Меня также не устраивают утренние часы работы Маргариты, потому что по утрам я сплю после ночных раздумий. Встаёт вопрос: кто для кого — она для меня или я для неё?
Если Маргарита Круглых получает деньги от «Задушевности» за работу со мной, то почему она ведёт себя так, будто делает мне одолжение? Имеет ли клиент «Задушевности» законные права, и кто эти права защищает? Я усомнился в них 4 года назад, когда социальный работник Нина Тимуровна в процессе влажной уборки жилплощади настойчиво портила мою мебель. Я жаловался об этом лично Вам, но результата не получил.
В пятницу 19 марта со мной случился острый приступ невралгии. Приём анальгина и нитроглицерина болей не снял. Я употребил двойную дозу боярышниковой настойки, прилёг и задремал. Поэтому не услышал звонка Маргариты в дверь.
Примерно через полчаса, когда она позвонила по телефону, открыл ей, но стал жертвой незаслуженного хамства: «Я не могу столько времени ждать под дверью. Вы у меня не один!»
Пытаюсь объяснить, что я прилёг с приступом по независящим от меня причинам. Но голос разума ей далёк! «Бросайте пить — тогда не будет приступов». Якобы мой букет болезней выдуман алкашом. И, выходит, меня можно оскорблять безнаказанно, а я буду терпеть, лишь бы не нажить беды.
Что я, бессловесный скот? Нет, не бессловесный. Поэтому в долгу не остался и ответил достойно. Как говорится, «око за око, зуб за зуб».
А как иначе защититься от произвола? Работников в «Задушевности» много, их объединяет корпоративная честь, а мы, клиенты, одиноки в своих немытых, неубранных квартирах. Случись что — нам не поверят, и мы рискуем остаться без всего!
Теперь на тему алкоголя. Маргарита глубоко ошибочно указывает причину моего приступа. У пьяных, по наблюдениям учёных, не бывает инфарктов и инсультов (которые в любую секунду могут случиться со мной), потому что сосуды от спиртного расширяются. А затем, когда наступает отрезвление, сосуды обратно сужаются, что может привести к сосудистой катастрофе.
У меня же, как видно, приступы вызваны атмосферными колебаниями, переменой погоды и насыщенной душевной жизнью.
Прошу дать ответ в письменной форме!
22. III. 2006 г.P.S.
Хочу добавить важный аргумент.
Даже если бы я выпил, где здесь криминал? Законодательство пока не запрещает выпивать алкоголь. А что не запрещено, то разрешено. Если бы все алкоголики нашей страны были такими же пьющими, как я, то светлое, разумное завтра могло настать ещё вчера.
5 сентября
Сегодня решил безотлагательно вступить в торгово-финансовую сферу. Для этого я нашёл в кладовке прекрасное новое бра с оранжевым абажуром, которое моя покойная мама купила в 1983 году, но ни разу не успела применить.
Для повышения культуры торговли надел свой торжественный коричневый костюм и поехал на уличный рынок, расположенный возле трамвайной остановки «Пионерский посёлок». Когда я приехал, там продавали семечки, лук, черемшу, редьку, но не наблюдалось ни одного бра. Поэтому я был вне конкуренции.
Моя пожилая соседка по торговой деятельности предлагала населению войлочные тапочки и маринованный чеснок. Но к ней почти никто не подходил. А подходили ко мне и задавали один и тот же вопрос: «Почём бру продаёте?»
Я терпеливо пояснял каждому, что правила русского языка требуют говорить «бра», даже если очень хочется сказать «бру». А кто не умеет правильно называть, пусть идёт отсюда к чёртовой матери!!! Не зря же моя мама когда-то преподавала в начальной школе города Верхняя Салда.
Покупатели глядели на меня с сомнением, выслушивали и уходили. Соседка с тапочками и чесноком сказала: «Ты, сынок, больно грамотный, никогда свою бру не продашь!»
