– Мне нужны кое-какие сведения о Фэнни. Как Рубинштейн познакомился с ней?
– Вероятно, Грэм мог бы тебе сказать, но если начнешь задавать вопросы, его хватит удар. Ему вдруг пришло в голову, что его могут подозревать, и он постоянно твердит, что ни в чем не виновен.
– Кстати, никто точно не знает, в котором часу убили Рубинштейна. Это только в детективных романах сыщик чертит план дома и аккуратно ставит точки, указывающие передвижения каждого члена компании в данную минуту.
– Позвони Грэму и скажи это, – попросил Паркинсон. – А то он все придумывает новые причины, по которым никто не должен его подозревать. Если телефонистки подслушивают, то, наверное, могут написать целую книгу. Никому не нужно бояться за свою шкуру, если он невиновен. Признаю, это кажется невероятным, но в преступлении возможно все. Думаю, поэтому авторы психологических романов, писавшие о брачных проблемах, теперь обратились к убийству и насилию. Когда можно сочетать одно с другим, писатели получают больше простора.
Я отправился к Грэму, жившему в доме с меблированными комнатами «Рейвенсвуд меншнс». Квартиры там были никудышные; я жил в таких, когда вернулся из Южной Африки, но Грэма всегда привлекали низкая квартплата и близость недорогих столовых.
Этот человек мне не нравился, а то, что я только что услышал о его стремлении спасти свою шкуру, усилило мою неприязнь, но я не мог позволить себе быть слишком разборчивым в источниках сведений, поэтому подавил свои чувства и поехал к нему. Увидев меня, Грэм подскочил на шесть дюймов и двинулся мне навстречу неуклюжим широким шагом. Его громадный нос выступал вперед, как скала, когда он протянул мне холодную руку.
– Привез новости? – выпалил Грэм. – Господи, Кертис, это скверное дело!
– Скверное для Фэнни Прайс, – заметил я. – Я пришел в связи с ней.
– Я не могу помочь тебе.
– Ты знал ее дольше, чем каждый из нас…
– Нельзя винить меня в том, что она сделала. Я не думал, что она на это способна. Знал, что Фэнни, как говорится, авантюристка, но убийство…
– Ее друзья считают, что она не убивала Рубин-штейна.
– А полиция полагает, что убила.
– Лично я на стороне Фэнни.
– Хорошо, но чем, по-твоему, я могу тебе помочь?
– Ты мог бы рассказать о ней кое-что. Например, где ты познакомился с ней?
– Зачем тебе это? С тех пор прошли годы. Да и все равно, тот человек давно умер.
– Нет ли какого-нибудь члена семьи, который может помнить Фэнни, знать о ее прошлом?
– Ну, даже если она может – я говорю о миссис Хэммонд, – какое отношение это имеет к Рубинштейну?
– История убийства начинается не с преступления, – объяснил я. – Иногда она тянется из прошлого. Так может быть и в данном случае. Вот это я и хочу выяснить. Говоришь, ее фамилия Хэммонд?
– Да – эта женщина взяла девичью фамилию после смерти мужа. Он был наполовину китайцем – отец китаец, мать англичанка. Поразительный человек – очень умный. Но у людей бывают странности. Подруги убеждали Лейлу Хэммонд не выходить за него замуж, но она не послушалась. Детей у них не было. Однако Лейла отказалась от фамилии Ван и теперь снова живет под фамилией Хэммонд. Она занимается социальными вопросами, а китайская фамилия может произвести неблагоприятное впечатление. Правда, я не думаю, что она знает что-нибудь о Фэнни. Та никогда ей не нравилась.
– Откуда ее знала миссис Хэммонд?
– Фэнни была секретаршей Вана. Все, что она знает о Китае и китайском искусстве, а познания у нее обширны, Фэнни почерпнула у него. Ван писал книгу на эту тему; когда он умер, осталось множество записей. Вряд ли он когда-нибудь приводил их в порядок. Его слабостью была нетерпеливость. Когда он знал что-нибудь, то спешил перейти к чему-то, чего не знал. И не мог до-ждаться возможности рассказать об этом другим. Полагаю, его записи хранятся у миссис Хэммонд, но сомневаюсь, что кто-нибудь сумеет разобраться в них. Ван был еще и лектором. Фэнни обычно ездила с ним. Так я и познакомился с ней. При его жизни пользы от нее мне почти не было, он загружал ее работой. Но после смерти Вана около трех лет назад я встретился с ней снова – миссис Хэммонд продавала большинство его вещей, и я купил кое-что – Фэнни оказалась там, и с тех пор приносила мне много пользы. Фэнни – специалист в этой области, – неохотно добавил он. – Такая же, как Рубинштейн. Не помню, чтобы она хоть раз ошиблась. Эта способность врожденная; ее невозможно обнаружить, ее можно только развить.
