Глава 11
Мать говорила, что писать благодарственные письма следует только в том случае, если провел в гостях ночь. Не нужно письменно благодарить за то, что тебя пригласили на вечеринку или обед. Как она могла составить такие правила, Виктор не знал, ведь мать никогда не ела в гостях (если не считать рождественских ужинов у Мюриель) и тем более ни у кого не оставалась на ночь. Весь понедельник он думал о том, чтобы отправить письмо Кларе и Дэвиду, но не знал, как подписать конверт. «Мистеру Дэвиду Флитвуду и мисс Кларе Конуэй» казалось грубым, пожалуй, бестактным, да и «мисс» нужно ставить впереди «мистера». Да и что он мог придумать, кроме фразы «спасибо за прием»? Он помнил, что в детстве так говорили приглашенные на чаепитие дети. Там, где у других людей был опыт такого рода отношений, в жизни Виктора был громадный провал, который он не знал, как заполнить. Он понял это только теперь. Можно было позвонить им, но они могли бы счесть, что он хочет получить очередное приглашение. Хотя Виктор этого очень хотел, но боялся, что они это поймут.
На странице объявлений местной газеты Дженнер не нашел ничего привлекательного. Только одно объявление показалось ему заслуживающим внимания, но, когда он позвонил, женщина, сдающая двухкомнатную квартиру, потребовала задаток в тысячу фунтов. Положив трубку, Виктор пришел к выводу, что он может рассчитывать только на деньги от Джаппа и, самое главное, больше не должен касаться тех денег, что лежат в банке. Если к концу недели Клара или Дэвид не позвонят, он, чтобы они не сочли его дармоедом, пригласит их на обед. В пригороде должны быть хорошие рестораны, они всегда были в таких местах, а у Клары есть машина – «Лендровер». Виктор не видел этого автомобиля, он стоял в гараже, но Дженнер был уверен в том, что он специально оборудован для инвалидного кресла Дэвида. А деньги на обед он обязательно найдет.
В среду утром, когда Виктор приехал к Мюриель, Джапп был уже там. Они пили кофе в столовой, а человек, которого старьевщик назвал зятем, уже начал грузить мебель в автофургон. На сей раз тетушка была одета подобающе случаю. На ней были юбка и блузка с цветочным узором, чулки и туфли со шнуровкой вместо ночного платья и халата. Она причесалась и подкрасила губы. Неизменным остался только запах камфары. Виктору пришло в голову, что старухе понравился Джапп и специально для него она заказала швейцарский рулет и свежее печенье.
Дженнер сообщил им, что пойдет поможет грузить мебель. Вместо этого он быстро поднялся в спальню Мюриель. Комната находилась прямо над гостиной, так что вероятность, что старуха и старьевщик услышат его, была крайне мала: в этом возрасте многие уже начинают жаловаться на потерю слуха.
Мюриель была так занята подготовкой к приезду Джаппа, что не застелила кровать. Из расстегнутого брюха игрушечной розовой собаки торчали две нейлоновые ночные рубашки. Одно из окон было открыто. Если бы так пошло и дальше, вполне вероятно, что тетя пришла бы в себя и стала выходить из дома. Виктор открыл дверцу шкафа, и сквозняк из окна хлестнул его по лицу черным шелковым плащом Мюриель. Она была в нем тем вечером, когда мать Виктора повезла свою сестру в больницу, а за время их отсутствия Дженнер вошел в дом и стащил пистолет Сидни. Возможно, он мог бы взять еще один ключ и изготовить новую копию.
Сумочки находились в том же отделении шкафа, в том же положении, как он оставил их в прошлый раз, только нужная, из искусственной крокодиловой кожи, лежала на другой полке. Теперь, когда Мюриель пила чай и болтала с Джаппом, времени на осматривание и ощупывание у Виктора было больше. Он расстегнул сумочку и увидел внутри деньги, аккуратно сложенные, по пачке в каждом из рубчатых шелковых отделений. К горлу подступила знакомая тошнота. Дженнер старался дышать как можно глубже. Почему бы ему не пригласить Дэвида с Кларой в приличное место, угостить их какими-нибудь деликатесами? Из прочитанного в последние недели он усвоил, что роскошный обед на троих даже в самом отдаленном пригороде может стоить около ста фунтов. Почему бы не истратить на них сотню?
