Аттилий сглотнул, стараясь подавить рвотный позыв. Он сразу же понял, что это Экзомний. Этот человек пришел сюда две недели назад или чуть больше того. И кто другой отправился бы сюда в августе? Но как он может быть уверен? Он ведь даже никогда не встречался с пропавшим акварием. Аттилию отчаянно не хотелось спускаться вниз, к этому смертному ложу, но он все-таки заставил себя присесть на краю ямы и вглядеться в почерневшее лицо. Он увидел оскаленные зубы, напоминающие косточки, что выглядывают из лопнувшего плода, и тусклые полуприкрытые глаза, глядящие в сторону вытянутой руки. Никакой раны не видать. Хотя тут все тело — сплошная рана, ушибы да нагноения. Что же убило его? Может, он умер от жары? Аттилий наклонился пониже, пытаясь потыкать труп палкой, и тут же почувствовал приступ дурноты. Перед глазами у него заплясал хоровод ослепительно белых пятнышек, и он едва не рухнул вниз. Ему каким-то чудом удалось оттолкнуться от пыльной земли, и Аттилий упал назад, на спину, судорожно хватая ртом воздух.
«В земных глубинах таится множество смертоносных веществ...»
Голова Аттилия раскалывалась. Его вырвало — горькой, отвратительной на вкус жидкостью. Акварий еще продолжал откашливаться и отплевываться, когда впереди послышался хруст иссохшей травы у кого-то под ногами. Аттилий очумело поднял взгляд. На другой стороне ямы, в каких-нибудь пятидесяти шагах от него, обнаружился человек. И он шел через вершину, направляясь к Аттилию. Сперва акварию почудилось, что это видение, вызванное отравленным воздухом; он с трудом поднялся на ноги, пошатываясь, словно пьяный, и сморгнул пот с глаз, пытаясь разглядеть идущего. Человек никуда не исчез. Он шагал к Аттилию, пробираясь меж шипящими струями серы, и в руке у него поблескивал нож.
Это был Коракс.
Аттилий был сейчас не в том состоянии, чтобы драться. Разумнее всего было бы бежать. Но он едва держался на ногах.
Надсмотрщик осторожно подошел к яме; он двигался скользящим шагом, пригнувшись, широко расставив руки и не сводя глаз с аквария, как будто ожидал от него какого-то подвоха. Он метнул взгляд на мертвеца, нахмурившись, взглянул на Аттилия, потом снова посмотрел вниз.
— И что все это значит, красавчик? — негромкопоинтересовался он. В его голосе проскользнули оскорбленные нотки. Он так тщательно спланировал свое нападение, проделал ради него такой долгий путь, прождал целый день и целую ночь, следовал по пятам за своей жертвой — должно быть, это и был тот самый всадник, которого я тогда видел позади! — наслаждаясь предвкушением мести, и все ради того, чтобы в последний момент его планы пошли наперекосяк. «Это нечестно!» — было написано у него на лице. Жизнь в очередной раз воздвигла препятствие на пути у Гавия Коракса. — Я тебя спрашиваю: что все это значит?
Аттилий попытался заговорить. Но голос его сделался хриплым, и слова звучали невнятно. Он хотел сказать, что Экзомний был прав, что здесь таится чудовищная опасность, — но у него ничего не вышло.
Коракс со злостью взглянул на труп.
— Упрямый старый ублюдок! Надо ж было в его возрасте переться сюда! Гора его, видите ли, беспокоит! И чего он добился? Да ничего! Только свел нас с тобою здесь.
Коракс снова сосредоточил все внимание на Аттилии.
— Всякий гребаный умник из Рима будет нас учить, как нам работать! Что, красавчик, прикидываешь свои шансы? Что-то ты сделался молчаливым, как я погляжу. А что будет, если я прорежу тебе еще один рот? Давай попробуем, а?
Коракс пригнулся, перебрасывая нож из руки в руку. На неподвижном лице читалась готовность убивать. Он двинулся в обход ямы. Все, что мог в этой ситуации сделать Аттилий — захромать в противоположную сторону. Когда надсмотрщик остановился, остановился и Аттилий, а когда тот двинулся в обратную сторону, инженер поступил точно так же. Так продолжалось некоторое время. Но подобная тактика явно раздражала Коракса.
