Рассвело. День обещал быть теплым и погожим. Косые лучи восходящего солнца игриво заглядывали через лобовое стекло «Опеля» то и дело пробегая по воспаленному лицу Франца. Он щурился. Отворачивал лицо. С нетерпением ожидал окончания утомительной поездки. Ему становилось хуже. Несмотря на обезболивающий укол, сделанный санитаром, температура повышалась, нога горела сильнее. Кроме того, к горлу вновь стала подкатываться тошнотворная волна. Сидящий рядом Криволапов старался, как и Франц, не спать, тер себе грязные щеки, щипал за уши, крутил глазами, но через полчаса езды его укачало и он задремал.
Вскоре лесная дорога закончилась. Впереди показалась гравийка Быхов-Бобруйск. «Выйдем на главную дорогу, будет легче, не так будет укачивать», — подумал Франц и сомкнул от невероятной усталости глаза.
— Хальт! — раздался вдруг грозный окрик.
Франц встрепенулся и посмотрел вперед через голову Грейвица. Проснулся и Криволапов.
У шлагбаума, перед выездом на главную дорогу, стоял фельдполицай и держал знак немедленной остановки транспорта. Три военных машины с визгом остановились рядом, обдав патрульный наряд пылью.
— Что еще за чертовщина? — ругнулся гауптман Грейвиц, на подошедшего с автоматом унтер-фельдфебеля, одетого в черный плащ. Поверх плаща, через шею, у того свисал стальной горжет фельджандармерии с номером команды.
— Приказано всех досматривать, господин гауптман. Прифронтовая зона. Предъявите ваши документы, — полицейский внимательно смотрел на Грейвица.
— Проклятье. У меня пропуск во все зоны армейского подчинения. Немедленно откройте шлагбаум, унтер-фельдфебель, — продолжал ругаться тот, не выходя из машины.
— Я повторяю, приказано всех досматривать. Предъявите ваши документы, — жестко стоял на своем полевой жандарм.
— Ну и порядки. Вы пожалеете об этом, — взревел в гневе Грейвиц, и полез в нагрудный карман за удостоверением.
Унтер-фельдфебель изучил документ и вернул его офицеру через открытое окно. — Кто с вами едет?
— Это не ваше собачье дело, — Грейвиц был в ярости.
— Хорошо! Одну минуту! — ответил холодно унтер-фельдфебель и удалился к дежурному домику. Из него через минуту быстро вышел старший лейтенант и, представившись Грейвицу, повторил тот же вопрос. — Что за люди сидят в машине?
— С меня довольно, — сдался Грейвиц. — Это капитан Ольбрихт и его солдат. Это люди нашего отдела, — и с нажимом добавил, — вам понятно это, обер-лейтенант?
— Еще одну минуту, гауптман, — дежурный офицер, внимательно посмотрел на Ольбрихта, затем на Криволапова, те сидели, молча, и быстро удалился к дежурному домику.
— Господин майор, это они. Что прикажете делать?
— Что делать? Задержите эскорт на 10 минут. Не пропускайте их, — получил приказ по телефону дежурный офицер. — Я уже на подъезде.
Тем временем, гауптман Грейвиц вышел из машин и закурил. Он не понимал что происходит. Почему фельджандармерия остановила его машины и не пропускает дальше при наличии всех проездных документов. Это было чрезвычайным происшествием.
— Немедленно соедините меня с оберст-лейтенантом Кляйстом, — бросив недокуренную сигарету, нервно отдал он команду, подойдя к машине связи.
— Кто посмел вас задержать! — кричал в трубку Кляйст. — У вас предписание доставить Ольбрихта в отдел, подписанное начальником штаба. Позовите к телефону дежурного офицера.
