— И к какой же школе они относятся?
— К последователям Эпикура. Насколько я понял со слов Кассия, они учат, что человек смертен, и богам нет до него дела, а потому единственное, чем стоит заниматься в жизни — это веселиться и наслаждаться.
— Я бы мог сказать ему это задаром.
Торкват расхохотался, надел шлем обратно и затянул ремешок на подбородке.
— Скоро Помпеи, акварий. Через полчаса мы должны быть там.
И он отправился обратно на корму.
Аттилий заслонил глаза от солнца и оглядел виллу. Он никогда не видел особого смысла в философии. Почему один человек получает в наследство такой вот дворец, другого заживо скармливают муренам, а третий надрывается, гоня либурну вперед? Почему ему, Аттилию, пришлось смотреть, как умирает его жена, совсем еще юная? Пусть ему покажут философа, способного ответить на эти вопросы, и тогда он согласится, что философы и вправду не зря существуют на свете.
Сабине так хотелось поехать отдохнуть к Неаполитанскому заливу, а он все откладывал и откладывал поездку, говоря, что он слишком занят. А теперь уже поздно. Тоска о том, что он потерял, и сожаление о том, чего он не успел сделать, два его неразлучных врага, вновь накинулись на Аттилия и застали его врасплох. Он почувствовал мучительную, сосущую пустоту внутри. Аттилию вспомнилось письмо, которое показал ему в день похорон Сабины один его друг; Аттилий заучил его наизусть. Более века назад один юрист, Сервий Сульпиций, недавно переживший некое горе, возвращаясь из Азии в Рим, принялся разглядывать берега Средиземного моря. Позднее он поделился своими чувствами с Цицероном, только что потерявшим дочь. «Позади у меня Эгина, впереди Мегара, справа Пирей, слева Коринф. Некогда все это были цветущие города, теперь же они лежат в руинах. И я подумал: „Как можем мы, недолговечные хрупкие существа, жаловаться, если кто-то из нас умирает, естественным или насильственным образом, когда целые города лежат мертвые и всеми позаброшенные? Остановись, Сервий, и вспомни, что ты рожден смертным. Разве может тебя так сильно трогать кончина одной-единственной несчастной, слабой женщины?“ Для Аттилия даже сейчас, два года спустя, ответ на этот вопрос был один: да.
Он ненадолго пригрелся под солнцем и, видимо, сам не заметил, как задремал, — ибо, когда он в следующий раз открыл глаза, город уже исчез, сменившись очередной огромной виллой, прячущейся в тени зонтичных сосен. Рабы поливали газоны и убирали из плавательного бассейна опавшие листья. Аттилий встряхнул головой, прогоняя остатки сна, и потянулся к кожаной сумке. В сумке лежало все, что ему было нужно: письмо Плиния к эдилам Помпей, мешочек с золотыми монетами и карта Августы.
Аттилий привык искать утешения в работе. Он развернул чертеж, пристроил его на коленях — и внезапно ему стало не по себе. Инженер понял, что на этом чертеже нарушены пропорции. Тот, кто рисовал его, не передал истинных размеров Везувия. Они все еще не миновали гору, и Аттилий прикинул, что в ней добрых семь-восемь миль в ширину.
Расстояние, которое на карте накрывалось пальцем, в реальности означало полдня пути по пыльной дороге под палящим солнцем. Аттилий упрекнул себя за наивность. Сидеть в уютной библиотеке и хвастливо расписывать, как все это можно сделать, не выяснив предварительно истинного положения вещей на местности, — классическая ошибка новичка! Аттилий поднялся и направился к своим рабочим; те, усевшись в кружок, играли в кости. Коракс как раз накрыл стаканчик с костями ладонью и с силой встряхнул его. Тень Аттилия упала на него, но Коракс даже не потрудился поднять взгляд.
— Ну давай, Фортуна, старая шлюха, — пробормотал он и метнул кости. Выпало три единицы — «собаки». Коракс застонал. Бекко испустил радостный вопль и сгреб кучку медных монет.
— Мне везло, пока не подошел он, — заявил Коракс и ткнул пальцем в Аттилия. — Он хуже ворона, ребята. Помяните мои слова — он всех нас погубит.
— Ну да, куда мне до Экзомния, — сказал инженер, присаживаясь рядом с ними. — Бьюсь об заклад, вот он-то всегда выигрывал.
Он подобрал кости. — Чьи?
— Ну, мои, — отозвался Муса.
— Я вот что вам предложу: давайте сыграем в другую игру. Когда мы доберемся до Помпей, Коракс поедет вперед, к дальнему склону Везувия, — поискать, где случился прорыв. Нужно, чтобы с ним поехал кто-то еще. Почему бы вам не разыграть эту привилегию в кости?
