— То, что грозил сделать ваш дядя, — ответил мистер Мертуэт. — Полковник Гернкастль понимал, с какими людьми он имеет дело. Пошлите алмаз завтра (под караулом нескольких человек) в Амстердам. Велите сделать из него полдюжины бриллиантов вместо одного. Тогда кончится священное значение Лунного камня — кончится и опасность.
Мистер Фрэнклин обернулся ко мне.
— Нечего делать, — сказал он. — Мы должны завтра же переговорить с леди Вериндер.
— А как же сегодня, сэр? — спросил я. — Что, если индусы вернутся?
Мистер Мертуэт ответил мне прежде, чем успел заговорить мистер Фрэнклин.
— Индусы не решатся вернуться сегодня, — сказал он. — Они никогда не идут прямым путем, не говоря уже о таком деле, как это, когда малейшая ошибка может быть гибельной для их цели.
— Но если эти мошенники окажутся смелее, чем вы думаете, сэр? — настаивал я.
— В таком случае спустите собак, — сказал мистер Мертуэт. — Есть у вас большие собаки на дворе?
— Есть две, сэр. Бульдог и ищейка.
— Их достаточно. В настоящем случае, мистер Беттередж, бульдог и ищейка имеют одно большое достоинство: у них, вероятно, нет ваших предрассудков относительно неприкосновенности человеческой жизни.
Звуки фортепиано донеслись до нас из гостиной, когда он выпустил в меня этот последний заряд. Он бросил свою сигару и взял под руку мистера Фрэнклина, чтобы возвратиться к дамам. Идя за ними в дом, я приметил, что небо быстро покрывается тучами. Мистер Мертуэт тоже это приметил. Он посмотрел на меня и сказал со своей обычной сухостью и насмешливостью:
— Индусам в нынешнюю ночь понадобятся зонтики, мистер Беттередж!
Хорошо было ему шутить. Но я не был знаменитым путешественником и прошел свой жизненный путь, не рискуя жизнью среди воров и убийц в разных заморских странах. Я вошел в свою комнатку, сел на свое кресло, весь в поту, и спросил себя с отчаянием, что же теперь делать? В таком тревожном состоянии духа другие впали бы в лихорадку; я кончил совсем другим образом. Я закурил трубку и заглянул в «Робинзона Крузо».
Не прошло и пяти минут, как мне попалось это удивительное место, страница сто шестьдесят первая:
«Страх перед опасностью в десять тысяч раз страшнее самой опасности, видимой глазу, и мы находим, что бремя беспокойства гораздо больше того несчастья, которое нас тревожит».
У человека, который после этого не уверует в Робинзона Крузо, или недостает в мозгу винтика, или он отуманен самонадеянностью. Не стоит тратить на него доказательства, лучше сохранить их для человека с более доверчивой душой.
Я давно уже выкурил вторую трубку и все восхищался этой удивительной книгой, когда Пенелопа (подававшая чай) пришла ко мне с донесением из гостиной. Она оставила тараторок певшими дуэт, — слова начинались с "О", и музыка соответствовала словам. Она заметила, что миледи делала ошибки в висте, чего мы прежде никогда за ней по замечали. Она видела, что знаменитый путешественник заснул в углу. Она слышала, как мистер Фрэнклин потешался над мистером Годфри по поводу дамских комитетов вообще, а мистер Годфри возражал ему гораздо резче, нежели приличествовало джентльмену с такими благопристойными манерами. Она подметила, как мисс Рэчель, по-видимому пытаясь успокоить миссис Тридголл, показывала ей фотографии, на самом же деле бросала украдкой на мистера Фрэнклина такие взгляды, в которых ни одна умная горничная не могла ошибиться ни на минуту. Наконец, она видела, как мистер Канди, доктор, таинственно исчезнувший из гостиной и потом таинственно вернувшийся, вступил в секретный разговор с мистером Годфри. Словом, дела шли гораздо хуже, чем, судя по тому, что было за обедом, мы могли ожидать. Если бы только мы могли продержаться еще часок, старик Время подвез бы экипаж и освободил бы нас совсем от гостей.
Все проходит на этом свете, и даже успокоительное действие «Робинзона Крузо» прошло, когда Пенелопа ушла от меня. Я опять разволновался и решил обойти вокруг дома, прежде чем начнется дождь. Вместо того чтобы взять лакея, у которого нос был человеческий и, следовательно, бесполезный в каком-нибудь непредвиденном случае, я взял с собой ищейку. Можно было положиться на то, что уж ее то нос почуял бы чужого. Мы обошли вокруг дома и вышли на дорогу; мы вернулись так, как и ушли, — ни с чем, не найдя нигде притаившегося человеческого существа. Я опять посадил собаку на цепь и, возвращаясь через кустарник, встретил наших двух джентльменов, выходивших ко мне из гостиной. Это были мистер Канди и мистер Годфри; они (как сообщила мне Пенелопа) все еще разговаривали друг с другом, тихо смеясь над какой-то забавной выдумкой. Я подивился тому, что эти два человека подружились, но, разумеется, прошел мимо, будто и не замечая их.
