Он очень терпеливо показывал, как надо пользоваться иглой, два раза демонстрировал виртуозное высасывание нитки из тонкой металлической трубочки, требовал, чтобы Лёня тоже высосал нитку из этой трубочки…
Мы еле вырвались от него и убежали!
7 глава Крути барабаны, живи веселей!
…И долго-долго поднимались к ступе по нескончаемой лестнице в окружении пары лохматых собак и тройки меланхоличных обезьян, чтобы крутануть молитвенные барабаны, наделенные священной силой.
Там, наверху, ступу окружают десятки молитвенных барабанов на вертикальной оси. Такое колесо называют Алмазным или Жемчужным, в общем, Драгоценным, на санскрите — колесо Мани. В каждом из них заключены молитвы, написанные на полосах ткани, пергамента или бумаги, свернутые в цилиндр.
Стоит легонько повернуть барабан, как мантры и дхарани — молитвы, притаившиеся внутри, оживают и начинают действовать.
В священных буддийских сутрах так сказано о пользе вращения колеса:
«Вы одолеваете инфекционные и обычные болезни, уничтожаете силы тьмы, осквернения, нечистоту и раздоры, сметаете войска демонов. Четыре Махараджи и десять Хранителей сторон защищают вас от всех препятствий.
Вращением колеса очищаются пять беспросветных грехов, десять неблагих деяний и карма, приводящая в плохие формы жизни. Вращая колесо Мани, вы обретаете чудесное рождение в сердцевине лотоса на львином троне в Чистой Земле Радости».
Бывают молитвы, смысл которых хоть как-то можно понять. А бывают совсем непереводимые, рассчитанные на воздействие некоей мелодии на твое сознание.
Например: «Ом! Гате, гате, парагате, парасамгате, бодхи. Сваха!» — «Иди, иди за пределы, совсем за пределы, проснись, радуйся!» Слово «сваха» с ударением на втором слоге не имеет точного перевода, оно выражает ликование в чистом виде — аллилуйя!
Бесконечное могущество звука проистекает из «ОМ», творческого гула Космического Мотора. Слог «ОМ», или «АУМ», тысячелетия три не берется никто переводить — он обладал священной непереводимостью задолго до возникновения буддизма. Знающие люди говорят, что это единственная причинная и действующая сила, которая поддерживает все творения своими вибрациями.
Ведическое «АУМ» стало священным словом хум тибетцев, амин мусульман, аминь египтян, греков, римлян, иудеев, христиан.
И восклицания «ах», «хри», «свабхава», «бхрум», «А», «э-ма-хо»… остаются без определенного перевода. Малейшая попытка отыскать ясный эквивалент, синоним, объяснить, что, собственно, имеется в виду, — и волшебство разрушится, исчезнет сила звука и ритма. Да тут и нет конкретного смысла, верней, его такая пропасть — словами не передать. Мантра — это песня, энергетический камертон, с ее помощью ты настраиваешься на глубинное звучание космоса. Не зря индийские мистики утверждают, что Вселенная возникла из пятидесяти таких мантр и представляет собой одну большую развернутую мантру.
Подобную природу имеют древнейшие Веды — единственный текст, который не приписывается хотя бы какому-нибудь, пусть даже мифическому автору. Все знают, что гимны Вед — это Слово Святого Духа. Звуки небесных откровений были услышаны праведниками в незапамятные времена, после чего сто тысяч стихов устно передавались из поколения в поколения, причем не декламацией, а пением. Веды — это сплошное пение. Но не произвольное, а строго темперированное.
Соблюдая особый порядок слов, правильно сочетая звуки и буквы, даже применяя математические доказательства, что сохранившийся в памяти текст неизменен и точен, брахманы тысячелетиями умудряются хранить чистоту Вед. Поэтому и поныне каждый слог любого слова в Ведах обладает бездонным смыслом и воздействием на мир.
Ученые монахи знают тысячи гимнов и молитв, но простым людям, как мы с Лёней, достаточно произнести мантру великого сострадательного Авалокитешвары «Ом мани падмехум!» — и ты исцелен, и очищен, и просвещен, и помилован, и прощен.
«Ом мани падмехум» обладает чудодейственной силой. В вольном переводе с санскрита молитва звучит так: «Эй, Держащий драгоценность и лотос, даруй благословения Тела, Речи и Сознания Будды».
А если покороче: «Ом! Драгоценно-лотосовый! Хум!»
Самое очевидное, что происходит с теми, кто повторяет ЭТУ магическую формулу, — улучшается зрение. А сколько еще всего — не перечесть!..