— И тот, кто выиграет, поедет с Кораксом! — воскликнул Муса.
— Нет, — возразил Аттилий. — Тот, кто проиграет.
Все расхохотались — кроме Коракса.
— Тот, кто проиграет! — повторил Бекко. — Отлично!
Они принялись по очереди метать кости. Каждый накрывал стаканчик ладонью, каждый шептал свою личную молитву об удаче.
Муса был последним и выкинул «собаку». И тут же пал духом.
— Проиграл, проиграл! — затянул Бекко. — Муса проиграл!
— Ну что ж, вопрос решили кости, — сказал Аттилий. — Искать место аварии поедут Коракс с Мусой.
— А чего остальные? — ворчливо поинтересовался Муса.
— Бекко с Корвинием поскачут в Альбений и закроют заслонки.
— И зачем, спрашивается, им переться в Альбений вдвоем? А что будет делать Политий?
— Политий останется со мной, в Помпеях, и поможет достать все необходимые материалы и транспорт.
— И это называется справедливостью! — с горечью произнес Муса. — Свободным людям придется лазать по горе и жариться на солнцепеке, а раб тем временем будет трахаться с помпейскими шлюхами!
Он схватил свои кости и зашвырнул их в море.
— Вот что я думаю про свою удачу!
С носа донесся предостерегающий оклик кормчего: «Помпеи!» — и шесть голов тут же повернулись в сторону берега.
Город медленно выплыл из-за мыса. Он оказался совсем не таким, как ожидал Аттилий — не курорт вроде Байи или Неаполя, раскинувшийся вдоль берега, а город-крепость, способный при необходимости выдержать осаду. Он начинался в четверти мили от моря, на возвышении, а внизу лежал его порт.
И лишь когда либурна подошла поближе, Аттилий разглядел, что стены уже не сплошные: долгие годы римского мира навели отцов города на мысль разрушить свою защиту. Домам позволили выбраться за крепостной вал и рассыпаться по террасам, под сенью пальм, и спуститься к причалам. Над плоскими крышами возвышался храм, глядящий на море. Блестящие мраморные колонны были увенчаны, как показалось на первый взгляд Аттилию, фризом из эбеново-черных изваяний. Но потом он понял, что эти «изваяния» были живыми. На фоне белого камня суетились ремесленники, почти нагие и загоревшие дочерна, — работали, невзирая на праздничный день. В теплом воздухе разносился стук зубил и скрежет пил.
Повсюду царило оживление. Люди спешили куда-то по верху стены и трудились в приморских садах. Дорога, ведущая к городу, кипела народом — пешими, всадниками, повозками и колесницами. Люди пробирались сквозь тучи пыли или карабкались по крутым дорожкам, идущим от порта к двум городским воротам. Когда «Минерва» нырнула в узкий вход в порт, гомон толпы сделался громче — праздничной толпы, судя по ее виду. Люди спешили в город со всей округи, чтобы поучаствовать в празднестве в честь Вулкана. Аттилий оглядел пристань, выискивая фонтаны, но не заметил ни одного.
Работники, выстроившиеся в ряд, безмолвствовали. Каждый думал о чем-то своем.
Аттилий повернулся к Кораксу:
— В каком месте вода входит в город?
— На противоположной окраине, — сказал Коракс, пристально разглядывая Помпеи. — У Везувиевых врат. Если... — он намеренно подчеркнул последнее слово, — она все еще течет.
Вот это будет номер, подумал Аттилий, если окажется, что воды здесь тоже нет, и он сорвал всех с места всего лишь на основании слов какого-то старого дурня-авгура.
— Кто там работает?
— Какой-то городской раб. Тебе не будет с него толка.
— Почему это?
Коракс ухмыльнулся и покачал головой. Но ничего не сказал. Ясно. Какая-то шутка для посвященных.
— Ну, ладно. Значит, начнем с Везувиевых врат. — Аттилий хлопнул в ладоши. — Пошевеливайтесь, парни. Вы уже видели этот город. Путешествие окончено.
«Минерва» уже плыла по внутренней акватории порта. У края воды столпились рыбачьи лодки и подъемные краны. Левее виднелась река — если верить карте, это был Сарн. Река была забита баржами, ожидающими своей очереди на погрузку или разгрузку. Торкват принялся выкрикивать приказы. Барабанный бой замедлился и смолк. Весла были подняты. Рулевой слегка повернул руль, и либурна заскользила вдоль пристани со скоростью идущего пешехода. От причала ее отделяло не больше фута. Две группы матросов с канатами в руках соскочили на берег и быстро привязали их к каменным тумбам. Мгновение спустя веревки натянулись; «Минерва» содрогнулась — от этого рывка Аттилий едва не полетел на палубу — и остановилась.