— Хорошо, будет исполнено. Фельдфебель, — обратился Грейвиц к связисту, — бегом за старшим лейтенантом… Что это значит? — лицо Грейвица удивленно вытянулось. К дежурному домику, спешно подъехало несколько военных машин. Из вездехода вышел важный майор в общеармейской форме и неторопливо направился к нему. Его сопровождал открытый бронеавтомобиль с гренадерами, готовыми к стрельбе. Крупнокалиберный пулемет был направлен на его эскорт.
Подойдя к Грейвицу, майор Ремек осмотрелся вокруг, глубоко вдохнул прохладный освежающий воздух, подставил лицо восходящему солнцу, расплылся в улыбке от полученного заряда бодрости и с пафосом произнес:
— Красиво как, господин гауптман! Какое чудесное утро! Не правда ли?
— Кто вы? — раздраженно, не поддаваясь на добродушные изречения Ремека, спросил майора Грейвиц. Он не узнал адъютанта командира 41-го танкового корпуса. — Я буду…
— Перестаньте фиглярничать, Грейвиц, — будто по носу щелкнул того Ремек, прервав уверенной фразой. — Обер-лейтенант, — бросил он через плечо дежурному фельджандарму. — гауптмана Ольбрихта и гефрайтера Криволапова сопроводите в мою машину.
— Слушаюсь, господин майор.
— Вы не имеете права, — Грейвиц не ослаблял своего напора.
— Имею, гауптман. Имею!
— Вы ответите за самоуправство. У меня приказ оберст-лейтенанта Кляста. Лейтенант! — найдя глазами командира сопровождения, повел головой Грейвиц. — Выводите солдат.
— Не дурите, гауптман, — на него в упор смотрел крупнокалиберный пулемет и Рэмек поднял перчатку вверх. — Моя отмашка и вы с вашим эскортом пополните русское кладбище своими крестами. Какая неутешительная смерть. Не правда ли, гауптман?
— Я не понимаю вас, майор, — не сдавался Грейвиц.
— Вы опоздали, голубчик, — Ремек светился. — Многое изменилось. Вчера поздно вечером, в Главном штабе сухопутных сил подписан приказ о переподчинении 20-й танковой резервной дивизии сорок первому корпусу генерала Вейдлинга. Корпус усиливается другими частями для создания на этом участке укрепрайона, как противовеса русскому наступлению. Ему придан особый статут центрального подчинения. Гауптману Ольбрихту тем же приказом присвоено звание «майор». Он следует в личное распоряжение командира корпуса. Я адъютант генерала.
— Не может этого быть. Почему в армии этого не знают?
— Потому что там служат такие тупицы вроде вас, Грейвиц. Обер-лейтенант! Выполняйте мой приказ.
Ремек был в ударе. Он впервые за свою служебную карьеру получил настоящую власть и действовал от имени Вейдлинга и наслаждался этой властью. Его распирало от удовольствия отдавать приказы.
— Я не думаю, Грейвиц, что в такое сладкое утро, — продолжил Ремек, — вы будете тревожить своим звонком сон командующего армии, кстати, он в курсе, а тем более, фельдмаршала Буша. Вы согласны со мной, гауптман?
— Согласен, — сквозь зубы процедил Грейвиц и отдал команду помочь перевести майора Ольбрихта в другую машину.
— Вот это другое дело, — самодовольно улыбнулся Ремек. У него отлегло от сердца. Он был рад, что успел перехватить Ольбрихта и выполнить приказ командира корпуса. С улыбкой и с распростертыми руками, он прошелся вперед. Ему навстречу вели ковыляющего, грязного, исхудавшего с воспаленным лицом Франца Ольбрихта в форме офицера Красной Армии. Его поддерживал невысокого роста солдат в такой же ободранной униформе русского танкиста, с окровавленной повязкой на голове.