— Чтоб ты сдох! — рявкнул он. — Я не собираюсь играть в твои дурацкие игры!
И внезапно он ринулся к добыче. Раскрасневшийся, тяжело дышащий от жары, он подбежал к краю ямы, спрыгнул вниз и бросился наперерез Аттилию. Он уже почти добрался до противоположного края, как вдруг остановился и изумленно взглянул на свои ноги. А потом попытался сделать шаг, другой — чудовищно медленно; он хватал воздух ртом, словно выброшенная на берег рыба. Потом он выронил нож, упал на колени, несколько раз взмахнул руками и рухнул ничком.
Аттилий ничего не мог поделать — ему оставалось лишь смотреть, как Коракс тонет в сухом жаре. Надсмотрщик пару раз слабо шевельнулся, словно пытаясь дотянуться до чего-то перед собой — в точности как когда-то Экзомний. А потом он сдался и затих. Дыхание его стало неглубоким и прерывистым, а там и вовсе прекратилось. Но Аттилий не стал дожидаться этого момента. Он уже ковылял прочь по вспученной, дрожащей вершине. Столбы серного дыма становились все более мощными, а поднявшийся ветер сносил их в сторону Помпей.
Внизу, в городе, легкий ветерок, поднявшийся в самое жаркое время дня, принес жителям Помпей долгожданное облегчение. Кавр устраивал крохотные пылевые вихри на улицах, опустевших в час сиесты, трепал разноцветные навесы у входов в трактиры и шуршал в листве огромных платанов, окружающих амфитеатр. В доме Попидия он поднял рябь на поверхности плавательного бассейна. Развешанные между колоннами маски, изображающие пляшущих фавнов и вакханок, закачались и зазвенели. Порыв ветра подхватил один из свитков, валяющихся на полу, и покатил его под стол. Голконий подставил ногу и остановил его.
— Что, собственно, происходит? — поинтересовался он.
Амплиату очень хотелось ударить Корелию, но он сдержался; если бы он принялся бить ее при людях, это, в некотором смысле, стало бы ее победой. Амплиат лихорадочно размышлял. Он знал о власти все, что только стоит знать. Он знал, что бывают моменты, когда разумнее всего держать свои тайны при себе — обладать знанием втайне, словно любовницей, которой не делятся ни с кем. Но он знал также, что бывают и другие моменты — когда искусно выданные тайны могут действовать подобно стальным обручам и привязывать других к тебе. И Амплиат в порыве вдохновения решил, что сейчас как раз настал именно такой момент.
— Читайте, — сказал он. — Мне нечего скрывать от моих друзей.
Он подобрал свитки и сгрузил их на стол.
— Мы лучше пойдем, — сказал Бриттий. Он осушил свой бокал и начал было вставать.
— Читай! — приказал Амплиат. Магистрат плюхнулся на место. — Простите меня. Но все-таки прочтите. Я настаиваю.
Он улыбнулся:
— Это свитки из жилища Экзомния. Думаю, вам пора об этом узнать. Наливайте себе еще вина, кто хочет. Я вернусь через минуту. Корелия, ты пойдешь со мной.
Амплиат ухватил дочь за локоть и развернул к лестнице. Корелия сопротивлялась, но отец был намного сильнее ее. Амплиат смутно осознавал, что жена и сын идут за ними следом. Когда они свернули за угол и, очутившись в саду их старого дома, скрылись от глаз магистратов, Амплиат до боли стиснул пальцы на руке Корелии.
— Ты что, и вправду вообразила, будто всякая девчонка вроде тебя способна причинить мне вред? — прошипел он.
— Нет! — отозвалась Корелия, пытаясь вырваться. — Но попытаться все равно стоило!
Ее самообладание привело Амплиата в замешательство. Он притянул дочь к себе.
— Да ну? И как же ты намеревалась это проделать?
— Показать эти документы акварию. Показать их всем. Чтобы все увидели, кто ты такой на самом деле.