Едва лишь восстановив равновесие, Аттилий увидел то, что искал. Большой каменный постамент с головой Нептуна. Вода лилась из распахнутого рта Нептуна в каменную чашу, сделанную в форме раковины, и переливалась через край — Аттилий понял, что никогда не забудет этого зрелища. Переливалась, каскадом падала на брусчатку и стекала себе в море. Никто не толпился у фонтана, дожидаясь своей очереди напиться. Никто не обращал на него ни малейшего внимания. Да и с чего бы? Ведь это было самое обыкновенное, привычное чудо. Аттилий перепрыгнул через невысокий борт военного корабля и покачнулся; после путешествия через залив как-то странно было вновь оказаться на твердой земле. Акварий опустил сумку на мостовую, зачерпнул полную пригоршню воды и поднес к губам. Вода была чистой и сладкой, и Аттилий едва не расхохотался от радости и облегчения — и вылил воду себе на голову. И ему не было дела до того, что прохожие смотрят на него, как на чокнутого.
Едва лишь восстановив равновесие, Аттилий увидел то, что искал. Большой каменный постамент с головой Нептуна. Вода лилась из распахнутого рта Нептуна в каменную чашу, сделанную в форме раковины, и переливалась через край — Аттилий понял, что никогда не забудет этого зрелища. Переливалась, каскадом падала на брусчатку и стекала себе в море. Никто не толпился у фонтана, дожидаясь своей очереди напиться. Никто не обращал на него ни малейшего внимания. Да и с чего бы? Ведь это было самое обыкновенное, привычное чудо. Аттилий перепрыгнул через невысокий борт военного корабля и покачнулся; после путешествия через залив как-то странно было вновь оказаться на твердой земле. Акварий опустил сумку на мостовую, зачерпнул полную пригоршню воды и поднес к губам. Вода была чистой и сладкой, и Аттилий едва не расхохотался от радости и облегчения — и вылил воду себе на голову. И ему не было дела до того, что прохожие смотрят на него, как на чокнутого.
Ноrа Quarta [09.48]
В порту Помпей можно было купить все, что только душе забагорассудится. Овощи, фрукты, зерно, амфоры с вином и ящики с разнообразной глиняной посудой спускали на баржах по реке из внутренних районов страны, а здесь они смешивались с потоком разнообразных предметов роскоши, идущих по великому имперскому торговому пути из Александрии. Индийский попугай, нубийская рабыня, соль из озер, расположенных неподалеку от Александрии, китайская корица, африканская обезьянка, восточные рабыни, известные своим искусством в делах любви... Лошадей тут было не меньше, чем мух. У будки таможенников ошивалось с полдюжины каких-то деляг. Ближайший сидел на табурете, под грубо намалеванной вывеской с изображением крылатого коня Пегаса; вывеска гласила: «Бакул: лошади, достойные богов».
— Мне нужно пять лошадей, — сказал Аттилий барышнику. — И не какие-нибудь изнуренные клячи. Мне нужны здоровые сильные животные, способные работать целый день. И они нужны мне немедленно.
— Никаких проблем. — Бакул был маленьким лысым человечком с кирпично-красным лицом и стеклянными глазами записного пьянчуги. Он носил на руке железное кольцо. Кольцо было слишком велико, и Бакул нервно вертел его. — В Помпеях можно получить все, что угодно, — если, конечно, у тебя есть деньги. Только имей в виду — я потребую залог. А то на прошлой неделе у меня украли одну из лошадей.
— Еще мне нужны волы. Две упряжки и две повозки.
— В праздничный день? — делец прищелкнул языком. — Думаю, на это понадобится больше времени.
— Сколько?
— Сейчас прикину. — Бакул, сощурившись, уставился на солнце. Чем успешнее внушишь клиенту, что дело трудное, тем больше можно с него содрать. — Два часа. Может, три.
— Идет.
Они поторговались из-за цены. Делец запросил совсем уж безумную сумму. Аттилий сразу поделил ее на десять. И даже после этого, когда они уже ударили по рукам, Аттилий все равно был уверен, что барышник его надул, — и это его бесило, как и всякое расточительство. Но ему некогда было искать другого дельца, который предложил бы более выгодные условия. Аттилий велел барышнику немедленно отвести четырех лошадей к Везувиевым вратам, а сам, проталкиваясь сквозь толпу торговцев, вернулся обратно к «Минерве».
Команда уже получила дозволение подняться на палубу. Большинство гребцов постягивали взмокшие туники, и от валяющихся тел исходил густой запах пота, такой сильный, что он перешибал вонь находящейся неподалеку мастерской. Там готовили рыбный соус, и из бочек, стоящих прямо под солнцем, доносилась вонь гниющей рыбы. Корвиний и Бекко осторожно пробирались среди моряков, собирали инструменты и бросали их на берег, Мусе и Политию. Коракс стоял спиной к либурне и вглядывался в толпу; время от времени он даже поднимался на цыпочки, чтобы лучше видеть. Он заметил Аттилия и остановился.