Чем ты чаще вспоминаешь «Ом мани падмехум!» — тем лучше, поэтому буддисты повсюду рисуют божественный знак «ОМ». На скалах, на знаменах, на молитвенных флажках, которыми щедро увешена ступа Своямбхунатх.
Ты просто встал и стоишь беззаботно под развевающимися на ветру разноцветными флажками, а твоя молитва сама собой полетела по назначению.
И все-таки самое сильное действие имеет Драгоценное колесо Мани. Особенно обход по часовой стрелке буддийской ступы и вращение молитвенных барабанов. Проходя первый раз, ты молишься за людей, второй — за животных, третий — за себя.
Вот так я шла среди монахов в багровых рясах и крутила, крутила барабаны, вознося молитвы за всех людей на Земле, знакомых и незнакомых, далеких и близких, за тех, кто еще пока не родился, и за тех, кто здесь был и покинул этот мир, за тех, кого я никогда не увижу и не узнаю, и, конечно, за тех, без кого я вообще не мыслю моей жизни. О, какая огромная ступа Своямбхунатх, самая гигантская в мире. Пока ее обойдешь, всех-всех вспомнишь, всех-всех-всех! Причем с такой благодарностью, мать честная!..
Потом я молилась за животных, лесных, степных, высокогорных, за обитателей снегов и песчаных пустынь, за теплокровных и холоднокровных, за диких и прирученных — домашних, молилась за бродячих и бездомных, за всех обиженных и обездоленных на этой планете. Всю нашу Землю окинула мысленным взором и возблагодарила ее. А также воду, воздух, огонь и зеленые насаждения.
Когда я дошла до третьего крута, то есть до самой себя, то растерялась — о чем попросить? Послать мне хоть чуточку понимания, что ж такое жизнь? Кто я? Откуда? И куда?.. Среди громыхающих молитвенных колес мои вопросы казались мелкими и суетными. Тогда я полностью доверилась звуку «Ом», вместившему и эти три круга, и множество иных кругов, о которых мы не имеем понятия.
Вся в слезах, с поехавшей крышей, целый час я вертела колеса Мани, а Лёня шел за мной с диктофоном и записывал их божественный грохот.
О, сколько я накрутила молитв! Но все это оказалась ерунда по сравнению с гениальным молитвенным колесом на речке, где его крутит течение воды без усилий со стороны человека.
Расчет очень прост: каждый оборот колеса равен прочтению всех заложенных в нем формул. Учитывая, что в барабане средних размеров может содержаться двенадцать листов формата 25x60 сантиметров, на каждом из которых начертано две тысячи четыреста шестьдесят молитв, один оборот колеса равен произнесению молитвы двадцать девять тысяч пятьсот двадцать раз.
При ста двадцати оборотах в минуту магическая формула «произносится» более пяти миллиардов раз в сутки! Естественно, человек, установивший молитвенное колесо на реке, имеет реальную возможность достичь нирваны по крайней мере в следующем рождении.
…Последнее, от чего отказался Лёня в этот день, — от услуг чистильщика ботинок под огромной смоковницей на улице Нью-Роуд. Поскольку Леня был не в ботинках, а в сандалиях. Он эти сандалии свои благоразумно берег и не соглашался заходить в храмы — там обувь надо оставлять на улице.
Но Лёня был бы не Лёней, если бы не нашел тому возвышенной причины.
— Нельзя «неверным» в храм входить, — сказал он.
Я говорю:
— А тут нету «неверных»! Буддизм — самая терпимая религия в мире.
Тогда он мне честно признался, что не хочет в первый же вечер лишиться дорогих немецких сандалий… а приобрести непальские вьетнамки.
— Из-за того, что ты боишься, что обувь у тебя украдут, — я говорю, — мы даже не можем никому поклониться из местных богов.
— Каждый должен быть сам светом для себя, — сказал Лёня.
Это были последние слова Будды.
Стемнело. По стертым огромным ступеням мы поднялись под самую крышу трехъярусной пагоды, сели там наверху и стали смотреть на город. Дул ветер, позванивали колокольчики, над нами горели какие-то незнакомые созвездия, только нашу Большую Медведицу я узнала, но ковш был абсолютно перевернутым. Под нами в неярких огнях шевелился ночной Катманду — снизу слышался разноязыкий говор, тарахтение драндулетов, звонки велосипедов, «уйди-уйди» велорикш и хриплые крики каких-то крупных белых птиц, похожих на журавлей или бакланов. Целое дерево — было в этих птицах. А под прямым углом от нас на другой стенке пагоды сидели и целовались влюбленные.
Мне тоже хотелось, чтоб Лёня меня поцеловал. Но он был весь в работе — вытащил диктофон, включил микрофон и стал записывать многоголосие ночи в долине Катманду.