Тогда на вопрос «почём?» я стал отвечать коротко и горделиво: «Дорого. Пятьдесят долларов!» Начали смотреть более уважительно, но уходили всё равно.
В разгар торгового рабочего дня подошла женщина с фигурой кисти Рубенса и спросила: «Почём ваш антиквариат?» Я сказал по привычке: «Дорого. Пятьдесят долларов».
Женщина поглядела с сомнением, вынула купюру в 1 тысячу рублей, потом ещё сколько-то и, не считая, отдала мне. На такую финансовую небрежность я ответил тем, что взял деньги и, тоже не считая, положил в карман. У нас, в антикварном бизнесе, не принято мелочиться.
Настало время приступать к валютным операциям.
В банке явно не ожидали, что я приду. Ничего, пусть привыкают. Девушке, спрятанной в окошке, я смело сказал: «Мне, пожалуйста, долларов — на все!» и просунул в окошко свой капитал.
Девушка посмотрела на меня с сомнением, но долг службы заставил её выдать мне банкноты импортного производства.
По возвращении домой тщательно заперся и пересчитал свой неприкосновенный валютный запас. Он составил ровно 49 долл. 00 коп. Это на 1 долл. меньше суммы, указанной Эвелиной. Но я надеюсь, имеющийся финансовый опыт позволит мне накопить.
Завтра со свежими силами отправлюсь в гости к Эвелине в квартиру № 31.
6 сентября
Не хватает слов и вы*ажений, чтобы описат* вче*ашнее! Да ещё отныне в моём комп*юте*е не хватает двух ценных букв.
Я взял с собой валютный запас и захватил целлофановую сумку с комп*юте*ом, на всякий случай, чтобы не упустит* важную мысл*, если она вст*етится на пути.
Эвелина была дома. Я позвонил, она отк*ыла, и я с*азу же отдал ей неп*икосновенный валютный запас. Она ответила мне глубоким т*епетным взо*ом и сказала п*оникновенным голосом: «Ты, папаша, невов*емя как-то п*итащился! Давай лучше в д*угой *аз?»
Я воз*азил стихами из песни: «Мы так близки, что слов не надо!» Но пуст* она знает, что вход в мой дом всегда бесплатно отк*ыт для неё. И я п*одиктовал своё точное местожител*ство.
В это мгновен*е между нами возник Толян с татуи*овками и в г*убой фо*ме сп*осил, откуда я вылупился. Я ответил с достоинством: «Феде*ал*ное сек*етное бю*о *асследований! Соп*отивление бесполезно!!»
Тогда он воскликнул в г*убой фо*ме: «Ты что, сука, сдала меня легавым?!» и схватил Эвелину за её п*ек*асные белоку*ые волосы.
Это был вопиющий момент! И я нанёс Толяну по голове такой сок*ушител*ный комп*юте*ный уда* вместе с сумкой, что из неё высыпалис* на пол ценные буквы, а две из них найти уже было не суждено…
Дал*нейшие безоб*азные действия нанесли г*омадный физический, в том числе духовный, уще*б всем участникам событий и даже не заслуживают попаст* в междуна*одный, ми*овой Инте*нет.
7 сентября
До*огая любимая мама!
Из инопланетных источников, заслуживающих дове*ия, я узнал, что могу легко общат*ся с тобой, если, конечно, ты не вы*азиш* от*ицател*ный п*отест.
У меня две новости: одна хо*ошая, финансовая, д*угая — не очен*.
Хо*ошая новост* о том, что я сумел создат* неп*икосновенный валютный запас. Сейчас им владеет Эвелина, потому что в жизни ей так надо.
Вто*ая новост* о носках. Помниш*, ты мне купила вязаные ше*стяные носки для дома, чтобы я не п*остывал? К сожалению, мама, они п*охудилис* на пятках, потом их два *аза штопали и зашивали в качестве одолжения мне. Но в течение лета, к несчаст*ю, возникли к*упные ды*ки на пал*цах ног, особенно заметные с левой сто*оны п*авого носка. Наве*но, я буду вынужден об*атит*ся к социал*ному *аботнику Фаине, чтобы она опят* зашила твои носки, хотя указанная Фаина однажды их чут* не выб*осила, но я не дал!