Прибытие экипажей послужило как бы сигналом к началу дождя. Он полил так, словно имел намерение лить всю ночь. За исключением доктора, которого ожидал открытый гиг, все остальное общество с удобством отправилось домой в каретах. Я высказал опасение мистеру Канди, как бы он не промок насквозь. Он же ответил мне, что удивляется, как это я дожил до своих лет и не знаю, что кожа доктора непромокаема. Он укатил под дождем, смеясь над своей шуточкой. И мы, таким образом, избавились от наших обеденных гостей.
Теперь остается рассказать историю этой ночи.
Глава 11
Когда последний из гостей уехал, я вернулся в холл и нашел Самюэля у бокового столика, готовившего бренди с содовой водой. Миледи и мисс Рэчель пришли из гостиной в сопровождении двух джентльменов. Мистер Годфри выпил бренди с содовой водой, мистер Фрэнклин не пил ничего. Он сел; вид у него был смертельно усталый. Должно быть, разговоры в этот торжественный день измучили его.
Миледи, повернувшаяся, чтоб пожелать нам спокойной ночи, пристально посмотрела на подарок нечестивого полковника, блиставший на платье ее дочери.
— Рэчель, — сказала она, — куда ты спрячешь на ночь свой алмаз?
Мисс Рэчель находилась в самом веселом расположении духа, именно в таком расположении, когда хочется говорить пустяки и упорно отстаивать их, как нечто разумное, что вы, может быть, замечали в молодых девицах, когда нервы их возбуждены в конце дня, переполненного сильными ощущениями.
Сперва она объявила, что но знает, куда спрятать алмаз. Потом сказала:
«Разумеется, положу на туалет вместе с другими вещами». Потом сообразила, что алмаз может засиять сам по себе своим странным лунным светом в темноте и напугать ее ночью. Потом вспомнила об индийском шкапчике, который стоял в ее гостиной, и тотчас решила спрятать индийский алмаз в индийский шкапчик, чтобы дать возможность двум прекрасным туземным произведениям полюбоваться друг на друга. Слушавшая терпеливо весь этот вздор миледи вмешалась и остановила Рэчель.
— Душа моя, твой индийский шкапчик не запирается!
— Великий боже, мама! — вскричала мисс Рэчель. — Да разве мы в гостинице, разве у нас в доме есть воры?
Не обращая внимания на этот причудливый ответ, миледи пожелала джентльменам доброй ночи, потом повернулась к мисс Рэчель и поцеловала ее.
— Почему бы тебе не дать мне спрятать твой алмаз? — спросила она.
Мисс Рэчель приняла эти слова так, как приняла бы десять лет назад предложение расстаться с новой куклой. Миледи поняла, что ее в этот вечер не уговорить.
— Приходи ко мне утром, Рэчель, как только встанешь, — сказала она, — я тебе кое-что расскажу.
С этими словами миледи медленно ушла от нас, глубоко задумавшись и, по всей вероятности, не очень довольная направлением, какое приняли ее мысли.
Вслед за нею простилась и мисс Рэчель. Сперва она пожала руку мистеру Годфри, который стоял на другом конце залы, разглядывая картину на стене.
Потом повернулась к мистеру Фрэнклину, все еще молча и утомленно сидевшему в уголке.
О чем они говорили между собой, я не могу сказать. Но, стоя возле большой дубовой рамы, в которую вставлено зеркало, я увидел в нем, как она, прежде чем уйти спать, украдкой вынула из-за корсажа медальон, подаренный ей мистером Фрэнклином, и показала ему с улыбкой, конечно означавшей нечто не совсем обыкновенное. Это обстоятельство несколько поколебало мою прежнюю уверенность, и я начал думать, что, может быть, Пенелопа права насчет чувств ее барышни.
Как только мисс Рэчель перестала ослеплять его, мистер Фрэнклин приметил и меня. Его непостоянный нрав, то и дело изменявшийся, уже успел измениться и в отношении индусов.
— Беттередж, — сказал он, — я почти готов допустить, что придал слишком большое значение словам мистера Мертуэта, когда мы разговаривали в кустарнике. Желал бы я знать, не угостил ли он нас россказнями, которыми так любят щегольнуть путешественники? Неужели вы в самом деле намереваетесь спустить собак?
— Я сниму с них ошейники, сэр, — ответил я, — и дам им вволю побегать ночью, если они учуют чужой след.