Виктор вынул одну из пачек, оставив отделение сумочки пустым. Некоторые из банкнот были номиналом по пятьдесят фунтов, красивые, золотисто-зеленые. Он не помнил, чтобы раньше видел такие – они были новыми, по крайней мере новыми для него. Ему пришло в голову, что, скорей всего, это пенсия Мюриель. Ее приносит соседка Дженни. Видимо, когда-то тетя оформила все документы на нее и теперь может и вовсе не волноваться о деньгах, тем более выходить из дома. Вот бы ему так жить! Тогда как же старуха оплачивает покупки и все эти журналы? Наверняка чеками. Почему бы нет? Виктора не удивляло, что Мюриель хранит все эти деньги наличными. Он знал почему. Она чувствовала себя в безопасности, когда в доме много денег, в каждом шкафу, насколько он знал, в каждом ящике стола, скорее всего, даже в туфлях и в карманах одежды. Понимал, что, если бы ему привалило такое наследство, он поступал бы так же. Сидни оставил старухе много денег. Пенсия была для нее вроде глазури на роскошном торте, такой глазурью, какую можно снять и оставить на краю тарелки. Мюриель не может знать, сколько у нее наличности, а тем более понять, сколько исчезло. Он вынул все деньги из соседнего отделения, а потом распределил оставшиеся так, что на первый взгляд было бы не заметно, что кто-то, помимо хозяйки, брал деньги. Следующая сумочка оказалась пустой, но в красной кожаной, украшенной множеством позолоченных побрякушек, оказалась перехваченная резиновой лентой пачка десяток. Виктор достал из нее двадцать банкнот. В общей сложности у него было пятьсот фунтов. Он едва верил своему счастью.
Он непременно вернется еще раз и тогда узнает, проверяет ли сохранность своих сбережений Мюриель или нет. Сейчас он был абсолютно уверен, что эти сумки старуха использует как тайники или банковские ячейки. Заполнив одну, она переходит к следующей, постепенно заполняя, например, полку, выдвижной ящик стола или коробку, возможно, даже не в этой комнате. Он выдернул с темени волос и положил его на защелку черной сумочки. Достать одну из них, не сдвинув этого волоса, было невозможно.
Виктор услышал внизу голос Джаппа. Они с Мюриель выходили из столовой, и старьевщик, естественно, отправится прямиком в гараж, где должен находиться Виктор. Может, это не имело особого значения, но ему лучше было спуститься. Он нечаянно увидел свое отражение в трюмо. Вороватое выражение лица, злобное, хитрое, расчетливое, поразило его. Он расправил плечи. Поднял голову. Не скажи Мюриель, что завещает свою недвижимость и все деньги Британскому легиону, он бы не притронулся к этим бумажкам. Или, в крайнем случае, положил бы деньги обратно, если бы она только сказала, что все завещает ему. Тогда он бы и не подумал снова приходить за деньгами. Поделом ей. В составленной должным образом правовой системе должен был бы существовать закон, обязывающий людей завещать свою собственность только родным.
Джапп ничего не сказал по поводу его отсутствия и не спросил, где он был. Он собирался погрузить в фургон инвалидное кресло отца Виктора и уже вез его по пандусу. Почти все было погружено, и шторы валялись смятыми тряпками на полу. Виктору пришла блестящая мысль. Клара дважды сказала, что кресло Дэвида нужно заменить. Почему бы не предложить Флитвуду это? Кресло хорошее, это видно сразу, и отец пользовался им не больше полугода. Это ортопедическое кресло фирмы «Эверетт и Дженнингс» с настоящей кожей и хромированными деталями. Виктор подумал, что оно будет отличным подарком. Конечно, у Дэвида есть дом, хорошая мебель, очевидно, он ни в чем не нуждается, но на жизнь у него, должно быть, есть только пенсия по инвалидности, а не громадный унаследованный капитал, как у Мюриель. Едва ли он может при желании взять и купить новое кресло.
– Хочешь конфету, петушок? – сказал Джапп, протягивая пакетик.
– Можешь дать мне одну, – перебил его зять. – Я делаю тебе услугу всякий раз, когда забираю у тебя очередной пакетик. Я похож на тех людей, которые отбирают очередную сигарету у заядлого курильщика. Можно сказать, что я состою в Службе спасения.
– Кевин, я не так уж плох, – смиренно проговорил Джапп. – В тысячу раз лучше, чем был. Ты не назовешь меня зависимым, так ведь? Пристрастным назвать меня можно, но зависимым – нет.
– Он мятоголик, – пояснил со смехом Кевин. – Джозеф Джапп, А.М, член клуба «Анонимные Мятоголики».
– Я не хочу отдавать это инвалидное кресло, – перебил их Виктор. – Я передумал и оставлю его.
– Он говорит мне это теперь, – усмехнулся Джапп. Вытащил кресло, поставленное между книжным шкафом и горой подушек. – Придется слегка сбавить покупную цену. Ты наверняка принял это в расчет. Четыреста фунтов.
– Четыреста двадцать, – сказал Виктор.
Джапп толкнул кресло, и оно покатилось по пандусу.
– Четыреста двадцать, – сказал Виктор.