Банальные размышления Грэма не интересовали меня, и я спросил у него адрес миссис Хэммонд. Он предупредил меня, что она могла переехать, он не поддерживал с ней отношений, но раньше миссис Хэммонд снимала квартиру в Хэмпстеде. Я навел его на разговор о том вечере, когда исчез Рубинштейн, но Грэм оказался несловоохотливым. Сказал только, что писал письма.
– Как ты помнишь, – добавил он.
– Я тоже писал письма, – заметил я. – Ручаться ни за кого из вас не могу.
Приехав в Хэмпстед по указанному адресу, я узнал, что миссис Хэммонд там больше не живет. Остаток дня я потратил на поиски ее нового адреса и когда наконец нашел нужный дом, она оказалась на собрании и должна была вернуться поздно. Я оставил ей записку с сообщением, что позвоню на следующее утро. Миссис Хэммонд сказала, что сможет уделить мне несколько минут. Я должен быть в доме ровно в одиннадцать тридцать. Приехал я в одиннадцать двадцать пять, и когда часы пробили полчаса, дверь открылась, и вошла миссис Хэммонд. Шляпка, украшенная птичьим пером, и волосы с проседью придавали ей очень официальный вид. Рукопожатие у нее было крепким, голос звонким. Она носила очки без оправы, глаза ее были карими. Миссис Хэммонд сразу же сказала, что ее время очень ограничено и она не может брать на себя какие-то новые обязательства или пожертвования. Подробно описала свою работу, требования, налагаемые на нее этой работой, и, истратив на это большую часть отведенного мне времени, стала ждать моих объяснений. Я назвал имя Фэнни, и она сразу же бросила на меня подозрительный взгляд.
– Я не видела мисс Прайс после смерти своего мужа, – произнесла она. – И в любом случае о ее личных делах ничего не знаю.
Годы общения с шантажистами, негодяями, беглыми мужьями и отцами внебрачных детей сделали ее замкнутой и недоверчивой.
– Мистер Грэм, живущий в «Рейвенсвуд меншнс», назвал мне вашу фамилию. Сказал, что, вероятно, вы мне поможете.
– Я понятия не имею, где она, – заявила миссис Хэммонд.
Я удивился. Подумал, не имею ли дело с сумасшедшей. Когда вопрос для тебя чрезвычайно важен, кажется невероятным, чтобы кто-то даже не подозревал об этом.
– Мисс Прайс в тюрьме, ожидает суда за убийство.
– Вот как? – Не могу передать холодный тон, каким это было сказано. – Ничего удивительного.
Для большинства людей весть о том, что твой знакомый обвиняется в преступлении, караемом смертной казнью, – потрясение, но миссис Хэммонд, очевидно, встречалась с женщинами-убийцами или подозреваемыми в убийстве постоянно.
– Я никогда не считала ее заслуживающей доверия, и, само собой, если ведешь себя вольно с мужчинами, рано или поздно попадешь в беду.
– С какими мужчинами? – спросил я.
– Она вечно встречалась со всякими мужчинами. Казалось, для нее не существовало никакого различия. То отправлялась в «Баркли» с человеком во фраке, то в дешевый танцзал с кем-то в повседневном костюме от дешевого портного. Была просто помешана на удовольствиях.
– Она долго работала у вашего мужа?
– Около двух с половиной лет.
– А почему ушла от него?
– Он умер.
– Иначе могла бы работать до сих пор?
– Наверное. Муж был высокого мнения о ее работе.
– В таком случае не думаете ли, что опасно называть ее не заслуживающей доверия?
– Я не имела в виду работу. Свое дело Фэнни знала. Но… я всегда замечала у нее склонность к авантюрам. Какое-то время такие особы живут блестяще, однако кончают жизнь плохо.
– Дело в том, – вежливо объяснил я, – что мы, ее друзья, не считаем, что она виновна.
– В таком случае зачем было приезжать ко мне? Помочь вам я не могу. Меня там не было. Об этом деле я ничего не знаю. Неужели вы ожидаете, что я приду в суд и скажу: «Я уверена в ее невиновности, потому что она два с половиной года была секретаршей моего мужа и она не из тех молодых женщин, что прибегают к насилию?» Если на то пошло, я уверена, что как раз из тех.
– Мы не хотим, чтобы вы приходили в суд и говорили это, – сухо заметил я. – Я прошу сообщить, где ваш муж встретил ее.