Кстати, о ды*ках. На днях я, наконец, точно выяснил, чем латают чё*ные ды*ы. Мне сказали, мама, если нужно, в п*еделах досягаемости их латают люд*ми! Об этом нел*зя никому гово*ит*, но от тебя я не ск*ою! (Ты же мне велела ничего от тебя не ск*ыват*.)
Мне ещё надо глубоко всё обдумат*. Но, возможно, мама, *азгадка смысла жизни уже близка.
Мне дали пят* суток, чтобы я *ешился навсегда покинут* нашу планету Земля. Сегодня настал самый последний ден*! Но я очен* жду п*ихода Эвелины. Вче*а, после неп*иглядных событий, я тоже очен* ждал, но она не п*ишла. Что если она сегодня явится в поисках новой личной жизни, а меня уже на Земле нет?! Так будет несп*аведливо и нечестно.
Поэтому, до*огая, любимая мама, я ещё подожду изо всех сил.
История пятая МОЙ МУЖ ПРОДАЛ «ЮКОС»
Когда в 2003-м, осенью арестовали Ходорковского, я это восприняла как событие только для Валеры. Мне-то здесь что? А к тому времени, когда мы с Валерой перед Новым годом поехали в Москву на тот аукцион, всё уже сильно изменилось. Эмоции были другие совсем.
У Валеры однажды брали интервью и задавали ему такие наивные многозначительные вопросы: «Что такое дружба? Думаете ли вы о смерти? Что такое любовь? А у вас была любовь настоящая?» Я слушала запись и на этом вопросе о настоящей любви прямо вся замерла.
И знаете, что он сказал? «Я думаю, она у меня впереди». Вот так вот, оказывается… И я до сих пор борюсь с собой, чтобы ему не отомстить! (Смеётся.)
У Валеры однажды брали интервью и задавали ему такие наивные многозначительные вопросы: «Что такое дружба? Думаете ли вы о смерти? Что такое любовь? А у вас была любовь настоящая?» Я слушала запись и на этом вопросе о настоящей любви прямо вся замерла.
И знаете, что он сказал? «Я думаю, она у меня впереди». Вот так вот, оказывается… И я до сих пор борюсь с собой, чтобы ему не отомстить! (Смеётся.)
Ладно, давайте вернёмся к началу. Для нас это была неожиданность. Валера тогда был начальником отдела продаж и аукционов. И вдруг в один прекрасный день он приходит домой и говорит: «Ты знаешь, меня позвали продавать “ЮКОС”».
А Валера очень тщеславный человек. Самый главный девиз для него, чему он учил свою дочь и зятя: «Добейся славы!» У него всегда было предчувствие момента, когда он совершит в своей жизни что-то очень важное. Потому что внутренние обещания и обещания «сверху» были крупнее, чем реальность.
Политикой он совершенно не интересовался, ни в какие партии не вступал. Сначала, когда хотел, его не брали. А когда позвали, он уже и сам не пошёл. За стадами не бегал, в стаях не летал — ему как-то лучше самостоятельно. Как он относился к Ходорковскому? С сочувствием относился, но не слишком доверял из-за его комсомольского прошлого.
Когда из Москвы пришло приглашение продать основной актив «ЮКОСа», это, во-первых, сильно удивило и в определённой мере испугало, потому что вокруг уже звучали всякие разговоры… Но само это приглашение было чрезвычайно комплиментарным, выглядело как профессиональное признание.
Валера к тому времени был уже очень известный аукционист. Он, например, продавал имущество Московского часового завода, акции золотых приисков на Севере… А тут появляется шанс по-настоящему прославиться. Причём на весь мир, по всем теле- и радиоканалам. Тогда это было самое главное его ощущение. Плюс, конечно, чувство ответственности. И страх.