Глава 3
21 мая 1944 г. Лазарет 41-го танкового корпуса Вермахта, район Мозыря. Восточный фронт.Генерал Вейдлинг уже несколько дней находился в прекрасном настроении. Еще бы, с того света вернулся живым Франц Ольбрихт, его любимец, его опекун, настоящий офицер-разведчик, сын лучшего друга Клауса Ольбрихта. Генерал ждал возвращения Франца и готовился к этой встрече. И этот долгожданный день наступил. Даже адъютант Ремек сейчас ему казался не таким трусливым зайчишкой и мальчиком для битья. После того, как тот вырвал Франца из рук Кляйста, этого матерого абверовца, мастера хитросплетений, ловушек и интриг, адъютант несказанно вырос в его глазах, удостоился благодарности.
Не все сложилось в операции «Glaube» удачно, как планировалось, почти все экипажи погибли, но тем не менее, основные задачи Франц выполнил. Карты русских раскрыты. По крайней мере, для него. И хотя Берлин не поверил шифровкам «Арийца» и не поменял свое стратегическое видение на летнее наступление русских, в штабе сухопутных войск нашлись генералы, которые поддержали его. Ему удалось выбить дополнительные резервы и тем самым укрепить оборонительные линии корпуса. Основную скрипку в обороне сыграет переданная 20-я танковая дивизия, а также артиллерийские дивизионы, прибывающие с Рейха. Зная, дату наступления русских, и направления их ударов, можно основательно подготовиться. 41-й корпус будет крепким орешком для танковой армий Батова.
Но главное – Франц жив. Мой мальчик жив.
Вейдлинг еще раз про себя поблагодарил Всевышнего за спасение Франца и прервал свои эйфорические размышления. Штабной вездеход, притормозив, уверенно подкатил к зданию лазарета, где находился раненый Ольбрихт.
Командира корпуса, стоя у крыльца, встречал полковой врач Ремус. Он был в белом халате, с непокрытой головой. Коротко остриженные с проседью волосы, разделенные на две части четким, классическим пробором, подчеркивали педантизм лучшего корпусного эскулапа, его высокую степень внутренней организации. Умные внимательные глаза выражали доброжелательность и легкую степень любопытства. В руках Ремус держал дорогую, ручной работы, с костяным набалдашником, трость.
— Добрый день, герр генерал! Рад видеть вас в хорошем здравии и прекрасном расположении духа, — подал голос Ремус, когда Вейдлинг подошел к лазарету. — Ваши просьбы я выполнил. Вот, возьмите. Хотя все это обошлось мне уйму времени.
— Доктор Ремус! Виктор! — тепло поприветствовал рукопожатием того Вейдлинг. — Спасибо. Я никогда не сомневался в вашем профессионализме и порядочности. Прекрасная работа, — Вейдлинг взял трость и покрутил в руках. За Франца двойная благодарность. Вы единственный среди нас, военных, делаете на отлично то, что умеете и то, что знаете, даже больше этого. Уверен, сумеете вырезать аппендицит, если понадобиться, через анус, — попытался сострить Вейдлинг. — А нам, в отличие от вас, медиков, при высочайшей военной организации и дисциплине порой не хватает самообладания признать свои ошибки и принять верное решение. Особенно этой заразной болезнью, мой уважаемый доктор, страдают те, кто незаслуженно обласкан и приближен к Олимпу.
— Не благодарите меня, Гельмут. Я не всесилен. А вот вырезать аппендикс через анус, — доктор так искренне засмеялся, что его монокль слетел и повис на цепочке, — это уж слишком, но я подумаю над этим. Такая операция на Нобелевскую премию потянет. Спасибо за шутку, генерал. Повеселили старика Ремуса. Проходите в мою обитель, — доктор жестом руки пригласил того в лазарет. — Гауптману Ольбрихту лучше. Он спрашивал о вас.
— Прекрасно, Виктор. Ведите меня к Ольбрихту, — генерал пропустил вперед доктора и уверенной, немного прихрамывающей походкой прошел за ним в помещение.
