– Давайте я еще поработаю, – предложила Дайнека.
– Значит, я прав, – заметил Витольд Николаевич, отрезая ножом кусочек форели.
– В чем? – спросила Надежда.
Не отвечая на вопрос дочери, он обратился к Дайнеке:
– Что там у вас случилось?
До сих пор молчавшая Людмила Николаевна решила вступиться за дочь:
– Все нормально. Верно, Людмила?
– Он прав, – сказала Дайнека, уставившись в свою пустую тарелку. – В первый же день со мной произошел странный случай.
Не сговариваясь, все отложили вилки и приготовились слушать.
– Перебирая в ящике реквизит, – продолжила она, – я нашла сумку. В ней лежал паспорт на имя Свиридовой Елены Сергеевны. Еще там был старый червонец и помада фабрики «Рассвет».
– У меня в молодости такая была! – почему-то обрадовалась Мария Егоровна.
– Мама… – укоризненно прошептала Надежда.
Дайнека снова заговорила:
– Валентина Михайловна попросила меня отнести паспорт по месту прописки. Когда я туда пришла, мне рассказали, что девушка эта пропала…
– Как это? – переспросила Надежда. – Если бы пропала, показали бы в новостях.
– Она пропала тридцать лет назад. Ее не нашли.
– Кто тебе об этом сказал? – поинтересовался Витольд Николаевич.
– Старухи во дворе. Потом я пошла в полицию, и мне все подтвердил начальник Управления.
– Труфанов?
– Я случайно попала к нему в кабинет.
– Он-то откуда знает? – спросила Надежда, сметая между делом крошки со скатерти.
Дайнека ощутила непреодолимое желание выложить все, что узнала.
– Это было его первое дело. Василий Дмитриевич тогда был еще лейтенантом.
– Запомнить немудрено, – заметил Витольд Николаевич. – Город у нас тихий, не каждый день такое случается. В то время люди не пропадали. Теперь – другое дело. Что ни месяц – кого-нибудь ищут. Насчет того, что ее не нашли, нисколько не удивлен. Сыщики говорят: первый день золотой, второй день серебряный, а третий – бронзовый. В то время пропавших людей начинали искать только по истечении трех дней.
– Это еще почему? – возмутилась Мария Егоровна.
– Заявление в милиции принимали на четвертые сутки.
– Безобразие, – прошептала старуха.
Дождавшись момента, когда можно было вставить хоть слово, Дайнека продолжила:
– Поскольку на сумке не было инвентарного номера, мы с Валентиной Михайловной решили, что много лет назад Свиридова ее потеряла. Например, сумочку после спектакля сгребли вместе с реквизитом и случайно сунули в ящик.
– Такое часто бывает! – подтвердила Мария Егоровна. – Однажды после концерта мы собирали сценические костюмы, и я, дура старая, прихватила мужские брюки. Хорошо костюмерную закрыть не успели! Смотрю, идет по коридору артист в белых трусах…
– Мама!
– Молчу-молчу. – Старуха взяла ложку и подложила Дайнеке салата.
Поковыряв его вилкой, она сказала:
– Здесь что-то не складывается…
– Что именно? – спросил Витольд Николаевич.
– Уголовное дело возбуждено не было.
– Для его возбуждения нужны факты, подтверждающие, что в отношении пропавшей были совершены противоправные действия.
– Их не было, – согласилась Дайнека. – Художественный руководитель Дома культуры видел, как она села в машину, на заднем сиденье которого лежал большой чемодан.
– Все ясно, – прокомментировал Витольд Николаевич. – Девчонка просто сбежала с каким-то молодчиком.
– Ее объявили в розыск.
– Обычная практика.
Дайнека строго оглядела всех, кто сидел за столом, будто призывая обратить особое внимание на то, что она сейчас скажет.
– Худрук сообщил, что в руках Свиридовой была сумочка. На самом деле сумка вместе с паспортом тридцать лет пролежала в ящике со сценическим реквизитом.
Людмила Николаевна робко предположила:
– Выходит, девушка уехала без паспорта и без сумки… – и помолчав, добавила: – Или вообще не выходила из Дома культуры.
– Думаешь, ее убили? – спросила Надежда.
– Глупостей не говорите! Дело к ночи, – вмешалась Мария Егоровна и стала раскладывать по тарелкам второе, – давайте лучше поедим!
Откусив кусок котлеты, Дайнека продолжала:
– Сегодня я говорила с Сопелкиным и побывала у матери девушки.
– Сопелкин?.. – Витольд Николаевич прищурился, будто что-то припоминая. – Не тот ли Сопелкин, что работал в Доме культуры?
– Это он видел, как уезжала Свиридова.
– Хорошо его знаю, человек ненадежный.
