Сухов даже заметить не успел, как тельце и голова ники лежали уже отдельно. Туловище Гиата небрежно смахнула в большую емкость для мусора, стоявшую рядом с письменным столом. Несколько крохотных капелек крови попало на ледровый фартук, и Гиата вытерла их зеленым платком, но вытерла кое-как - на фартуке добавились розовые разводы. Сухова удивило, что Гиата все это делает прямо за письменным столом в той же комнате, где она, очевидно, и спит. Почувствовав мысли Антона, женщина сказала:
- Нужно будет попросить специальное помещение для лаборатории... Я слышала, что вчера в том самом доме, где ты живешь, освободилась одна комната. Это правда?
- Какая комната? - переспросил Сухов, но невольно сообразил, что речь идет о квартире Натальи.
- Небольшая комната. В ней жила одинокая женщина... - пояснила Гиата.
- Да, и сгорела...
- Кажется, так... Но не это важно. Я сразу подумала, следует попросить именно эту комнатку для моей лаборатории.
- А почему ты работаешь не в институте?
- В каком институте? - усмехнувшись, спросила Гиата, приоткрыла дверцу в стене и ждала, пока выбежит еще одна ника.
- Но ты работаешь где-то?
- Я работаю дома, Антон. И ни с каким институтом свою судьбу и творческую энергию связывать не желаю. Я привыкла всегда чувствовать себя абсолютно свободной. Во всем!
- Может, ты и училась дома, по индивидуальной программе?
- Совершенно верно, - произнесла Гиата и подхватила вторую нику за лапки, поднесла к ее мордочке шланг со струящимся наркотическим газом. Ты очень догадлив, Антон. Я и вправду училась дома. Имею уже несколько научных открытий в области биологии и кибернетики...
Гиата привычным движением опустила нику на доску, взяла нож, продолжая говорить с Антоном:
- Вполне возможно, что мы станем соседями, если мне выделят лабораторию в твоем доме... Она была старой?
Головка ники отделилась от тельца.
- Кто?
- Та женщина, которая сгорела.
- Да, она была старой.
- А почему она сгорела?
- Не знаю. Может, заснула с сигаретой?
- А-а, она курила. Хочешь закурить, Антон?
Гиата взяла маленькую ложечку и начала выбирать мозг из головки первой ники.
- Нет, я не курю. Когда-то курил, но бросил.
- А почему ты бросил курить?
- А ты куришь?
- Нет, - ответила Гиата, постукивая ложечкой о край металлического стаканчика, стряхивая остатки мозга. - Я не курю. Не нравится. Но иногда могу. Иногда даже вкус нахожу в этом.
Она еще раз зачерпнула ложечкой.
- Ты рад, что мы будем соседями?
Сухов промолчал, лишь удивленно посмотрел на Гиату.
- Симпатичные эти существа, правда? - спросила растроганно и, не ожидая ответа Сухова, продолжила: - Они такие кроткие, такие чистюли. И мозг у них очень приятный на вид. Вот попробуй, - она протянула Антону ложечку с мозгом.
Сухов отшатнулся.
- Зачем тебе все это?
- Я говорила - об этом долго рассказывать. И пока еще не время. Ты не сможешь понять всего. Одним словом, я использую мозг ники для приготовления одного препарата.
- Понятно... - сказал наобум, лишь бы ответить что-то.
- У тебя красивая жена?
- Что-о?
- Спрашиваю, красивая ли твоя жена?
Гиата, опорожнив головку одной ники, принялась за другую.
- Ты ее любишь?
Лицо и шея Сухова покрылись холодной испариной. Он достал носовой платок и вытер лоб, щеки.
- Самое время поговорить о моей жене...
- А почему бы и не поговорить? Мне интересно... Ты любишь детей?
- Да, - скупо ответил Сухов, еще раз вытер лицо и пожалел, что пришел к Гиате.
- Детей вообще или только своих?
- По-твоему, это существенное разделение? - отделался встречным вопросом.