— И кто же?
Они смотрели теперь глаза в глаза.
— Вор. Убийца. Существо презреннее раба. Последнее слово прозвучало словно плевок, и Амплиат вскинул руку. Теперь он точно ударил бы Корелию — но Цельзиний успел схватить его за запястье.
— Не надо, отец, — сказал он. — Довольно.
От изумления Амплиат на миг потерял дар речи.
— Что, и ты туда же? — Он вырвал руку и смерил сына разъяренным взглядом. — Тебе что, не хватает твоих религиозных ритуалов?
Амплиат развернулся к жене:
— А ты чего? Шла бы лучше помолилась покровительнице Ливии, чтоб та тебя наставила! Прочь с моей дороги, вы, оба!
Он поволок Корелию к лестнице. Цельзия и Цельзиний остались стоять как вкопанные. Амплиат проволок дочь по лестнице, потом по коридору и втолкнул в комнату. Она рухнула на кровать.
— Неблагодарная изменница!
Он огляделся, подыскивая подходящее орудие наказания. Но вокруг было лишь хрупкое женское имущество: гребень из слоновой кости, шелковая шаль, зонтик, нитки бус — и несколько старых игрушек, сохраненных специально, чтобы перед свадьбой поднести их в дар Венере. В углу на особой подставке сидела деревянная кукла с подвижными руками и ногами. Амплиат подарил ее Корелии на день рождения — давным-давно, когда дочка еще была маленькой. И теперь вид этой куклы потряс его и подорвал решимость. Да что с ней такое стряслось? Он так ее любил — ее, его малышку! — как же случилось, что эта любовь превратилась в ненависть? Амплиат почувствовал себя выбитым из колеи. Ведь все, все делалось ради них, ради сына с дочкой! Ради них он восстанавливал город, ради них выбивался из грязи, а они!.. Амплиат стоял, тяжело дыша; он чувствовал себя униженным. Корелия сверлила его яростным взглядом. Амплиат не знал, что сказать.
— Ты останешься здесь, — запинаясь, произнес он, — до тех пор, пока я не решу, что с тобой сделать.
Он вышел и запер дверь.
Его жена и сын уже ушли из сада. Типичные трусливые бунтари, подумал Амплиат. Удирают, как только он повернется к ним спиной. У Корелии всегда было больше храбрости, чем у них у всех, вместе взятых. Его малышка! Магистраты сгрудились вокруг стола и о чем-то тихо переговаривались. Когда Амплиат вошел в гостиную, они тут же смолкли — и молча смотрели, как он подошел к столу и налил себе вина. Кувшин неприятно дребезжал об край кубка. У него что, дрожат руки? Амплиат внимательно присмотрелся к ним. На него это непохоже. Да и не заметно ничего такого. Осушив кубок, Амплиат почувствовал себя лучше. Он налил себе еще, изобразил улыбку и повернулся к магистратам:
— Итак?
Первым заговорил Голконий.
— Где ты это взял?
— Коракс, надсмотрщик с Августы, принес их мне вчера днем. Он нашел их в комнате Экзомния.
— Ты имеешь в виду, что он их украл?
— Нашел, украл... — Амплиат изобразил некий неопределенный жест.
— Тебе следовало сразу же, не мешкая, показать эти свитки нам.
— А почему, собственно, почтеннейшие?
— А разве нe ясно? — возбужденно вклинился в разговор Попидий. — Экзомний считал, что надвигается очередное мощное землетрясение!
— Успокойся, Попидий. Ты ноешь про землетрясение вот уже семнадцать лет. Я бы не стал воспринимать всю эту болтовню всерьез.
— А Экзомний воспринимал!
— Экзомний! — Амплиат смерил собеседника презрительным взглядом. — Экзомнию только дай повод понервничать!
— Может, и так. Но зачем ему потребовалосьснимать копии с этих документов? Особенно вот с этого! Как по-твоему, зачем это ему?
И магистрат помахал одним из свитков.
Амплиат посмотрел на свиток и глотнул еще вина.
