– Мистер Ист?! Печатник?!
– Да выслушайте же! Или вы намерены перебивать меня до бесконечности?
В голове моей роилось множество ответов, но, выбирая лучший, я упустил время. Преттимен закрыл глаза и продолжил:
– Судовые офицеры получат новые назначения. Кто знает, куда их занесет? По всему ясно, что это последний вояж нашей древней посудины. Вы с Олдмедоу останетесь в Сиднейской бухте. Неужели непонятно, мистер Тальбот? Мисс Грэнхем унаследует мое состояние, каким бы скромным оно ни было. Но без достойных свидетелей, да на расстоянии восемнадцати тысяч миль от наших насквозь продажных судей…
– Как это – продажных?! Нет, это неслыханно! Британская система правосудия…
Глаза его распахнулись.
– А я говорю – продажных! Нет, в том, что касается денег, на них можно положиться, но они продажны во всем остальном в силу своих привилегий, земельного законодательства, порочной системы судебного представительства…
Голос Преттимена поднялся до пронзительных нот. Но видно, ангел смерти подлетел к нему так близко, что он немедленно понизил тон – столь стремительно, что еще несколько минут назад это показалось бы комичным.
– Не будем углубляться в суть проблемы, Тальбот. В конце концов, я говорю с представителем… а, пустое! Итак: вы и Олдмедоу, как свидетели бракосочетания, станете гарантией того, что мисс Грэнхем унаследует все.
– Я буду рад служить многоуважаемой мисс Грэнхем любым доступным мне способом… – Я запнулся и вдруг почувствовал, что это правда. – Разумеется, сэр. Однако надеюсь, что еще многие годы…
На щеках Преттимена вспыхнули красные пятна.
– Чепуха! Мне не так уж много осталось – несколько дней, а то и часов.
– А оглашение брака?
– В наших обстоятельствах им можно пренебречь. Все, разговор окончен.
Мы помолчали. Преттимен беспокойно заерзал. Я приподнялся со стула, но он остановил меня взмахом руки.
– Это еще не все. Не люблю просить об одолжениях, но в данном случае…
– Вы имеете полное право, сэр. Ради мисс Грэнхем.
– Мистер Саммерс говорил мне, что вы, во всяком случае, стоите за «честную игру». Фраза наивная…
– Фраза хорошая, мистер Преттимен. То, что школьники зовут «честной игрой», взрослые называют справедливостью.
– Вы верите в справедливость.
Воцарилась тишина. Я поглядел на полку с книгами в изголовье. Серьезное чтение.
– Я – англичанин.
– Мисс Грэнхем одобрительно отзывалась о вашем духовном росте…
– О чем?
– Не представляю, насколько цивилизованы отношения в наших колониях, однако готов к худшему. Прошу вас проследить, чтобы ей оказали прием, приличествующий культурному обществу.
– Дружбу с ней я почту за честь, сэр. Даю слово, что приложу все усилия для ее защиты.
Преттимен слабо улыбнулся – силы оставляли его.
– Надо признать – в большинстве случаев она не так уж нуждается в защите. И все-таки иногда дамы, согласно законам Природы, находятся в невыгодном положении. Боюсь, в колониях пока не сложилось достойное отношение к женщине.
– Не могу знать.
– И еще один вопрос.
Я ждал, но мистер Преттимен сохранял молчание.
– Какой вопрос, сэр?
Он промолчал, по-видимому, испытывая какую-то неловкость.
– Может быть, помочь вам улечься поудобнее, сэр? У вас одеяла сбились…
Голова Преттимена беспокойно металась по подушке.
– Это не одеяла, это опухоль нижней части живота и верхней части бедер.
– Боже мой!
– Можно обойтись без подобных восклицаний? Так вот, меня нельзя двигать. Любое перемещение, даже в самых необходимых целях – му́ка, которая лишает меня последних сил.
Он передохнул и промолвил:
– Итак, последний вопрос. Строго между нами. Я долго размышлял и решил, что поступаю правильно. Придвиньтесь поближе.
Я подвинул парусиновый стул к койке и наклонился. Неприятный запах сделался сильнее. Не начало ли это гниения? Я мало что понимаю в подобных делах.
– У меня для вас есть бумага.
– Да что вы?
– Документ за моей подписью. Видите, в каком я состоянии – больной, умирающий. Появятся те, кто захочет опротестовать завещание – они всегда появляются. Какие-нибудь дальние родственники, которым до похорон и в голову не приходит дать о себе знать. Они могут потребовать, чтобы брак сочли недействительным по причине невозможности исполнения супружеского долга. В таком случае мисс Грэнхем ничего не получит.