Джапп толкнул кресло, и оно покатилось по пандусу.
– Четыреста десять, это мое последнее слово. Как думаешь, твоя тетя выйдет из дома, чтобы выпить со мной? Или пойти в кино?
– Она никогда не выходит.
Джапп отправил в рот еще одну конфету. Пакетик опустел, он скомкал его и бросил в заднюю часть фургона.
– Она никогда и не наряжалась, так ведь? Но посмотри на нее этим утром. Шикарная девица. Наверно, попытаю счастья. Слабое сердце никогда не покорит прекрасную даму.
– Господи! – произнес зять.
– Кевин, не будь таким. – Джапп сунул руку в карман, но запас конфет был исчерпан. Повернувшись к Виктору, он заметил: – Кстати, я вдовец, если думаешь, что я веду себя непорядочно.
– Мне все равно, – сказал Виктор, демонстративно поднося часы к глазам, – времени осталось слишком мало.
Джапп выписал ему чек. Он был левшой, писал медленно, размашистым, округлым почерком. От чека пахло мятой. Благодаря его мяте и ее камфаре они составят отличную пару, с отвращением подумал Виктор. Позволил Джаппу вернуться в дом и, оставив Кевина сидящим на ступеньке среди вьющихся пурпурных цветов, пошел к задней стороне дома посмотреть, не спрятан ли ключ где-нибудь под булыжником или цветочным горшком. Но там ничего не оказалось.
На полу гаража валялся клетчатый коричневый дорожный плед, всегда лежавший на родительском диване. Когда ему было восемь лет, Виктор обнаружил, что им закрывают след от сигареты. Поддавшись порыву, Виктор поднял его, сложил и положил на сиденье инвалидного кресла.
– Придется слегка сбавить покупную цену, – сказал Кевин, подмигивая. – Ты наверняка принял это в расчет.
Поскольку Кевин шутил, Виктор заставил себя улыбнуться. Попрощался и вышел, толкая перед собой кресло. Вместо того чтобы отправиться домой, он пересек Ганнерсбери-авеню и двинулся по Элм-авеню к парку Илинг-Коммон. Там не было ни души, стояла полная тишина унылого будничного утра, собирался дождь. Убедившись, что его никто не видит, Виктор сел в кресло и положил на колени плед. Ему казалось, что управлять креслом, как это делал Дэвид, было легко. Виктор решил это проверить. К колесам были прикреплены хромированные обручи меньшего диаметра. Их толкали вперед, и они вращали колеса.
В том, что приводишь кресло в движение, было что-то радостное, приятное. Виктор катился по одной из дорожек парка. Примерно так же он чувствовал себя, когда только-только научился ездить на велосипеде. Тогда мир вокруг маленького мальчика обрел новые краски и даровал столь необходимую ему свободу. Навстречу ему шла женщина с охотничьей собакой на поводке. Виктор сперва подумал, что нужно немедленно вылезти, поскольку эта собачница подумает, что он очередной сумасшедший или, по крайней мере, ведет себя странно, но тут же понял, что ничего подобного не случится. Женщина примет его за инвалида, вынужденного пользоваться креслом. Так и произошло. Было интересно наблюдать за ее поведением. Хотя Виктор был на одной стороне дорожки, а она на другой, и разделяли их добрых шесть футов. Женщина укоротила поводок почти на ярд, бросила быстрый, пытливый взгляд на Виктора, потом отвернулась с деланым равнодушием, словно бы говоря: «Конечно, я понимаю, что ты калека, но для меня при моей утонченности ты ничем не отличаешься от всех остальных, и я не нарушу приличий, пялясь на тебя, так что не воображай, будто я задаюсь вопросом, что скрыто у тебя под пледом или что с тобой стряслось».
Виктор был уверен, что прочел все это на ее лице, и его это заинтересовало. Было ясно, что человек в инвалидном кресле притягивает всеобщее внимание. Он разминулся еще с несколькими людьми, и чувство, которое часто возникало, когда он бесцельно бродил по городу, что будто его вообще не существует и что он невидим, ведь на него никто не обращает ни малейшего внимания, сменилось другим. Теперь он словно притягивал взгляды всех, кто решил прогуляться в этот час в парке. Этого «притяжения» не избежал никто. Люди могли испытывать жалость или замешательство, возмущение, вину или любопытство, но что-то испытывали все: кто-то таращился на него, кто-то демонстративно отворачивался, остальные украдкой бросали косые взгляды. Когда он подъехал к светофору на большом перекрестке, где Аксбридж-роуд пересекала Норт-Серкьюлер, к нему подошел рослый мужчина со словами: «Не беспокойся, приятель, я тебе помогу», и, когда вспыхнул зеленый свет, машины остановились, пошел рядом с креслом, приговаривая: «Пускай подождут, ничего с ними не случится».