У Дайнеки мелькнула мысль, от которой похолодел кончик носа.
– А что, если он не видел, как она уезжала? Или видел, но что-то другое?
– И нарочно соврал, чтобы не возбуждали уголовное дело… – подхватила Надежда.
– А вдруг и того хуже… – Мария Егоровна осенила себя крестом. – Не он ли ее убил?
– Ну-у-у… Пошла писать губерния! – Витольд Николаевич поднялся из-за стола и прошелся по комнате. – Угомонитесь, сороки!
Дайнека вздохнула.
– Очень жалко ее мать. Она придумала сказку, что дочь уехала на юг и там хорошо устроилась. Я хотела отдать ей сумку и паспорт, но не смогла. Пусть себе верит, если ей так легче жить.
Людмила Николаевна погладила дочь по руке и ласково прошептала:
– Милая моя деточка…
Витольд Николаевич спросил:
– Где сейчас эта сумка?
– У меня.
– Можешь показать?
Дайнека встала, вышла в прихожую и принесла Кораблеву сумку. Он взял, щелкнул замочком и высыпал на стол все ее содержимое. По скатерти покатилась помада, брякнули спички, выпали платок и старый червонец.
– Тысячу лет таких не видала. – Надежда взяла десятирублевую купюру и зачем-то проверила на просвет. Убедившись, что водяные знаки на месте, вернула бумажку на стол.
Витольд Николаевич обратился к жене:
– Принеси, пожалуйста, ножницы.
– Зачем? – удивилась та.
– Не спрашивай. Принеси!
Мария Егоровна проковыляла к буфету, нашла ножницы и отдала мужу. Он вывернул из сумки подкладку и резким движением вспорол ветхую ткань. Вынул картонку, отшвырнул в сторону и запустил внутрь руку. После чего вытащил заполненный бланк.
– Что это?! – вскрикнула Дайнека.
– Билет на самолет, – произнес Кораблев.
– А почему он такой?
– Раньше кассиры их вырывали из книжечки и заполняли вручную.
– На чье он имя?
Витольд Николаевич взглянул на билет и сообщил:
– На имя Свиридовой Елены Сергеевны. Десятого апреля тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года она должна была улететь в Сочи.
– Но ведь тогда она еще не окончила школу… – напомнила Дайнека.
– По-видимому, окончание школы не входило в ее планы. Или же она собиралась вскоре вернуться. – Кораблев еще раз пошарил рукой под подкладкой. – Но только обратного билета здесь нет.
– Она хотела стать артисткой, – сказала Дайнека.
– Судя по тому, что мы видим, она ею стала, – Витольд Николаевич только развел руками.
– И что нам теперь делать?
– Кажется, в полиции тебе ясно дали понять, что их это дело не интересует.
– А что делать с билетом?
– Слетать в Сочи по нему уже не получится…
– Может быть, все рассказать Труфанову?
– Никто не будет заниматься делом тридцатилетней давности.
– Они обязаны это сделать! – возразила Дайнека.
– Обязаны, но не будут, – ответил ей Витольд Николаевич. – Тебе нужно забыть об этом и жить дальше.
Мария Егоровна начала собирать посуду. Между делом сварливо проговорила:
– Впутали в историю бедную девочку, теперь разбирайся…
Дайнека подошла к столу и взяла в руки тарелки.
– Мария Егоровна, могу я вас попросить?
– О чем?
– Позвольте мне поработать еще пару дней. Послезавтра – отчетный концерт. Вам пока нельзя напрягаться, а мне хочется поучаствовать.
Мария Егоровна посмотрела на Людмилу Николаевну, как будто спрашивая ее разрешения. Та развела руками:
– Ну, если так хочет, пусть поработает.
Глава 10. Подготовка к концерту
Перед отчетным концертом Дайнеке пришлось как следует потрудиться. В костюмерную то и дело заглядывали участники самодеятельности, примеряли костюмы, и каждому из них нужна была помощь. Как и предупреждала Валентина Михайловна, пришлось зашивать дыры, укорачивать юбки, застирывать пятна и подбирать по размеру обувь.
У каждого танцора был свой холщовый мешок, в котором хранились костюмы для каждого танца. Это упрощало работу костюмеров. Трудней всего пришлось с артистами драмтеатра. Сцена из спектакля была исторической, однако для героини не удалось подобрать платье конца позапрошлого века.
Вздохнув, Валентина Михайловна проговорила:
– Придется идти к театралам.
– Что это значит? – спросила Дайнека.
– В городе есть профессиональный Театр оперетты. На их складе хранятся костюмы от старых спектаклей. Наверняка что-нибудь подберем.
В дверь заглянул завхоз Геннадий Петрович Сопелкин.