Мне тоже хотелось, чтоб Лёня меня поцеловал. Но он был весь в работе — вытащил диктофон, включил микрофон и стал записывать многоголосие ночи в долине Катманду.
8 глава «На Аннапурну!!!»
Не от всего отказывался Леонид. На холме Своямбхунатх около ступы с «очами Будды» мы с ним купили вообще удивительную вещь — поющую буддийскую чашу. Там было много чаш — от крошечных до огромных, и прилагалась деревянная палочка. Берешь эту палочку, начинаешь медленно водить вокруг, легонько касаясь внешней стороны чаши.
А она:
— О-оммм, — гудит, — о-о-о-оммммм!.. — И это гудение пронизывает всего тебя и уносит в какие-то иные времена и выси.
Мы два часа выбирали, советовались с буддийскими монахами, я там подружилась с монахом — горбуном, все чаши с ним переслушали, пока не поставили на Лёнину ладонь одну — тяжелую, неровную, не какую-нибудь штампованную, но выкованную вручную — из сплава тринадцати металлов! — цвета сусального золота с зеленоватым налетом древности. Как она загудела у него на ладони, как запела, так Лёня сразу стал спрашивать, сколько она стоит и нельзя ли подешевле?
Теперь она так приятно погромыхивает в рюкзаке, когда наш автобус подпрыгивает на буераках. Мы долго решали — брать чашу с собой или лучше оставить в надежном месте в Катманду? Это был серьезный вопрос, поскольку мы с Лёней решили направиться прямо в Высокие Гималаи на гору Аннапурну — а это, вроде бы, третий или четвертый по вышине восьмитысячник после Эвереста. В таком беспримерном походе ноша должна быть не слишком тяжела, и мы тщательно отбирали вещи, которые нам пригодятся.
Я говорила:
— Возьмем ее! Будем сидеть на голой скале, под нами орлы, над нами ледяные вершины, а мы крутим палочкой, и чаша: о-оммм!..
Лёня — строго:
— Только если в ней суп варить. Или заваривать чай!
Кроме поющей чаши в дорогу был куплен йод, обеззараживающий питьевую воду; шляпа с полями от палящего солнца — из конопли, светозащитные очки, плащи от тропических ливней, свитер грубой непальской вязки из шерсти яка приобрели у хорошего человека, заслуживающего доверия; и мною собственноручно был сшит мешочек с солью на случай нападения пиявок.
Маршрут предстоял такой: сначала нам на автобусе целый день добираться до города Покхары. Потом на попутке — До некоего местечка Феди. А дальше своими ногами шагать по каменной тропе в Большие Гималаи — неделю восходить на базовый лагерь Аннапурны — это четыре тысячи метров над уровнем моря.
Отсюда серьезные люди — альпинисты в анораках из гагачьего пуха, с морозоустойчивыми и ураганонепроницаемыми палатками, ледорубами, железными шипами на ботинках, чтобы не скользить по обледенелым скалам, кислородными баллонами, крюками для отвесных стен и страховочными веревками, наняв горных жителей для заброски снаряжения в высотные лагеря, — штурмуют вершину пика.
Мы же с Лёней, полюбовавшись там гималайским пейзажем и запечатлев друг друга на фоне вершины Аннапурны, в своих новеньких кроссовках можем поворачивать обратно. Так было написано в справочнике «Приключенческий туризм в Непале», который нам выдали в туристическом агентстве Катманду.
А турагент Гаятри — она когда-то училась в России, поэтому знала, какой сильный духом наш народ, — добавила:
— Это американцы за семь дней проходят до Базового Лагеря. А вы, русские, пройдете за пять! И три дня обратно.
Лёня приосанился горделиво и спросил:
— А на Эверест не успеем?
— На Эверест у вас уйдет уйма времени, — серьезно сказала Гаятри. — Вы не вернетесь к своему самолету. Если хотите, у нас есть экскурсия «На вертолете вокруг пика Эвереста». Сюда входит обзор и других восьмитысячников — Макалу, Чо-Ойю, Лхоцзе… Все в один день. И никуда ходить не надо. Правда, вершины могут быть затянуты облаками.
Лёня молчал. Он взвешивал «за» и «против». Я тихо стояла и смотрела в окно. На ветках бамбука тоже тихо сидели черно-белые птички.
— Это птичка Робин! — сказала Гаятри. — Ну что?
— …На Аннапурну!!! — ответил Лёня.
Дорога в Покхару часа, примерно, три тянулась вдоль левого берега Трисули-Гандак, одной из самых полноводных Рек в Непале. Нам сверху видно было, как по ней стремительно сплавляются надувные лодки. Вдруг на крутом вираже одна лодка перевернулась, и весь экипаж оттуда вывалился. Ус проехал мимо, мы так и не узнали, что с ними стало.