- Существенное, - сказала Гиата. - Мне просто интересно, что в тебе доминирует - индивидуальные или общественные чувства.
- Сам не знаю, Гиата, что доминирует. И не знаю, зачем тебе это нужно.
- Мне сейчас ничего не нужно, кроме моих дорогих, милых, симпатичных ники. Какие прелестные существа! Правда же, Антон? - И она стряхнула следующую порцию мозга в стаканчик. - Они такие смирные, безобидные, ты просто не понимаешь, ты - сухарь, настоящий цивилизованный сухарь. Я вижу, ты не способен воспринимать красоту, не способен наслаждаться жизнью... А она так прекрасна...
Гиата заглянула внутрь маленького черепа, что-то там высматривая, и вдруг спросила:
- Антон, ты счастлив?
- ...
- Почему ты не отвечаешь? - Она улыбнулась так непосредственно, так мило и трогательно, что Сухов внезапно почувствовал тошноту, подступающую к горлу.
- Да, безусловно, я очень счастлив... Но, знаешь... - и как я мог забыть, - я обещал одному товарищу встретиться с ним. И виною этому ты, Гиата, - попытался Антон легкомысленно улыбнуться, и это ему удалось. Загляделся на твои золотистые локоны и обо всем забыл.
"Что за вздор я горожу? Зачем? Теряю чувство реальности. С ума схожу... Нет, просто я ее боюсь. Должен скорее бежать. Сбежать?! Да!"
- Ты хочешь уйти?
"Сбежать и никогда больше не появляться здесь! Но она же сама придет. Мы будем соседями... О боже!"
- Да, меня ждут... Ты уж прости, Гиата.
Она закрыла за ним дверь, мгновение постояла неподвижно. Потом вернулась в комнату, подошла к столу, взяла металлический стаканчик с мозгом ники и с жадностью выпила его содержимое.
8
Иногда наступают такие минуты, когда чудится, что в
мире все задумано вечным - и люди, и птицы, и деревья...
Я знаю - это не так, но порою кажется, что люди гибнут
только потому, что лишают жизни других.
Сухов лежал и никак не мог уснуть. Чем больше он убеждал себя в необходимости заснуть хотя бы потому, что предстоит напряженный операционный день, тем дальше убегал от него сон, оставляя в бездонной пропасти глухого отупения, когда голова, словно отделившись от уставшего тела, продолжает жить сама по себе, игнорируя все писаные и неписаные законы существования. Считал до тысячи... Проглотил три таблетки транквилизатора. Но к более действенным мерам прибегать не хотел.
"Еще минута-вторая - и я усну. Должен же я все-таки заснуть!"
Антон Сухов уговаривал и уговаривал себя, но все напрасно. Перед глазами, словно изображение на воде, колебались черты лица Гиаты Бнос красивого женского лица, на которое он смотрел с наслаждением и затаенным страхом одновременно. Он не мог объяснить себе причину своего страха, но страх этот жил, вопреки всяким причинам, не поддаваясь анализу, и от этого казался Сухову еще более мерзким и коварным.
"Кто она, эта женщина? Неужели просто-напросто больная? Вроде бы нет. Что ей нужно от меня? Нет сомнений: она упорно добивается чего-то. Взять, к примеру, наше странное знакомство, когда Серафим, вундеркинд - от горшка два вершка, - заставил, буквально заставил непонятным образом, зайти в гости к Гиате... Причудливый ряд не менее причудливых событий. И почему я потом не видел Серафима? Да и сама Гиата довольно странно относится к нему - сын ли он ей? Если нет, то кто же тогда?"
В мысленном представлении черты лица Серафима почему-то начали постепенно удлиняться, обезображивая его, и, наконец, приняли подобие человекоподобного щенка, не обросшего шерстью, с умными, пытливыми глазами, но совершенно собачьего абриса. Сухов даже вздрогнул от столь неожиданного видения, а оно не только не исчезало, а наоборот, дополнялось подробностями. Изо рта Серафима вывалился длинный и плоский собачий язык, послышалось частое собачье дыхание. На полуморде-полулице вспыхнула язвительная улыбка:
"Ну, Сухов, вот так ты сможешь? - И сложил язык трубочкой. - А вот так ни за что тебе не сделать! - Щенок начал махать большими ушами. - И вообще ничего путного ты, Сухов, не умеешь!"