— Это хорошо, — сказал мистер Фрэнклин. — Мы тогда увидим, что нам делать завтра. Я вовсе не собираюсь пугать тетушку, Беттередж, без серьезной причины. Спокойной ночи!
Он казался таким усталым и бледным, когда кивнул мне головой и взял свечу, чтобы идти наверх, что я осмелился посоветовать ему выпить на ночь бренди с содовой. Мистер Годфри, подошедший к нам с другого конца комнаты, поддержал меня. Он самым дружеским образом стал уговаривать мистера Фрэнклина выпить чего-нибудь, прежде чем лечь спать.
Я упоминаю об этом обстоятельстве потому, что после всего виденного и слышанного мною в этот день мне было приятно заметить, что оба наши джентльмена по-прежнему находятся в хороших отношениях. Их словесная битва (слышанная Пенелопой в гостиной) и соперничество за благосклонность мисс Рэчель, по-видимому, не привели к серьезной размолвке. Но ведь оба они были люди светские и с хорошим характером. А люди высокого звания имеют то достоинство, что никогда так не вздорят между собой, как люди незнатные.
Мистер Фрэнклин отказался от бренди и пошел наверх с мистером Годфри, так как комнаты их были рядом, но, вероятно, на площадке кузен уговорил его или, по обыкновению, у него изменилось настроение.
— Может быть, мне и захочется выпить ночью, — крикнул он, — пришлите-ка мне в комнату бренди.
Я послал Самюэля с бренди и водой, а потом вышел снять ошейники с собак. Обе они чуть не сошли с ума от удивления, что их выпустили в такую пору ночи, и прыгали на меня, как щенки. Однако дождь скоро охладил их пыл; они полакали немножко воды и вползли назад в свою конуру. Возвращаясь домой, я приметил на небе признаки, предвещавшие перемену погоды к лучшему. Мы с Самюэлем обошли весь дом и, по обыкновению, заперли все двери. На этот раз я все осмотрел сам и ни в чем не положился на своего помощника. Все было крепко-накрепко заперто, когда мои старые кости улеглись в постель в первом часу ночи.
Должно быть, хлопоты этого дня были мне не под силу. Как бы то ни было, а и я заразился болезнью мистера Фрэнклина в эту ночь. Солнце уже всходило, когда я наконец заснул. Все время, пока я не спал, в доме было тихо, как в могиле. Не слышалось ни малейшего звука, кроме шума дождя и шелеста ветра в деревьях, поднявшегося к утру.
В половине восьмого я проснулся и открыл окно. День был прекрасный, солнечный. Часы пробили восемь, и я вышел, чтобы снова посадить собак на цепь, когда услышал позади себя на лестнице шуршание женских юбок.
Я обернулся: с лестницы, как сумасшедшая, бежала за мною Пенелопа.
— Батюшка! — кричала она. — Ради бога ступайте наверх! Алмаз пропал .
— Ты, верно, с ума сошла? — спросил я.
— Пропал! — повторила Пенелопа. — Пропал, и никто не знает как.
Ступайте и посмотрите.
Она потащила меня за собой в гостиную нашей барышни, ведшую в ее спальню. Там, на пороге спальни, стояла мисс Рэчель, почти такая же бледная, как ее белый пеньюар. Обе половинки индийского шкапчика были раскрыты настежь. Один из ящиков выдвинут так далеко, как только можно его было выдвинуть.
— Посмотрите! — сказала Пенелопа. — Я сама видела, как мисс Рэчель положила вчера алмаз в этот ящик.
Я подошел к шкапчику: ящик был пуст.
— Правда ли это, мисс? — спросил я.
Со взглядом, который не походил на ее обычный взгляд, и голосом, который не походил на ее голос, мисс Рэчель ответила, как моя дочь:
— Алмаз пропал!
Сказав эти слова, она ушла в свою спальню и заперла за собою дверь.
Прежде чем мы успели сообразить, что теперь делать, вошла миледи; она услышала мой голос в гостиной дочери и спросила, что случилось. Известие о пропаже алмаза ошеломило ее. Она тотчас подошла к спальне дочери и настояла, чтобы ее впустили. Мисс Рэчель впустила ее.
Тревога, охватившая дом с быстротой пожара, прежде всего достигла обоих джентльменов.
Мистер Годфри первый вышел из своей комнаты. Когда он услышал, что случилось, он только в изумлении всплеснул руками, что не слишком-то свидетельствовало в пользу его душевной твердости. Мистер Фрэнклин, на прозорливость которого я рассчитывал, надеясь, что он подаст нам совет, оказался так же ненаходчив, как и его кузен, когда, в свою очередь, услышал это известие. Против ожидания, он наконец-то хорошо выспался, и эта непривычная роскошь привела его, как он сам говорил, в какое-то одурение. Однако, когда мистер Фрэнклин выпил чашку кофе, которую, по иностранному обычаю, всегда выпивал за несколько часов до завтрака, — разум его прояснился, он стал проявлять свое врожденное здравомыслие: решительно и умно он принял следующие меры.