Виктор поблагодарил его. Он наслаждался. И понял, что всегда терпеть не мог ходить, хотя никогда не признавался себе в этом даже в самых сокровенных мыслях. В тюрьме физическая зарядка была обязательной, но там было некуда ходить. Большую часть своей юности, до того, как он оказался в тюрьме, ему приходилось ездить в машине. Инвалидное кресло, конечно, не машина, и в плохую погоду пользоваться им весьма затруднительно, но в некоторых отношениях у него даже перед автомобилем есть определенные преимущества, подумал Виктор, когда две болтавшие женщины отскочили, дав ему спокойно проехать. Он спохватился, осознав чудовищность своих мыслей: человек со здоровыми ногами хочет быть прикованным к инвалидному креслу!
Поднять кресло по лестнице в доме миссис Гриффитс было нелегко, но внизу его было негде оставить. Виктор подумал, как хорошо было бы, если бы телефон под лестницей зазвонил в эту минуту и на том конце провода оказалась бы Клара. Он сказал бы ей о своем новом подарке для Дэвида, она бы обрадовалась и, может быть, поспешила бы приехать на своей машине, повезла бы его и кресло обратно в Тейдон-Буа, и, возможно, теперь ему предложили бы остаться на ночь. Телефон, конечно же, не звонил. Клара, видимо, была на работе, делала рентгеновские снимки в больнице Святой Маргариты.
Сидеть в инвалидном кресле было удобнее, чем на стульях, предоставленных миссис Гриффитс. Виктор расположился в нем у окна и, поглядывая в сторону бывшего дома родителей, читал «Панч». С этого места он мог видеть только крышу. Листва на деревьях была уже густой, пестрая зеленая, розовая, белая завеса превратилась в ковер из листьев. В палисаднике миссис Гриффитс сорняки уже достигли мусорных контейнеров – еще немного, и отсюда их будет уже не разглядеть. Сплошь крапива, чертополох и какой-то розовый цветок в рост человека. Виктор сосчитал наличные деньги. С последним полученным пособием у него было около тысячи фунтов. В купленных журналах было много реклам ресторанов, рекомендуемых в «Гуд фуд гайд», ассоциацией рекламы или Эгоном Ронеем. Сидя в кресле отца, Виктор читал их и размышлял, куда лучше всего пойти. Решил, что, если Дэвид и Клара не дадут о себе знать до субботы, он позвонит им сам и пригласит поужинать. Он ни разу никого не приглашал в ресторан, если не считать обедов в кафе с Полин и нескольких посещений каких-то забегаловок в Хайгейте с Аланом.
Виктор подумал, что никуда не пойдет в пятницу. Будет ужасно, если он уйдет, а Дэвид решит набрать его номер. На протяжении долго и медленно тянувшегося дня он твердил себе, что нет причин ждать звонка от Дэвида. Они об этом не договаривались. А может, он и Клара ждут, чтобы он, Виктор, сделал первый шаг, связался с ними и поблагодарил их за прием в прошлую субботу? В три часа, вконец измученный бесплодным ожиданием, Виктор спустился и набрал телефонный номер Дэвида. Ответа не было. Через полчаса, прочитав номер «Обсервера» за прошлое воскресенье, опять спустился к телефону и сделал еще одну попытку дозвониться. Без толку. Виктор решил подождать еще два часа и позвонить в половине шестого.
В двадцать минут шестого, спускаясь по лестнице, он услышал долгожданный телефонный звонок. Побежал к нему и поднял трубку. Звонила Клара.
Ее голос странно действовал на Виктора. Он не хотел, чтобы она умолкала. Голос был красивым, теплым, мягким, с приятным акцентом, что придавало ее речи еще больше очаровательности. Она произносила слова немного медленно, отчетливо, но с каким-то гипнотическим придыханием. Он наслаждался ее манерой говорить, пытаясь уловить неуловимый тембр, поэтому даже не понял смысла последней фразы и был вынужден попросить Клару повторить все сначала.
– Я звоню по поводу квартиры. Не здесь – в городке Эппинг-Апленд. Дом принадлежит знакомой моей матери. Ее муж умер, и она хочет сдавать часть дома. Собирается дать объявление, но только через неделю или две, так что это твой шанс. Матери я пока ничего не говорила. Решила подождать, пока не спрошу тебя.
Виктор сказал, что хотел бы посмотреть квартиру. Девушка ответила, что он может и сам договориться с миссис Хантер. Пообещала дать ему ее адрес и номер телефона. Виктор понял, что она не собирается приглашать его в Тейдон-Буа и даже говорить что-то о будущей встрече. И он, в который раз, ощутил надвигающийся приступ тошноты.