– Я не знаю фамилии этого человека. У нас с мужем были разные интересы, и мы их разграничивали. Ни он, ни я не заводили разговоры на профессиональные темы. У него были свои дела, а у меня свои. Я много работаю в социальной сфере и в комиссиях, а исследования мужа – накануне смерти он писал книгу о восточном искусстве – зачастую не давали ему спать до утра. Однажды он сказал мне, что в доме у одного друга познакомился с девушкой, из которой, казалось ему, получится хорошая секретарша. Она ничего не знала о его специфической теме, но он думал, что она изучит ее. Девушка владела стенографией, а он как будто был поражен ее умом. Да, бесспорно, она была умной. Если бы у меня попросили отзыв о ней, я бы сказала, что она хорошо справлялась со своей работой.
– Мы не хотим, чтобы вы приходили в суд и говорили это, – сухо заметил я. – Я прошу сообщить, где ваш муж встретил ее.
– Я не знаю фамилии этого человека. У нас с мужем были разные интересы, и мы их разграничивали. Ни он, ни я не заводили разговоры на профессиональные темы. У него были свои дела, а у меня свои. Я много работаю в социальной сфере и в комиссиях, а исследования мужа – накануне смерти он писал книгу о восточном искусстве – зачастую не давали ему спать до утра. Однажды он сказал мне, что в доме у одного друга познакомился с девушкой, из которой, казалось ему, получится хорошая секретарша. Она ничего не знала о его специфической теме, но он думал, что она изучит ее. Девушка владела стенографией, а он как будто был поражен ее умом. Да, бесспорно, она была умной. Если бы у меня попросили отзыв о ней, я бы сказала, что она хорошо справлялась со своей работой.
– Вашему мужу легко было угодить?
– Нет. Он сильно страдал от боли после несчастного случая в юности, был из-за этого раздражительным, требовательным.
– Но на Фэнни не жаловался?
– Нет, он всегда очень высоко отзывался о ней. Но я, разумеется, хорошо знаю по опыту, что женщина может быть очень хорошей работницей и очень скверным человеком.
– Вы руководствуетесь только интуицией, – возразил я.
– И знанием человеческой натуры, – самодовольно заявила миссис Хэммонд. – Имейте в виду, большую часть жизни я работала с людьми, в частности с молодыми женщинами.
Этот разговор не приносил никаких результатов. Я спросил, не может ли она сказать мне, где жила Фэнни, когда работала у ее мужа, и она назвала мне дом на Фосетт-стрит.
– Разумеется, женщина, получавшая такие деньги, какие платил ей мой муж, не могла позволить себе квартиру в той части Лондона, если у нее не имелось других доходов. А я знаю, сколько времени Фэнни проводила с ним. Она не могла работать где-то еще.
Намек миссис Хэммонд был понятен.
– Вы не принимаете во внимание частные средства? – поинтересовался я.
– Пожалуй, мне следует сообщить вам еще кое-что, – продолжила она. – Пока мисс Прайс была здесь, произошел очень неприятный случай. У меня пропала драгоценность, застрахованная, разумеется. Мисс Прайс старательно помогала советами и наведением справок, однако драгоценность так и не нашлась.
– И вы хотите сказать, что Фэнни была причастна к ее… пропаже?
– Это было бы клеветой в устной форме. Но полицейские заявили, что похитил ее явно кто-то из находившихся в доме. А слуги работали у меня много лет. – Она взглянула на часы. – Прошу прощения, больше я ничем не могу вам помочь.
И миссис Хэммонд нажала кнопку звонка.
Глава двенадцатая
На этом мы расстались, и я отправился на Фосетт-стрит. Снова подумал, что у Фэнни хватает ума выбирать хороший адрес и мириться с посредственными удобствами. Фасад дома выглядел впечатляющим, даже красивым, но интерьер был убогим. Свисающие занавеси скрывали выпуклости стен, квартиры были дешевыми. Швейцара там не было, и когда я приехал, домоправительницы на месте не оказалось. Я поднялся к квартире номер восемь, где некогда жила Фэнни. Дверь открыла приветливая молодая женщина.
– Если вам нужен Билл, – сказала она, – то он пошел забрать из ремонта ботинки. Неожиданно получил утром несколько гиней и наконец может заплатить за новые подметки. Можете зайти, подождать его. Я как раз жарю рыбу.
Я объяснил, что Билл мне не нужен.
– Мне дали этот адрес, сказали, что года два назад здесь жила мисс Прайс.
– Эта красавица? Вы знали ее? Наверное, теперь не общаетесь?
Неосведомленность этой женщины изумила меня больше, чем незнание миссис Хэммонд.
– Она в тюрьме, – сообщил я.
– Неужели это она? Господи! Какие скверные в газетах фотографии. Плохо, что Билл не написал ее портрет. Знаете, Билл помешанный, – доверительно добавила она. – Мечтает о ней с тех пор, как увидел ее. Хотел написать портрет. Мы видели ее всего два раза. Эта квартира была передана в субаренду, а у нее имелись подсвечники, которые мы думали приобрести. Когда заговорили о цене, разумной из нас троих оставалась только я. Фэнни Прайс готова была согласиться на любую цену – сказала, что все равно терпеть их не может, – а Билл готов был дать ей, не торгуясь, сколько она запросит. Отдал бы ради этого в заклад все, кроме своего мольберта. Он был от нее без ума. Забросил все, пытался сделать ее зарисовки пастелью. Заходил разговор о портрете маслом, но ничего не вышло. Будь у него этот портрет, он мог бы теперь запросить за него любую цену.