А начальником у него в то время был некто Хафкин, дай ему бог здоровья, конечно.
И вот этот Хафкин вдруг стал подливать масла в огонь. Говорит Валере открытым текстом: «Позвонили из Москвы. Необходимо принять решение. Видимо, нужно ехать. Только ты сначала подумай хорошо! Не завидую тебе…» — «А в чём дело?» — «Ты что, сам не понимаешь? Тебя же там пришьют. Это, может быть, твоя последняя поездка. Имей в виду, замочить могут запросто. До аукциона вообще не доедешь, не дойдёшь». И так далее.
Отношения у них были плохие. Не исключаю, что он Валере просто мстил. То ли завидовал, то ли побаивался. Но чувство страха внушить сумел.
Валера приходит домой: так и так, надо ехать, другого такого шанса больше не будет, и струсить нельзя, стыдно! Когда подобные вещи предлагают, не подразумевается отказ. В то же время и страшновато.
Запугивали-то очень сильно. Дня не проходило до отъезда, чтобы тот же Хафкин ему не повторял: «Имей в виду. Я тебе не завидую. Попрощайся с женой», и всё в таком духе.
Я Валере говорю: «Ну что? Мы с тобой вместе прожили столько лет. Я поеду с тобой. Если убьют, то пусть вместе». Он возражал сначала, но я настояла на своём.
А я такой человек, что могу хоть на Байконур полететь, хоть с парашютом прыгнуть. Потому что такая тяга: и страшно, и дико интересно. Но и деваться-то некуда! Не могла же я сказать: ты уж как-нибудь, Валерочка, без меня…
В общем, решили, что едем вдвоём.
Показали детям, где лежат деньги и документы, на всякий случай.
Собрались и полетели. Настроение было прямо детективное. Потому что не исключали, что домой уже не вернёмся. И, честно говоря, мне это даже польстило (смеётся), что вот здесь проявилась та самая невидимая, внутренняя связь мужа и жены. Что в такую минуту он обращается ко мне и благодарен за то, что я оказываюсь рядом, несмотря ни на что. И было чувство особой близости.
Ну, это мои женские ощущения. Я по такому случаю ещё сапоги себе новые прикупила, зимние (смеётся). И мы поехали.
Была назначена дата аукциона, но требовалось приехать заранее, чтобы репетировать, готовиться к этому ко всему.
Валера в Москве бывал не раз. А вместе мы очень редко ездили. Прилетаем. Там в аэропорту ждала машина, отвезли в отель.
Первая неожиданность: в гостинице «Варшава» нам почему-то забронировали стандартный одноместный номер, в котором вдвоём было просто невозможно…
Там один человек должен зайти в туалет, чтобы другой смог протиснуться мимо. Кровать узенькая, если один лежит почти на спине, то второй — к стенке боком прилипает. Но деваться некуда на ночь глядя. До утра промучились, очень неприятно было, и так-то нервы напряжены.
Правда, утром Валера всё это поменял. Номер оказался роскошный, даже с зеркальной стенкой возле кровати, что тоже сыграло свою роль… Потому что мы были в таком возбуждённо-трепетном состоянии — в кои-то веки вдвоём!.. Ладно. Номер шикарный, всё хорошо. И Валера каждый день стал уходить на эти репетиции аукциона, каждый божий день, с утра и до вечера. Проговаривались каждое слово, каждая запятая, каждый жест. Кто куда пошёл, кто где сел, кто что сказал и прочее, и прочее.
Потом наступил этот день, воскресенье. На четыре часа назначен аукцион.
Накануне была дана инструкция, что мы сидим в отеле, к номеру подходят охранники, и от номера до машины Валеру поведут вроде как под охраной автоматчиков.