— Это по-гречески. Я по-гречески не читаю. Ты забыл, Попидий, — я не получил такого образования, как ты.
— Да, я читаю по-гречески. И мне кажется, что я узнаю этот отрывок. Это из труда географа Страбона. Он путешествовал в этих краях во времена божественного Августа. Здесь он пишет про горную вершину — что она ровная и бесплодная и что когда-то по ней прошел огонь. Речь определенно идет о Везувии! Еще он пишет, что плодородные земли вокруг Помпей напоминают ему Цетану, где земля покрыта пеплом, выброшенным Этной.
— Ну и что?
— Скажи, Экзомний ведь родом с Сицилии? — требовательно спросил Голконий. — Из какого он города?
Амплиат небрежно взмахнул бокалом:
— Кажется, из Цетаны. И что с того?
Он подумал, что надо будет выучить греческий, хотя бы самые основы. Раз это смог такой недоумок как Попидий, значит, это под силу любому.
— А что касается вот этого документа, написанного по-латыни, его я узнаю точно, — продолжал Попидий. — Это фрагмент книги, и я знаю и того человека, который это написал, и того, кому это было адресовано. Это Анней Сенека, наставник Нерона. О нем должен был слышать даже ты.
Амплиат вспыхнул:
— Мое дело — стоительство, а не книги. Так к чему здесь вся эта мура?
— Луцилий, о котором тут упоминается, это Луцилий Младший, уроженец нашего города. Его дом стоял неподалеку от театра. Он служил прокуратором где-то за морем — если я не ошибаюсь, как раз в Сицилии. Сенека тут описывает мощное землетрясение в Кампанье. Это из его книги «Естественные вопросы». Я полагаю, что экземпляр этой книги имеется даже в нашей общественной библиотеке, на форуме. Она заложила основы философии стоиков.
— «Философия стоиков»! — передразнил его Амплиат. — Ну и что у старины Экзомния общего с философией стоиков?
— И это тоже очевидно! — со всевозрастающим возбуждением заявил Попидий. Он положил два листа папируса рядом. — Экзомний считал, что между ними существует связь — неужели не ясно?
Он ткнул пальцем сперва в один свиток, затем во второй.
— Этна и Везувий! Плодородие земель вокруг Цетаны и вокруг Помпей. Ужасные знамения, случившиеся семнадцать лет назад — эти самые отравленные овцы, — и знамения, которые продолжаются все нынешнее лето. Он с Сицилии. Он видел признаки опасности. И он исчез!
Несколько мгновений все молчали. Бронзовые фигурки вокруг бассейна тихонько позванивали на ветру.
Затем заговорил Бриттий.
— Я думаю, следует представить эти документы на рассмотрение городского совета — и как можно быстрее.
— Нет! — отрезал Амплиат.
— Но правящий совет города имеет право знать!..
— Нет! — Амплиат был непреклонен. — Сколько граждан входят в совет?
— Восемьдесят пять, — ответил Голконий.
— Вот именно. Через час об этом будет известно всему городу. Вы что, хотите устроить панику? Сейчас, когда мы только-только начали становиться на ноги? Когда мы получили пророчество сивиллы, способное утихомирить горожан? Не забывайте, почтеннейшие, кто голосовал за вас. Торговцы. Они вас не поблагодарят, если вы распугаете им всех покупателей. Вы видели, что произошло сегодня утром — лишь из-за того, что в фонтанах на несколько часов исчезла вода. А кроме того, что такого ценного мы можем сказать по этому поводу? Что Экзомния беспокоили подземные толчки? Что в почве Кампаньи содержится пепел, как на Сицилии, и какие-то горящие ямы? Ну и что с того? Горящие ямы — часть жизни здешнего побережья еще со времен Ромула. — Амплиат понял, что его слова попалив цель. — А кроме того, настоящие сложности не в этом.
— Не в этом? — переспросил Голконий. — А в чем же?
— В остальных документах, которые показывают, сколько было заплачено Экзомнию, чтобы город получал дешевую воду.
— Осторожно, Амплиат! — поспешно произнес Голконий. — Твои делишки нас не касаются.