— Так вода и вправду течет, — сказал Коракс. В его упрямстве и нежелании признавать свою ошибку было что-то почти героическое. И в этот миг Аттилий понял, что все это, без всякого сомнения, было затеяно для того, чтобы избавиться от него.
— Да, течет, — согласился инженер. Он помахал рукой остальным рабочим, чтобы те на время оставили свои дела и подошли к нему. По обсуждении сошлись на том, что Полития оставят здесь, чтобы он завершил разгрузку и посидел у инструментов, а Аттилий должен будет с кем-нибудь передать ему, куда двигаться дальше. Оставшиеся пять зашагали к ближайшим воротам. Коракс шел последним, и, всякий раз как Аттилий оглядывался, похоже было, будто надсмотрщик кого-то выискивает в толпе, так он вертел головой.
Инженер привел рабочих к наклонному въезду, идущему от порта к городским стенам; пандус проходил под недостроенным храмом Венеры и нырял в темный туннель ворот. Таможенник бегло оглядел их, проверяя, не несут ли они чего-нибудь на продажу, потом кивнул, давая понять, что они могут войти в город.
Начинающаяся за воротами улица была менее крутой и скользкой, чем наружный пандус, но зато она была более узкой, и народ, валом валивший в Помпеи, чуть не задавил путников. Аттилия толпа протащила мимо нескольких лавочек и еще одного большого храма — этот был посвящен Аполлону, — а потом вынесла на бурлящий, залитый ослепительным солнечным светом форум.
Для провинциального города форум выглядел весьма впечатляюще: базилика, крытый рынок, еще несколько храмов, общественная библиотека — все это было ярко раскрашено и сверкало на солнце, — три-четыре дюжины статуй императоров и местных видных деятелей. Не все здесь было доведено до ума. Некоторые большие здания окружали деревянные леса. Шум толпы отражался от высоких стен и возвращался обратно: флейты и барабаны уличных музыкантов, крики попрошаек и лоточников, шипение приготавливаемой еды. Продавцы фруктов предлагали зеленые фиги и нарезанный ломтями арбуз. Торговцы вином сидели на корточках рядом с рядами красных амфор, покоящихся в гнездышках из желтой соломы. У подножия ближайшей статуи расположился, скрестя ноги, заклинатель змей и играл на своей дудке, а с циновки перед ним медленно, покачиваясь, поднималась серая змея. Другая змея обвивалась вокруг шеи заклинателя. На жаровнях жарилась нарезанная кусочками рыба. Рабы, сгибаясь под тяжестью вязанок дров, по цепочке передавали их в центр площади; там складывали большой костер для вечернего жертвоприношения Вулкану. Цирюльник громко возвещал о своем искусстве выдирания зубов и в доказательство демонстрировал груду серых и черных пеньков.
Инженер снял шляпу и вытер лоб. Что-то ему здесь не нравилось. Деловой город, подумал он. Просто кишит людьми, стремящимися к наживе. Готов приветствовать любого гостя, пока с него есть чего взять. Аттилий кивком подозвал Коракса, узнать, где тут найти эдилов, — ему пришлось приставить согнутую лодочкой ладонь к самому уху надсмотрщика, чтобы тот его услышал, — и Коракс указал на стоящие в ряд три небольших здания — они образовывали южную сторону площади, — закрытые по случаю празднества. Доска для объявлений пестрела различными официальными объявлениями, свидетельством жизнедеятельности преуспевающей бюрократии. Аттилий мысленно выругался. Ну все через одно место!
— Ты знаешь дорогу к Везувиевым вратам — ты и веди! — крикнул он Кораксу.
Вода в городе была. Пока они пробирались к дальнему концу форума, Аттилий слышал ее шум в большом общественном отхожем месте за храмом Юпитера и журчание, доносящееся с соседних улиц. Инженер старался не отставать от Коракса, и пару раз наступал в сточные канавы, превратившиеся в настоящие потоки; ручьи эти уносили к морю пыль и всякий мусор. Аттилий насчитал семь фонтанов — и все они были переполнены. Потери Августы определенно оказались прибытком для Помпей. Все, что акведук прежде нес по нескольким городам, доставалось теперь им. И пока эти самые города изнемогали под палящим солнцем, в Помпеях дети плескались прямо на улицах.
Это был нелегкий труд — взобраться на холм. Основной поток людей двигался навстречу, к соблазнам форума, и к тому времени, как рабочие добрались к большим северным воротам, там их уже ждал Бакул с лошадьми. Барышник привязал коней к столбу у небольшого здания, прилепившегося к городской стене.