В воскресенье в гостинице не работал буфет, и я мужа собираю, бабочку там, пиджак, в карманы ему сую бутерброды в мешочках, потому что он до вечера, до самой ночи будет голодный, и говорю: «Валера, в левом кармане у тебя такие-то, а в правом такие-то», это было смешно.
Потом звонят и говорят: «Спускайтесь в холл».
Спрашиваем: «У номера никого не будет?» — «Нет, не будет, спускайтесь сами».
Пошли вдвоём, чуть ли не за руки держась.
Оглянулись, сели в лифт, и сразу начался такой мандраж полуистерический, и кураж, и страх, всё вместе какое-то нереальное: неужели это с нами происходит на самом деле?
Спускаемся, выходим. И тут вижу картину, которая запомнится на всю жизнь: стоят два мужика в шлемах, бронежилетах, в камуфляже, с автоматами наперевес — я такое вообще в первый раз видела.
В холле небольшое ограждение, площадка и сразу дверь. Ну, мы, значит, обнялись, поцеловались — всё как будто не с нами… Я ринулась вместе с ним к двери, но меня остановили. Всё. Там такая перегородочка, он за неё прошёл, а я с этой стороны осталась.
Ну, и пошёл у меня мужик — куда? Во что? (Смеётся.)
Меры предосторожности действительно были заметные. Автомобиль бронированный такой, тяжёлый, военного образца. Посадили его туда, страшно вспомнить… Квартал был оцеплен, здание Фонда федерального имущества — слева и справа. На Ленинском проспекте в определённом радиусе — никакого движения машин вообще. Как будто в полном вакууме, с автоматами наперевес Валеру моего, значит, под белы рученьки повели, а я осталась. Одна там стою: и слёзы, и смех. Участница спектакля. Театр терпеть не могу, а здесь вот такая театральщина, на мой взгляд.
По словам Валеры, когда его посадили в этот «гелендваген», там сидели несколько человек с большими звёздами на погонах, как минимум подполковники, причём в касках и бронежилетах. А сам Валера от волнения даже в гостинице шапку забыл. Посадили и повезли в Российский фонд имущества. По дороге молчали, будто военная операция какая-то началась. Валера пытался пошутить, удивлялся их экипировке — никто ничего не отвечает, сидят молчком.
Приехали, здание оцеплено. Специалисты ходят, милиционеры с собаками. Воскресный день, но люди везде-везде-везде.
Я так думаю, меры предосторожности нужны были потому, что, если бы аукциониста «убрали», торги бы не состоялись, а это значит — отсрочка. А там неизвестно, как могли развиваться события.
Ну и вот, и ушёл. А я уехала на весь день с Валериным племянником-москвичом, он меня развлекал, водил по разным местам, и я всё время смотрела на часы: вот сейчас, вот сейчас у них там начинается. И когда, по моим расчётам, всё уже произошло, я помчалась в гостиницу смотреть местные каналы. Первые сюжеты были очень подробные: показывали эпизоды ещё до начала аукциона. Вот он сидит, вот подошёл к членам комиссии, вот вышел на трибуну, вот он сказал, да ещё немного ошибся от волнения, потом это вырезали. Он проговорил цену, которую вызубрил наизусть. Если потребуется, он и сейчас её скажет — там какая-то чудовищная, запредельная цифра, недоступная человеческому пониманию. Двенадцатизначная, начиная с двухсот сорока шести миллиардов. И ещё восемнадцать копеек в конце. Объявляет он эту сумму, женщина поднимает карточку и называет что-то гораздо больше, и он по инерции говорит: «Так. Начальная цена принята. Кто больше?» Ему говорят: «И так уже больше…» Он, матушка моя, запнулся: «Да?..» Потом: «Комиссия удаляется на совещание». Такая была шероховатость небольшая. Ну и всё, молотком отстучал… Позавчера, кстати, показывали фильм про «ЮКОС», опять возвращаются к этому событию. Я смотрела: не покажут ли Валеру? Нет, его не показали — только символически стучащий молоток.