У палаты № 7 стоял навытяжку гефрайтер Криволапов, переодетый в повседневную форму солдата Вермахта с автоматом в положении «на грудь». При подходе важной свиты, о которой он был предупрежден, танкист четко сделал шаг в сторону и открыл дверь, пропуская генерала.
— Этот русский – бессменный дежурный. Постоянно находится возле палаты своего командира, — Ремус указал рукой в сторону Криволапова, — я не перечу. Это просьба гауптмана.
Генерал остановился и окинул беглым взглядом сверху донизу русского солдата. Тот стоял, не шелохнувшись, и смотрел на Вейдлинга с должным подобострастием. — Gut, — промолвил Вейдлинг, дотронувшись тростью до его плеча. Ему понравилась выправка ефрейтора, после чего он шагнул в палату.
Франц лежал один на панцирной железной кровати у окна в чистом белье: вымытый, выбритый, отдохнувший. Однако синева под глазами, бледность лица, немного потухший взгляд – сами за себя говорили о невероятных трудностях и страданиях, выпавших на его долю за время операции. Эти перемены не остались незамеченными Вейдлингом. — Ничего, — подумал он, — время и воздух Родины лечат любые раны, в том числе и душевные. Поправится.
— Здравствуйте, дядя Гельмут. Я очень рад вас видеть, — Франц попытался встать с постели.
— Лежи, лежи, — придержал тот уверенным жестом офицера. — Больному положено лежать. Здесь субординация отменяется, — и присев на поданный доктором венский стул, тепло пожал ему руку. Меня, Франц незачем благодарить. Я поддерживаю тебя потому, что вижу твою преданность делу и любовь к Отечеству. Кроме того, я ответственен за тебя перед твоими родителями. Кстати, скоро ты их увидишь.
— Каким образом, дядя? — удивился Франц.
— За эти три дня, которые ты отлеживался, многое изменилось, причем кое-что в лучшую сторону. Начну по порядку. — Вейдлинг приподнялся и посмотрел на Ремека, тот стоял рядом и держал в руках сверток. — Ганс, открой подарок и поднеси ближе, — глаза Вейдлинга заблестели. На лице появился небольшой румянец от торжественности момента. — Вот, смотри.
Ремек держал новую форму разведывательных подразделений танковых войск с погонами майора, в виде плетеных серебристых косичек. Все нашивки за штурмовые операции, за полученные ранения и награды Ольбрихта, были прикреплены на форме в строго определенном месте. Военные регалии красочно говорили о громадном опыте боевых действий Франца, о его несравненном офицерском мужестве. — Поздравляю, Франц, с очередным воинским званием, майор, — генерал уважительно пожал Францу руку. — Поздравляю, мой мальчик.
— Спасибо, дядя Гельмут, — Франц улыбнулся. Он почувствовал сердцем небывалую приливную волну любви и доброжелательности, исходившей от генерала. Он был искренне тронут его заботой и вниманием.
— Это еще не все, Франц. Вот эта трость – от меня. Это мой подарок. Держи.
— Дядя Гельмут, — удивился Франц, — а трость-то мне зачем?
— Она пригодится тебе в дороге, когда ты поедешь в отпуск. Ганс, — щелкнул пальцами генерал, обернувшись к Ремеку, — давай продолжение.
По команде адъютанта внесли два подноса. На одном стояли бутылка шампанского «Вдова Клико» и хрустальные бокалы. На другом подносе – фрукты и шоколадные конфеты. Тосты в честь возвращения Ольбрихта и присвоения ему майора, были непродолжительными. Генерал видел, что Франц хочет побыть с ним с глазу на глаз. Это желание было обоюдным.
— Все, господа офицеры, прошу оставить меня наедине с майором Ольбрихтом. Ремек, вы задержитесь в приемной доктора, возможно, вы мне понадобитесь.
— Слушаюсь, господин генерал, — адъютант четко щелкнул каблуками сапог. После выполнения задания по освобождению Ольбрихта он стал больше уважать себя и проявлял рвение по службе. — Я выполню любое ваше указание.