– Надо бы и мой костюм отыскать.
– Вы тоже будете выступать? – удивилась Дайнека. – В каком жанре?
В дверь заглянул завхоз Геннадий Петрович Сопелкин.
– Надо бы и мой костюм отыскать.
– Вы тоже будете выступать? – удивилась Дайнека. – В каком жанре?
– Геннадий Петрович чечеточник, – Валентина Михайловна залезла на второй ярус хранилища и подала оттуда блестящий сиреневый костюм.
Сопелкин забрал его и горделиво пояснил:
– Отбивая чечетку, я исполняю песню, которую сочинил сам.
– Про наш Дом культуры, – добавила Валентина Михайловна.
– Талантливый человек талантлив во всем, – Дайнека воздала должное бывшему худруку.
– Прошу найти мои туфли, – напомнил Геннадий Петрович.
Валентина Михайловна спустилась вниз, открыла сундук и вынула голубые штиблеты с железными пластинами на подошвах.
– Премного вам благодарен! – Сопелкин сунул ботинки в мешок и повесил его на плечо.
– А теперь вы помогите нам, Геннадий Петрович. – Костюмерша показала ему заявку. – Нужен грим, стиральный порошок и растушевки.
– Много берете, – начальственно заметил чечеточник, однако заявку забрал. После чего удалился из костюмерной в сопровождении Валентины Михайловны.
От усталости Дайнека рухнула на мешок, стоящий в углу, и обвела взглядом всю костюмерную. Ей в голову пришла парадоксальная мысль: хранилище старых театральных костюмов – больше чем склад. Это собрание человеческих жизней, прожитых актерами на подмостках. Висят эти жизни рядами в два этажа. На плечиках, будто на человечьих плечах, покоятся высокие чувства, страсти, любовь и черные замыслы театральных злодеев. Здесь, как в жизни, не сразу поймешь, кто есть кто. За белоснежным жабо и пышными рукавами может скрываться убийца, а за простым черным камзолом – человек с большой буквы «Ч».
Другое дело – костюмы для танцев. Здесь все на поверхности. Взглянул – и сразу ясно, русский плавный или молдавский зажигательный. Общее только одно: ото всех жутко разит потом, поэтому лишний раз трогать их руками не хочется. Но только не тогда, когда проходит инвентаризация. Здесь, будь любезен, разбери все до последней нитки!
Что касается реквизита, его перебирать интересно. Фанерные сундуки заполнены всякой всячиной. В них лежат турецкие ятаганы, короны из разноцветной фольги, дамские веера, окорока, печеные пироги и жареные поросята. Окорока, пироги и поросята, разумеется, не настоящие, они сделаны из папье-маше. Их уже не раз использовали в театральных пирушках, и они возвращались в свои ящики, слегка облупившись и потеряв былой лоск.
За этими размышлениями Дайнеку застала Валентина Михайловна. Она принесла две пачки стирального порошка. Отряхнув серый халат, сняла его и аккуратно сложила. Потом достала расческу с длинным острым концом и поправила старомодный начес.
– Ну что ж… Идем на склад к театралам.
Склад опереточных костюмов располагался на окраине города. Валентина Михайловна и Дайнека отправились туда пешком. По дороге выяснилось, что общих тем для беседы у них нет, а общие фразы быстро закончились.
Тем не менее идти молча было неловко, и Валентина Михайловна решила провести время с пользой: рассказать Дайнеке об истории создания города.
Сначала девушка слушала скорее из вежливости, но потом увлеклась. Заметив ее интерес, Валентина Михайловна стала грести шире:
– По существу, сам город и секретный подземный завод, на котором сейчас работают большинство горожан, строили узники ГУЛАГа. В начале пятидесятых здесь, посреди тайги, создали исправительно-трудовой лагерь «Гранитный» и согнали в него заключенных.
– Почему он так назывался? – спросила Дайнека.
– Это мне неизвестно. Может быть, потому, что завод строили в скальном массиве, внутри огромной горы. Тогда же, в пятидесятых, сюда приехало много вольнонаемных. Выпускники горных вузов, проходчики, взрывники, метростроевцы. Многие из Питера, из Москвы. Ты только представь: горные выработки, которые сделали под завод, по величине сопоставимы с московским метро! И вся эта громада располагается на глубине триста метров.
– Зачем же так глубоко?
– Строили так, чтобы сооружение выдержало ядерный удар. – Валентина Михайловна со значением подытожила – Для поддержания оборонной мощи страны.