На Лёню это произвело очень неприятное впечатление. Мы тоже ехали опасной горной дорогой, которую вообще недавно построили. С того самого места, где река резко поворачивает на юг и, прорезая гребень Махабхарата, течет в сторону Индии к Ганге, десятикилометровый участок пути прорубали, взрывая скалы, в отвесных стенах. До этого здесь не могли проложить даже узенькую тропу.
Мы ехали по ущельям, заросшим бамбуком и марихуаной, гигантскими баньянами, акациями, банановыми пальмами и деревьями манго. Над нами такое нависало, что даже видавшему виды уральцу Лёне Тишкову время от времени становилось не по себе. Когда начинают лить дожди, дорогу здесь часто перекрывают оползни, случаются и обвалы.
Вдоль дороги замелькали простые жилища — глиняная печь с навесом. А рядом обязательно привязан за веревочку барашек или обезьянка. Люди, звери сидят в пыли на камнях, сухие, как кузнечики.
Потом пошли рисовые поля. Маленькие, вроде нашего Никодима, человечки, одетые в яркие материи и широкополые шляпы, работали на плантациях или пасли своих буйволов. Лёня нарисовал на листке Никодима, бредущего по изумрудному рисовому полю, и написал:
На буйволиных спинах стояли птицы, перебирали им шерсть и склевывали насекомых.
Наперегонки с автобусом на грузовике тоже ехали буйволы — целое стадо. Я сначала подумала, что это слоны — такие у них крупные носы и большие уши. Чьей-то твердой рукою каждый буйвол был привязан к кузову за кольцо в носу и за хвост.
Мы вышли в Покхаре и увидели озеро до того прозрачное что я заметила, как в нем плавает горная форель. На дальнем берегу по колено в воде плавно и грациозно расхаживали те самые белоснежные колпицы — такую колпицу-лопатеня сфотографировал Лёня у нас в зоопарке.
В воде отражались окрашенные закатом вершины уже не далеких от озера гор — длинная зубчатая стена Аннапурны и островерхая раздвоенная Мачапучхаре, что значит по-непальски «рыбий хвост».
В листьях камыша Лёня поставил фотографию своей колпицы и снял ее на фоне всего этого великолепия. Когда мы уходили, оставив фотографию в камышах, то показалось, что нам вслед донесся простой каркающий звук, который, как пишет Брем о голосе колпицы, трудно передать буквами.
Мы с Лёней устроились на ночевку в отель «Лунный свет» и сто раз пожалели об этом: в окне этого отеля, действительно, ночь напролет сияла настолько громадная луна, что на ней без всякого телескопа отчетливо проступали долины и горные хребты с высочайшими вершинами, в сущности, похожими на окружавшие нас гималайские гиганты.
Лёня ворочался, долго не спал и страшно волновался.
— Марин, ты спишь? — он спрашивал. — Слушай, куда мы с тобой собрались??? Ты посмотри на карте наш маршрут! Этот Базовый Лагерь — почти на верхушке Аннапурны. Я про такие путешествия только по телевизору смотрел у Юрия Сенкевича. А если ты заболеешь? Я ведь не за себя беспокоюсь, а за тебя! Ты знаешь, что написано в справочнике? Во-первых, обязательно выскочат пиявки. «В теплых низинах они таятся повсюду: в грязи под ногами, в траве, на которую ты присядешь отдохнуть, на листьях деревьев…», откуда они будут валиться нам на головы. Причем непальская пиявка, тут сказано с гордостью, превосходит по кровожадности все Виды пиявок на нашей планете! Второе: разбойники. Третье: дикие звери. Вот что пишут об этом горном массиве: «Обезьяны здесь живут стаями и являются основной пищей леопардов» А мы совсем одни! А если мы заблудимся? Там в справочнике написано, непалец вам никогда не скажет «нет». Это особенность национального характера. Только «да!» Ты спрашиваешь: «Эта дорога ведет в Чомронг?» Он скажет «Да!» Чтобы тебя не огорчать. А она туда не ведет! Но он плохо знает английский и постесняется в этом признаться, так что он лучше согласится, чем переспросит.
— Ну, можно же, — я говорю, задвигая на окнах шторы от нестерпимого света луны, — задать вопрос по-другому. Спросить у него, глядя пристально в глаза: Куда ведет эта дорога, приятель?
— Действительно, — бормочет Лёня, слегка успокоенный, и засыпает.
А я лежу и думаю:
— Господи! Спаси нас и помилуй! Не дай нам с Лёней пропасть в этом регионе!