— Похвально, Ремек, идите… Ну вот, мы одни, — генерал дотронулся до руки Франца, когда все вышли. — Можно говорить откровенно и столько сколько нужно. Никто нам не помешает. Ты доволен?
— Да, дядя Гельмут, доволен. Я хотел вас видеть и ждал этой встречи.
— Вот и прекрасно. Скажи, Франц, — генерал удобнее уселся на стуле для продолжительного разговора, — как прошла операция, какие выводы ты сделал после возвращения?
— Сегодня я буду с вами откровенен, дядя. У меня нет другого человека, кому бы я мог полностью довериться.
— Я рад это слышать, мой мальчик. Мои чувства искренни.
— Хорошо, дядя Гельмут, — Франц выше подложил подушку и после небольшого раздумья начал говорить. — Операция проходила очень трудно. Я не понимаю, как мы выдержали и я остался жив. Были постоянные столкновения с русскими подразделениями. Уже на первой стадии нас раскрыли. Что послужило причиной этому, я до сих пор не понял. Я дал команду на ведение боя. Пришлось уничтожить несколько русских офицеров и солдат. Другого выхода у меня не было. Но мы получили сведения о месторасположении передовых частей 48-й армии. С этого часа пошли сплошные преследования. Крупный бой выдержали у Буды-Кошелево. Я докладывал в донесении. Работа Абвера никуда не годится. Чудом выскользнули из ловушки русского СМЕРШа. Чуть не погибли по милости лейтенанта Эберта. Пришлось его наказать. Кстати, где он, сейчас, этот мерзавец. Оставил меня с русским солдатом, а сам трусливо бежал.
Генерал Вейдлинг внимательно слушал Франца, не перебивая его, но после упоминания Эберта нервно скривился. — Это опасный человек, Франц. Позже поговорим об этом. Продолжай, я слушаю тебя внимательно. Главное – ты жив.
— А дальше была жестокая схватка с танками генерала Горбатова. Нам удалось их заманить в ловушку. Около десятка танков мы подожгли, и практически вырвались из окружения, если бы не их авиация. «Летающие крепости» русских Ил-2 смешали с землей всех. Страшное побоище было, дядя Гельмут. Не пожалели даже свои тяжелые танки «Иосиф Сталин». Остался невредимым только экипаж моей «Пантеры», и то потому, что мы успели спрятаться в зарослях кустарника, — Франц тяжело вздохнул и замолчал.
— Это война, мой мальчик, — генерал похлопал Франца по руке. — Держись, тебе не привыкать.
— Да, не привыкать. Вы правы. То, что мы сделали, то, что добыли должно лечь в анналы разведывательной школы Вермахта. Но зачем эти жертвы, если нам не поверили, дядя Гельмут? — Франц приподнялся на кровати. — Зачем эти лишения?
Вейдлинг посуровел, сжал зубы, осмотрелся как бы в поисках коньячного бокала, затем выдавил. — Я сделал, Франц, все что мог. Ты мне должен верить.
Франц молчал, находясь еще под впечатлением своих воспоминаний.
— Кое-что мне удалось, — продолжил генерал. — Здесь заслуга не только моя, но и бывшего командующего армии Харпе. Он встречался с Гудерианом, когда тот инспектировал его 4-ю танковую армию. Рассказал о тебе, о полученных разведданных. В главном штабе сухопутных сил ему пошли навстречу. Мой корпус укрепили 20-й резервной танковой дивизией, чему я несказанно рад. Также выделено несколько дивизионов гаубичной и зенитной артиллерии. Так что мы дадим русским серьезный бой.
— Но это полумеры, дядя Гельмут! — воскликнул Франц. — Танковые дивизии остались на Северной Украине.
— Да, Франц, это полумеры, но фюрер не поверил твоим донесениям, как и фельдмаршал Буш. Кстати, он собирается в отпуск в конце июня.