Он начал с того, что послал за слугами и велел им оставить все двери и окна первого этажа (за исключением парадной двери, которую я отпер) именно так, как они были, когда мы запирали их накануне. Потом он предложил своему кузену и мне, прежде чем предпринять дальнейшие шаги, удостовериться, не завалился ли куда-нибудь алмаз, например, за шкапчик или за стол, на котором стоял шкапчик. Поискав в обоих местах и не найдя ничего, расспросив также Пенелопу и узнав от нее не более того, что она уже сказала мне, мистер Фрэнклин предложил расспросить мисс Рэчель и послал Пенелопу постучаться в дверь ее спальни.
На стук вышла миледи и закрыла за собою дверь. Через минуту мы услышали звуки ключа в замке; мисс Рэчель заперла дверь изнутри. Госпожа моя подошла к нам в сильном недоумении и огорчении.
— Пропажа алмаза совершенно потрясла Рэчель, — сказала она в ответ мистеру Фрэнклину. — Она какая-то странная и не хочет говорить об этом даже со мною . Вам невозможно увидеть ее теперь.
Усилив этим сообщением о мисс Рэчель наше недоумение, миледи после маленького усилия вернула себе свое обычное спокойствие и смогла действовать с обычной решимостью.
— Я полагаю, что ничего не остается делать, как послать за полицией, — сказала она спокойно.
— А полиция прежде всего должна, — прибавил мистер Фрэнклин, подхватив ее слова, — схватить индусских фокусников, дававших здесь вчера представление.
Миледи и мистер Годфри (не знавшие того, что было известно мистеру Фрэнклину и мне) оба вздрогнули и удивились.
— Мне теперь некогда объясняться, — продолжал мистер Фрэнклин. — Я могу только сказать вам, что именно индусы украли алмаз. Дайте мне рекомендательное письмо, — обратился он к миледи, — к одному из фризинголлских судей; просто скажите ему, что я представляю ваши интересы и выполняю ваши желания, и позвольте мне тотчас же отправиться с этим письмом. Наша возможность поймать воров зависит от наших стараний не потерять ни единой минуты понапрасну.
Nota bene. Французская это или английская сторона мистера Фрэнклина одержала теперь верх, только это была сторона разумная. Вопрос состоял лишь в том, надолго ли ее хватит.
Он положил перо, чернила и бумагу перед теткой, которая (как мне показалось) написала письмо не совсем охотно. Если б было возможно оставить без внимания пропажу вещи, стоящей двадцать тысяч фунтов, я полагаю, судя по мнению миледи о ее покойном брате и по ее недоверию к его подарку, для нее было бы облегчением позволить ворам убежать с Лунным камнем.
Я пошел с мистером Фрэнклином в конюшню и воспользовался этим случаем, чтобы спросить его, каким образом индусы (которых я подозревал с такой же проницательностью, как и он) могли забраться в дом.
— Один из них мог пробраться в залу, когда гости уезжали, — сказал мистер Фрэнклин. — Он, должно быть, лежал под диваном, когда тетушка и Рэчель решали, куда спрятать алмаз. Ему стоило только подождать, пока в доме все стихнет, а потом подойти к шкапчику и взять оттуда алмаз.
Сказав это, он крикнул груму, чтобы открыли ворота, и ускакал.
Это было действительно единственное разумное объяснение. Но каким же образом вор успел выбраться из дома? Когда я пошел отворять парадную дверь, утром она оказалась запертой на замок совершенно так, как я оставил ее вечером. А другие двери и окна сами говорили за себя, — они до сих пор оставались запертыми. А собаки? Положим, вор убежал, выпрыгнув из верхнего окна, — но как же он мог избавиться от собак? Не запасся же он для них отравленным мясом? Не успело это подозрение промелькнуть в голове моей, как собаки выбежали ко мне из-за угла, кувыркаясь по мокрой траве, такие веселые и здоровые, что я с большим трудом унял их и снова посадил на цепь. Чем более думал я об этом, тем менее удовлетворительным казалось мне объяснение мистера Фрэнклина. Мы позавтракали, — ведь что бы ни случилось в доме, воровство или убийство, все равно люди должны завтракать. После завтрака миледи послала за мною, и я принужден был рассказать ей все, что до сих пор скрывал об индусах и об их заговоре. Будучи женщиной очень мужественной, она скоро оправилась от первого испуга, возбужденного в ней тем, что я ей сообщил. Она казалась гораздо более встревоженной состоянием дочери, нежели этими мошенниками-язычниками и их заговором.