Серафим громко рассмеялся, захлебываясь от собственного смеха.
"Какой же ты глупец, Сухов! - внезапно послышался голос Гиаты. - Я считала тебя мудрее. А ты оказался ничуть не умнее Натальи, твоей бывшей соседки".
"Она быстро сгорела, - серьезно произнес Серафим, вдруг принимая человеческий образ. - Она почти не мучилась".
Мурашки пробежали по спине Сухова. Припомнились слова пожарника в ту жуткую ночь - система противопожарной защиты оказалась заблокированной, выведенной из строя. А сама Наталья лежала на полу... Все вещи почему-то были выброшены из шкафа... Что-то искала? Когда начался пожар или до этого? Самоубийство?.. Антону не верилось. Он достаточно хорошо знал свою соседку. Время от времени они заходили друг к другу в гости. Наталья иногда консультировалась у Сухова как у врача, Антон частенько просил разрешения воспользоваться прекрасной библиотекой соседки.
Никогда Сухов не видел Наталью даже печальной, она прямо-таки излучала бодрость, необыкновенную энергию. Рядом с нею приятно было находиться, приятно разговаривать, словно вокруг нее действительно витали живительные лучи.
И в то же время не мог не думать Антон о том, что все пережитое старушкой вроде бы не могло способствовать такой, как называл Сухов, хронической радости бытия.
Родители Натальи трагически погибли в автомобильной катастрофе, когда ей исполнилось всего семнадцать лет. Муж ее был космоисследователем, он не вернулся из экспедиции Федора Драголюба на планету Центурия. Они тогда почти все ушли сознательно в рукотворный мир, в "черную дыру", из которой для них не могло быть возврата. В то время об этой экспедиции много писали, выходили отдельные книги, ставились спектакли. Наталья рассказывала, что почти сразу же после известия о "гибели" мужа к ней приходил какой-то писатель как к жене героя космоса. Ему хотелось расспросить все о муже, но Наталья отказалась о чем-либо говорить, объяснив коротко: "Я жду ребенка. Мне нельзя волноваться. Я ничего не буду вспоминать". Но дочка у нее родилась мертвой.
Для матери это было страшным ударом, после которого она два года находилась в психиатрической больнице на интенсивном стационарном лечении.
"Но зато потом я стала неисправимой оптимисткой, - смеялась Наталья, рассказывая Сухову о своей жизни. - Меня подлечили, выписали из больницы... Мне ничего не оставалось, как радоваться всему тому, что я ненавидела два года. Я не хотела жить в те жуткие для меня годы. Все вокруг было постылым. А потом я сама же смеялась над собой. Ведь жить намного лучше, чем не жить. Не так ли?"
Сколько Сухов знал Наталью, она была энергична, полна множества планов и идей. Она переводила со многих языков мира, писала стихи, выступала с лекциями от товарищества "Прогресс".
Одним словом, Сухов не мог поверить, что Наталья сама ушла из жизни... Но утверждать однозначно, даже для самого себя, тоже не мог.
А Серафим продолжал смеяться и размахивать ушами:
"Наталья тоже не могла шевелить ушами. Она быстро сгорела. Она почти не мучилась. Правда же, Гиата?"
"Правда, Серафим. Такие, как она, никогда не мучаются. Они всему радуются", - сказала Гиата и вдруг истерически захохотала.
9
Андреш, поэт, которого я глубоко уважаю, никогда не
думал, что его слова: "Искушение и возможность сбиться с
пути для человека существуют до тех пор, пока он живет",
спустя некоторое время породят целую теорию. "Теорию
разочарования". Суть ее вот в чем: человек не должен
верить в искренность и неизменность каких-либо намерений,
обещаний, иначе это рано или поздно непременно приведет к
трагедии или к горечи разочарований. Я мог бы согласиться,
что в этом утверждении есть определенная доля истины, если
бы не знал, что подобный взгляд на жизнь некогда привел к
утонченному цинизму и постепенному уничтожению духовной
основы у целого поколения землян.