— Мои делишки! — Амплиат расхохотался. — Отлично сказано!
Он поставил бокал и взялся за кувшин, чтобы налить себе еще. И снова толстое стекло задребезжало. Амплиат чувствовал, что он слегка не в себе, но его это уже мало волновало.
— Вот только не надо, почтеннейшие, притворяться, будто вы ничего не знаете! Как по-вашему, каким образом город так быстро поднялся после землетрясения? Своими «делишками» я сэкономил вам целое состояние. Да, и себя при этом не забыл — я вовсе не собираюсь это отрицать. Но без меня вас бы здесь не было! Твои драгоценные бани, Попидий, — те самые, в которых Бриттий так любит развлекаться со своими мальчиками, — сколько ты за них платишь? Да нисколько! И ты, Куспий, со своими фонтанами. И ты, Голконий, со своим плавательным бассейном. И все эти частные бани, и орошаемые сады, и большой общественный бассейн в палестре, и водопроводы в новых домах. Благодаря моим «делишкам» с Экзомнием этот город больше десятилетия держался на плаву! И вот теперь об этом пронюхал этот пронырливый ублюдок из Рима, новый акварий. Вот это — настоящая проблема.
— Возмутительно! — дрожащим голосом произнес Бриттий. — Просто возмутительно! Чтобы какой-то выскочка-вольноотпущенник разговаривал с нами подобным образом!..
— Это я — выскочка? Отчего-то ты не именовал меня так, Бриттий, когда я оплачивал те игры, что обеспечили тебе эту должность. «Холодное оружие, никакой пощады и бойня в центре арены, чтобы всем было видно» — вот что ты тогда просил и что я тебе обеспечил.
Голконий вскинул руку:
— Ладно, ладно, почтенные. Давайте договоримся, как цивилизованные люди.
— А почему бы нам просто не заключить сделку с этим новым акварием, в точности как с его предшественником? — поинтересовался Куспий.
— Боюсь, не получится. Я попытался вчера намекнуть ему об этом, но он в ответ лишь посмотрел на меня, да так, будто я потрогал его за член. Я просто-таки почувствовал себя дураком со своей щедростью. Нет, боюсь, я верно раскусил этого типа. Он настучит в Рим, там проверят счета и на нас еще до конца года свалится имперская комиссия.
— Но что же нам делать? — спросил Попидий. — Если дойдет до этого, нам всем не поздоровится.
Амплиат улыбнулся ему поверх бокала.
— Не беспокойтесь. Я уже обо всем позаботился.
— И как же?
— Попидий! — одернул его Голконий. — Осторожнее!
Амплиат на миг умолк. Они не хотели ничего знать. В конце концов, они были магистратами этого города. Невинность неведения — вот чего они желали. Но с чего вдруг он должен заботиться об их душевном покое? Нет уж, пусть кровь будет и на их руках, а не только на его.
— Его убьют. — Амплиат обвел присутствующих вглядом. — До того, как он вернется в Мизены. Несчастный случай в глуши. Никто не против? Если кто возражает, пусть скажет об этом сейчас. Попидий? Голконий? Бриттий? Куспий?
Амплиат подождал. Все это было бессмысленной глупой возней. Скорее всего, что бы они тут ни сказали, акварий уже мертв. У Коракса просто руки чесались перерезать ему горло.
— Итак, все «за». Не выпить ли нам по этому поводу?
Он снова потянулся за кувшином, но рука его повисла в воздухе. Тяжелый стеклянный бокал не просто дрожал — он скользил по полированной деревянной крышке стола. Амплиат тупо уставился на это зрелище. Этого не могло быть! Однако же бокал дополз до края стола, рухнул на пол и разбился вдре-безги. Амплиат перевел взгляд на пол. Пол дрожал у него под ногами. Дрожь постепенно усиливалась. Потом через дом пронесся порыв горячего воздуха, достаточно сильный, чтобы послышалось хлопанье ставней. Мгновение спустя откуда-то донесся далекий — но очень отчетливый — сдвоенный раскатистый рокот. Ни Амплиат, ни прочие присутствующие никогда не слыхали ничего подобного.