– Вы не поддерживали отношений с ней?
– Мы были беднее ее. После того как она съехала, я делала уборку и нашла закладную. Бриллиантовая брошь – двадцать пять фунтов. Сами знаете, что за народ эти владельцы ломбардов. Если не можешь предъявить закладную, они присваивают твои вещи. Однажды я чуть не по-ставила одному такому фонарь под глазом, потому что он не хотел отдать мне из заклада единственный приличный костюм Билла. А Биллу нужно было идти на встречу с предполагаемым клиентом. Ну, я подумала о несчастной Фэнни Прайс, ищущей эту закладную и теряющей два-дцать пять фунтов. Потому что если владелец ломбарда дает тебе за брошь такие деньги, она наверняка стоит раза в четыре дороже.
– Вы так и не смогли связаться с ней?
– Нет. Я спрашивала домоправительницу, интересовалась в конторе по сдаче жилья – эти квартиры снимаешь сроком на год, без мебели, – но там о ней больше не слышали. Что ж, может, она нашла мужчину, для которого бриллиантовая брошь и двадцать пять фунтов сущая мелочь.
– Что сталось с закладной?
– О, мы долго хранили ее в конверте, еще несколько месяцев после того, как истек срок, а потом, наверное, выбросили – она уже ничего не стоила.
Неожиданно лицо женщины покраснело.
– Вы думаете, мы выкупили эту брошь? Прежде всего у нас никогда не было двадцати пяти фунтов, да и все равно, – она засмеялась, – я всегда скажу, что не следует попадать в ад за такие деньги. Будь сумма шестизначной, еще можно соблазниться. Но двадцати пяти фунтов не хватит на оплату наших счетов, стоит ли губить душу ради платы кредиторам?
Эта женщина ничем больше не могла мне помочь, поэтому я спустился вниз и на сей раз оказался столь удачлив, что застал домоправительницу дома. Мне не понравилась эта история с брошью после рассказа миссис Хэммонд об украденной драгоценности. Одной из черт Фэнни, которые привлекали меня, являлась та склонность к авантюрам, о чем говорила миссис Хэммонд. Скажи мне Фэнни, смеясь и вскинув голову, что это похищение организовала она, я бы ей поверил. Я мог представить ее крадущей брошь и даже гордящейся тем, что сделала это умно и не попалась. Но убивающей Рубинштейна вообразить не мог.
Домоправительница была болезненной, озлобленной, утомленной, женщиной без всяких претензий на образованность, подгоняющей подчиненных и подгоняемой, в свою очередь, людьми, возможно, получающими очень неплохой доход с этих жалких квартир. Она сообщила, что помнит Фэнни. Молодая женщина жила в восьмой квартире и съехала неожиданно. Нет, она не может сказать почему, но не удивилась бы, узнав, что причиной тому был мужчина. К ней иногда приходил молодой человек с рыжеватой бородой. Однажды они устроили скандал. Нет, она не знает, кто он, но было ясно, что Фэнни живет за счет мужчин. Если путаешься с мужчинами, это может закончиться чем угодно. В общем, Фэнни быстро нашла другую квартиру, отдала свою мебель и скрылась. Куда? Не известно.
– Раз Фэнни переехала сюда, значит, жизнь у нее наладилась, – сказала моя собеседница. – Раньше она жила на Рейлтон-стрит. Ну, мы знаем, что это такое. В квартире одна жилая комната – спальня вместе с гостиной, – и говорят, в некоторых домах за ночь столько денег переходит из рук в руки, что не поверишь. Чего там только нет.
Я сумел узнать номер дома и поехал на Рейлтон-стрит. Она представляла собой ряд мрачных, обезображенных домов с шелушащимися портиками и убогими фасадами. В окнах висели грязные кружевные шторы, перед полуподвальным окном поднимал голову закопченный лавровый куст. Я насчитал девять кустов перед двенадцатью домами; остальным кустам даже не хватало предприимчивости создать горсточку покрытых сажей листьев и расщепляющийся ствол. Это был до того явный шаг вниз, что я удивился: как обладавший такой культурой Ван взял в секретарши девушку из этого района? Но вспомнил Фэнни и подумал, что она преобразила бы даже это невыносимое окружение. Домовладелица сказала сразу же: «Если вы пришли к ней, то ошиблись адресом» – и захлопнула бы дверь у меня перед носом, не сунь я ногу между дверью и косяком.