В страшную ночь, после того, как она похоронила сразу и маму и отца, ей приснился странный сон.
- Маргарита! Мар-га-ри-та! - как будто голос отца.
- Мар-га-а-а-аритаа-а-аа! - а это вроде голос мамы.
- Маргарита! - голос...
Чей это голос?
Такой знакомый голос, хотя она уверена, что слышит его впервые. Он вызывал в душе волнующее тепло и ощущение покоя. Вечного покоя?
"Покой. Беспокойство. Вечный покой. Смотришь вблизи - вышивка крестиком. Мама любила так вышивать. Смотришь издалека - розы. Покой. Беспокойство. Вечный покой. Смотришь издали - кладбище. Подходишь ближе цветы растут. Покой. Беспокойство. Вечный покой. На лепестках роз капли росы - прозрачнее твоих слез. Вечный покой - ужасней отчаяния, безумнее твоего душераздирающего крика".
Кто меня зовет? Так трогательно...
- Мама?!
Тишина.
- Отец?
Тишина.
Но вот снова:
- Маргарита!
Чей же это голос? Где я сейчас? Сплю? Не похоже. Зеленая трава, сочно-зеленая, невозможно глаза не прикрыть - такая яркая. И цветы. Такие большие. И словно никогда не встречавшиеся раньше. Чье-то осторожное прикосновение к плечу. И тот же тихий голос возле самого уха:
- Маргарита.
Резко обернулась. Мужчина неопределенного возраста, в сером костюме и серой сорочке, с лицом землистого цвета стоял позади нее и вяло улыбался.
- Ой, кто вы?!
Мужчина пожал плечами.
- Мы просто ходим по осенней степи и собираем цветы, - произнес он таинственно, будто сообщал великий секрет. - Но мы не знаем, кто посадил, посеял их. И не мы их сеяли. Мы смотрим, как над ними пролетают птицы, но не знаем, куда они летят. И вы не знаете, Маргарита?
- Не знаю... Они летят куда-то далеко-далеко...
Мужчина вдруг громко рассмеялся:
- Пусть себе летят. А у нас вместо крыльев - корни. Изо дня в день, из ночи в ночь они прорастают все глубже.
И вдруг Маргарита заметила, что ноги незнакомца неестественно тонкие, стройные; серые башмаки, едва заметные в густой траве, словно прикипели к земле, срослись с нею.
- Вы шутите?
- Нет, я никогда не шучу. У нас действительно - вместо крыльев корни. Но вы не сможете видеть их вот так сразу. Для вас они невидимы.
- Но как же тогда вам удается?..
- Вы мыслите очень прямолинейно и упрощенно, - перебил ее незнакомец. - Корни не мешают нам ходить, летать, как раз благодаря нашим корням мы и можем ходить и летать.
- Вы можете летать?
- Разумеется. - Незнакомец плавно поднялся в воздух, на несколько минут завис неподвижно.
- А ваши корни, говорите, невидимы...
- Конечно, - подтвердил мужчина и опустился на землю.
- Как вас зовут?
- Называйте меня пока маргоном.
- Странное имя у вас. Никогда такого не слыхала. Хотя оно и очень похоже на мое.
- По сути, это не имя... Я - Мар. Так зовут меня другие маргоны. Понимаете?
- Вроде... немного понимаю... Вы издалека?
- Да, - серьезно ответил маргон. - Примите наше искреннее сочувствие в связи со смертью ваших родителей.
- Откуда вы знаете, что они... Что сегодня...
- Я все знаю. Все, что мне положено знать. А ваших родителей я знал лично. Очень обидно, что я прилетел к вам с некоторым опозданием. Вероятно, я смог бы помочь, и этого не случилось бы. Очень досадно. Лишний раз убеждаюсь, что в жизни нужно всегда торопиться. - Человек в сером костюме почему-то многозначительно улыбнулся.
