происходящие с Мариной перемены напугали глубже, чем он готов был показать. Даже самому себе. Он заталкивал этот страх в самую глубину сознания, но тот, затихнув на какое-то время, вдруг выскакивал, злобно скалился из зеркала – вот морщинки, видишь? А на висках-то, на висках – ага, седина! И нечего притворяться, что мужчина, как коньяк, с возрастом лишь лучше делается, приобретая благородную выдержку. Это дурацкое утешение придумали те, кому ничего, кроме утешений, уже не остается. Как там говорят? Старики любят давать хорошие советы, потому что уже не могут подавать дурных примеров? Честно, но обидно.
Он отдалялся от жены по причине ее старения, словно старение – это какая-то заразная болезнь. В сущности, наплевать ведь, как Марина выглядит. И вроде бы нет никакой безусловной надобности демонстрировать ее одряхлевшие прелести в том кругу, где он привык общаться, – в кругу успешных, богатых… молодых! Ну да, половина этих «молодых» разменяла шестой, а то и седьмой десяток, но как выглядят! А Маринино увядание – точно первый звонок для него самого, первый осенний заморозок, хрустящий утренним ледком на стылых темных лужах. За ним, может, и будут еще теплые золотые деньки, но никуда не денешься: впереди – только зима. Седая, бледная и мертвая.
Ему надоела даже работа. Зачем?
Он выстроил свой собственный мир, он победитель, его компания процветает, деньги текут рекой… и что?
Тягучий домашний «нейтралитет» казался вязким болотом, только попади – не вырвешься. Липкая жижа ползет все выше, выше, заливается в рот, жадно хлюпает у самых ноздрей, чавкает в ушах… бульк! Растворяйся, дорогой друг, в теплой бесцветной серости!
Пару раз Андрей принял от партнеров приглашение в традиционную мужскую баньку с девочками. Но от гладких юных, безлично ласковых профессионалок тошнило ничуть не меньше, чем от мыслей о подступающей старости. Нет, это не выход. Неужели содержанием жизни теперь так и будет бесконечно разрастающаяся скука и безразличие? Невозможно ведь так жить, тоска заедает!
Но еще хуже было то, что и Марину, как выяснилось, условное перемирие не устраивало, ей хотелось большего. Как-то раз – наверное, уже весной, Анжела как раз готовилась к выпускным экзаменам – она явилась к Андрею в кабинет под каким-то надуманным предлогом. Чаю, что ли, принесла. Из-под нового шелкового халата выглядывало прозрачное кружевное неглиже, халат продуманно распахивался, от тяжелого запаха сладких терпких духов мутило и к горлу подкатывала тошнота. Андрей тогда, отговорившись срочной работой, ловко уклонился от супружеских объятий. Через пару дней «чайная церемония» повторилась. Потом еще раз. Халатик распахивался все более откровенно, объятия становились все настойчивее, работа уже переставала быть аргументом… Андрей начал запирать дверь кабинета. К счастью, стучаться Марина, видимо, считала ниже своего достоинства, так что вечерние супружеские визиты прекратились.
Он, впрочем, понимал, что запертая дверь – не спасение, нужно было что-то решать. Но ломать то, что строилось годами (да ладно, шептал ехидный внутренний голос, строилось ли, скорее уж распадалось), было страшно.
– Андрей Александрович, – безукоризненно интонированный голос секретарши из селектора прервал бесконечные размышления на тему «куда ж нам плыть?». – Максим Петрович на первой линии. Соединять?
– Да, Ольга, конечно. – Он нажал нужную кнопку и снял трубку.
Ольгу он переманил у партнера из дышащего на ладан НИИ. Когда тот сокрушался о потере ценного кадра, Андрей только посмеивался: мол, кормить надо лучше, тогда не улетят. Платил он секретарше вдвое против прежнего места и вдобавок согласился – да что там согласился, сам предложил, чтобы компания выступила для нее гарантом по ипотеке: после неудачного развода Ольга мыкалась с шестилетним сынишкой по съемным квартирам, так что вопрос жилья был для нее самым важным вопросом в жизни. Невзирая на наличие малолетнего «хвоста», Ольга никогда не пренебрегала сверхурочной работой: надо, значит, надо, дело оценивается по результату, а не по часам. Правда, поначалу Андрей в случаях вечерних переработок оплачивал исполнительной секретарше бебиситтера. Но надобность в этом вскоре отпала. Ольга увлекалась исторической реконструкцией, среди ее приятелей была принята логика «хочешь, чтоб было, – возьми и сделай», и, вероятно, поэтому она полагала, что мужик должен расти самостоятельным. Умение развести костер с одной спички, наловить на обед рыбы или, на худой конец, вымыть пол и сварить картошку считалось ею для «нормального человека», хотя бы и первоклассника, само собой разумеющимся.
Ольга была маленькая, шустрая и, если бы не официальный деловой костюм, больше походила бы на курьера, чем на классическую секретаршу. Ни тебе форм Памелы Андерсон, ни тебе ног от ушей, ни тем более наращенных ресниц и силиконовых губищ. Зато документы, встречи, расписание, почта – все было в идеальном порядке, сложный офисный механизм (если вам кажется, что в нем нет ничего сложного, вы сами попробуйте его наладить!) двигался словно бы сам по себе. Ну и – высший секретарский пилотаж – виртуозно чувствовала, с кем когда и как разговаривать. Кому сочувственно улыбнуться «его не будет, перезвоните завтра» (хотя Андрей в это время мог в кабинете корпеть над документами), для кого, наоборот, в мгновение ока отыскать шефа хоть на краю земли.
Сейчас в ее голосе не прозвучало ни тени удивления, хотя Макс, директор по маркетингу, то есть практически правая рука Андрея, ну, или как минимум одна из правых рук, звонил шефу всегда напрямую. Но раз позвонил по «внешней» линии, значит, так надо. И Ольга подхватила предложенный сценарий мастерски: не переключила вызов сразу же, а сперва уточнила протокольно: соединять ли?
– Максим Петрович, ты чего так официально-то? – хохотнул Андрей.
– Ну так дело официальное, – ответила трубка. – Нашел я, Андрей Александрович, правильного человека. Ну, вместо себя, чтоб не бросать тебя совсем уж без.
– Так, может, все-таки останешься? – довольно безнадежным, почти умоляющим тоном переспросил Андрей. – Ну что ты, в самом деле. – Он произносил обязательные фразы, прекрасно зная, что это лишь слова, что уговаривать бесполезно, что Макс все равно уйдет, все уже обсудили и удобных вариантов, позволяющих ему остаться в компании, увы, не нашли. Но лишний раз показать кому-то, как высоко ты его ставишь, это, знаете ли, никогда не вредно. Тебе произнести лишний десяток добрых слов ничего не стоит, а человеку приятно. Может, когда-то в будущем еще и зачтется. В конце концов, бизнес делают люди, поэтому он всегда делается только на личных связях, так было, есть и будет всегда, и умение создавать и сохранять эти самые связи – абсолютно необходимая часть профессиональных навыков.