За разговорами они незаметно подошли к зданию, где хранятся костюмы. Театр оперетты был на гастролях, но в складе осталась одна костюмерша, женщина на последнем сроке беременности. Она впустила их в огромный ангар, заполненный двухэтажными стойками, на которых плотно висели костюмы. Порывшись, Светлана Михайловна отыскала серое кружевное платье. К нему прилагалась сумочка, затянутая шнурком, словно кисет. При ближайшем рассмотрении кружева оказались дешевой сеткой с каплями прилипшей краски. Однако с расстояния в несколько метров они смотрелись божественно.
Отдав платье Дайнеке, Валентина Михайловна отправила ее в Дом культуры. При этом вручила ключ от костюмерной и предупредила, что завтра на работу нужно будет явиться к семнадцати часам и, возможно, им обеим придется задержаться до полуночи. Сама Валентина Михайловна отправилась в поликлинику.
По возвращении в Дом культуры Дайнека повесила платье на стойку, осмотрела его и решила, что оно в приличном состоянии и его не нужно застирывать. А поскольку работы больше не было, она повесила на дверь костюмерной замок и устроила себе экскурсию.
Здание Дома культуры, по-видимому, возводилось в пятидесятых, когда строился весь город. И если на этой стройке тоже работали зэки, то среди них были первоклассные мастера. Центральное фойе сияло двойным светом. Окна – в два этажа. Хрустальная с бронзой люстра могла бы дать фору дворцовым, а лакированные перила из натурального дуба в бельэтаже опирались на балясины из белого гипса. Пройдя мимо сорок четвертого кабинета, Дайнека вернулась и увидела табличку: «Народный драматический театр». Дернула ручку – закрыто, спустилась на первый этаж и зашла в методкабинет.
– Здравствуйте.
У шкафов стояла крепкая женщина и поливала из банки цветы.
– Здравствуйте. – Она обернулась. – Вы – участница?
– Временно работаю костюмером.
– А я методист, меня зовут Ираида Ефимовна, – она отставила банку.
– Дайнека.
– Это фамилия. А имя?
– Людмила.
– Замещаете Марию Егоровну?
– Да, на время болезни. Перед отчетным концертом много работы.
– Это да. – Ираида Ефимовна уселась за стол, достала какие-то фотографии и большущий альбом. – Концерт завтра вы обслуживаете?
– Вместе с Валентиной Михайловной.
– Работы будет немало.
– Сегодня мы с ней за платьем ходили. Для артистки из Народного драмтеатра.
– А я как раз их фотографии в альбом клею.
– И этот альбом весь про них?
– Здесь вся история Народного театра в фотографиях.
– Можно посмотреть?
Ираида Ефимовна удивленно спросила:
– Вам действительно интересно? – Она захлопнула альбом и отодвинула его от себя. – Пожалуйста.
Дайнека села рядом и стала энергично переворачивать кортонные листы.
– Так быстро… – заметила методистка.
– Мне нужен восемьдесят третий – восемьдесят четвертый год.
– Зачем?
Дайнека доверительно сообщила:
– Хочу посмотреть на одну девушку.
– Скажите, кого, и я вам найду.
– Свиридову Елену Сергеевну.
Ираида Ефимовна нашла нужный снимок и ткнула в него пальцем.
– Вот она.
Навалившись всем телом на стол, Дайнека вгляделась в лицо девушки. На групповом снимке ее обнимал бородатый мужчина.
– Кто это рядом с ней?
Ираида Ефимовна подняла очки, висевшие на шнурке, и поднесла к глазам.
– Это Олег Николаевич Михненков. – Она перевела взгляд на Дайнеку. – Вы не здешняя?
– Почему вы спросили?
– Ну, если не знаете нашего мэра…
– Тогда он еще не был мэром?
– Конечно, нет! В то время он был вторым секретарем в городском комитете комсомола.
– Вторым? – Дайнека приподняла бровь. – А сколько их было всего?
– Кажется, три.
– Как смешно, целых три комсомольских начальника на такой маленький город. У них со Свиридовой были какие-то отношения? Почему на фотографии он ее обнимает?
– Этого я сказать не могу. Не знаю.
Дайнека поочередно тыкала пальцем в снимок, и методистка рассказывала о тех, кого знала. Наконец она сообщила:
– Наш режиссер, Альберт Иваныч Романцев.
– Он еще работает в Доме культуры?
– Нет. Лет пять, как ушел.
– И где он теперь? – спросила Дайнека.
– В доме для престарелых.
– А как найти этот дом?
– Он стоит у главного входа в парк, – сказала Ираида Ефимовна. – Пройдете по улице Ленина до упора. Там спросите.
– Думаете, меня туда пустят?
– Можно вопрос? А почему вас интересуют Свиридова, мэр и наш режиссер?
Дайнека с воодушевлением соврала:
– Меня интересует творчество драмтеатра. Хочу написать статью. А назову ее так: «Традиции неподвластны годам».
– Это будет красиво.