- Я даже не знаю, что с ними случилось. Сообщили мне по видеофону: прилетай, умерли родители! Я сразу же прилетела. Мне сказали, что они уснули и не проснулись. Соседи зашли утром - они всегда к моим заходили, а родители спят. Вроде бы спят...
- Ну, крепитесь. Не нужно плакать. Ведь ничем теперь не поможешь.
- Не поможешь...
- Какая бесконечная степь, Маргарита. И трава такая мягкая...
- Да, как прикосновение маминых ладоней...
- Ну, хватит, хватит плакать. Не думал я, что вы настолько сентиментальны. У вас утонченная душа, Маргарита. Бесконечная степь. Красивая. И такой чистый, ароматный воздух. Правда? Хочется идти и идти... До самого горизонта. А горизонт убегает. И ты пытаешься его догнать. Но степь бесконечна...
- Как беличье колесо...
- Откуда вы об этом знаете, Маргарита?
- О чем?
- Аналогия с беличьим колесом меня растрогала и насторожила. - Маргон смотрел на Маргариту вопросительно и растерянно в то же время.
- Я ничего не знаю. Я просто чувствую.
- О-о, Маргарита, я вам завидую.
- Почему?
- Ну... как бы вам сказать. Просто завидую, и все. Вот посмотрите.
- На что?
- Вон, прямо перед вами.
- Могила моих родителей? Почему? Откуда она здесь?
Маргарита бросилась бежать, запуталась в высокой траве, едва не упала. Маргон поддержал ее.
- Почему вы так разволновались? Мне казалось, что вам будет приятно сейчас увидеть могилу родителей.
- Приятно? Именно сейчас? В этой бесконечной степи?..
- Да. Но, может... - Маргон загадочно посмотрел на нее и вдруг выпрямился неестественно, вытянул руку до самого неба. - Может, вы хотели бы увидеть всю степь... Пожалуйста. - Маргон опустил руку и застыл, склонив голову. - Пожалуйста...
Маргарита осмотрелась вокруг - вся степь покрылась небольшими обелисками. Подбежала к ближнему. Короткая надпись на металлической пластинке: "Николиан и Марта Бнос..." Прочитать дальше не смогла, хотя и знала все на память. Расплакалась.
- Они родились в один и тот же год и умерли одновременно, в один и тот же день. Они были счастливы. Правда, Маргарита? И вот сейчас - вся степь ваша! Она усеяна вся могилами ваших счастливых родителей.
Она тихо плакала.
- Это слезы счастья, - заметил маргон. - Я многое могу сделать для вас. Но не все сразу... Сначала хочу открыть вам маленькую тайну. Вообще-то у меня совсем другой вид. Словом, сейчас вы воспринимаете меня несколько иначе... В действительности же... Вот смотрите...
Маргон вытянулся, замер. Вслед за этим его тело начало терять четкие очертания, стало дрожащим, студенистым, постепенно превратилось в пульсирующий с зеленоватым оттенком шар, из которого постепенно начали вспучиваться отростки, как у живой амебы под микроскопом. Они росли и становились похожими на щупальца спрута. Три толстых отростка у самой земли, три - на верхушке пульсирующего шара. Длинные, с присосками. Они неуклюже шевелились. А на самом шаре постепенно обозначились большие глаза и огромный рот с плотно сжатыми губами. Фантастическое существо, но Маргарите почему-то не было страшно, она ничуть не удивлялась. Все воспринимала как должное. И даже поймала себя на мысли: "Какой он красивый, этот маргон. Мар. Какое у него красивое тело. Оно, вероятно, очень мягкое на ощупь. И очень приятного цвета, с розоватым отсветом..." Как только она это подумала, маргон сразу же принял человеческий облик: снова стоял перед ней в густой высокой траве стройный, в сером костюме, с улыбающимся лицом землистого цвета.