Долгая пауза.
– Я не очень понимаю, что требуется от меня, мистер Преттимен.
– Я написал заявление о том, что в ходе плавания вступил в добрачную связь с невестой.
– О Господи…
– Что вы сказали, сэр?
– Ничего. Ничего.
Его голос вновь поднялся до крика.
– Неужели вы думаете, молодой человек, что предрассудки вроде свадебной церемонии имеют какую-то власть над людьми вроде нас с мисс Грэнхем?
Я открыл рот, не зная, что ответить. Ярость Преттимена оказалась столь велика, что он вновь причинил себе боль: просто-таки взвыл, словно был наказан за богохульство. Забавно – я ведь и сам скептически отношусь ко всяким формальностям, считая их обычными ритуалами поддержания порядка. Крещение, венчание и похороны – вот, собственно, и все, что отделяет человека от зверя.
Тем временем больной пришел в себя.
– В верхнем ящике лежит зеленая кожаная папка. Дайте ее мне, пожалуйста.
Я повиновался. Преттимен прижал папку к груди, вытащил сложенный и запечатанный документ и поднес его к самым глазам.
– Вот он.
– А к чему этот документ? Я с тем же успехом могу выступить свидетелем на суде и присягнуть, что вы признались мне, в каких отношениях были с упомянутой леди.
– Не верю я им – вот и все.
Я чуть было не начал читать ему мораль: хотелось выступить от лица общества, сказать что-то вроде: «Стоило подумать об этом раньше!» или «Значит, предрассудки все же имеют над вами некую власть, сэр!». Но я, как ни странно, промолчал, потому что испытывал все меньше и меньше жалости и к нему, и – в особенности – к ней. Леди, к которой я питал немалое почтение, ведет себя как гулящая женщина! Я не знал – смеяться мне или плакать. Моральное падение мисс Грэнхем и бесило, и угнетало меня.
– Что ж, мистер Преттимен, думаю, все уже сказано. Полагаю, когда придет время для полного предрассудков ритуала, меня известят?
Преттимен повернул голову и посмотрел на меня, как мне показалось, с удивлением.
– Разумеется!
Я спрятал папку в ящик и поднялся.
– Выражаю согласие хранить этот документ и при необходимости предъявить его, не читая, в оговоренных вами обстоятельствах.
– Благодарю вас.
Я коротко кивнул, прощаясь. На выходе Преттимен окликнул меня:
– Мистер Тальбот!
– Да, сэр?
– Мисс Грэнхем не подозревает о существовании документа. Хотелось бы, чтобы она оставалась в неведении так долго, как только возможно.
Я снова кивнул и буквально вывалился из зловонной конуры.
(7)
Я пришел в себя, пристально разглядывая лохмотья, которыми обмотался мистер Брокльбанк для прогулки по шкафуту. Понятия не имею, как я сюда попал. Студеный ветер пробирал до костей даже сквозь матросскую робу.
Есть, есть в этом союзе уже немолодых людей что-то на редкость тошнотворное! Ему, наверное, уже под пятьдесят, а ей…
– Грязь, мерзость, распутство!
Брокльбанк меня не слышал, погруженный в раздумья или, судя по выражению лица, в глубокую печаль. Я решил разобраться в себе. Почему я принял все так близко к сердцу? Зажатый в руке документ за печатью был отвратителен, но я избрал своим долгом хранить его. Я отнес бумагу в каюту и захлопнул за собой дверь. Спрятав документ в нижний ящик, я рухнул на стул с такой силой, что обладай я габаритами, к примеру, мистера Брокльбанка, то стул неминуемо бы сломался.
В дверь постучали.
– Войдите!
В каюту заглянул Чарльз Саммерс.
– Вы не заняты?
– Конечно, нет! Присядете? Пожалуйте вот сюда, на койку. Прошу прощения, Филлипс до сих пор не прибрался. И вообще – тут так грязно, запущено, страшно! Как же меня утомило наше путешествие! Все время вода, вода… Жаль, нельзя ходить по ней, как посуху! Ах да, простите, простите – чем могу служить?
Чарльз осторожно уселся на неубранной постели.
– У меня к вам предложение. Не желаете ли стать гардемарином?
– Вы серьезно?
– Скажем так, наполовину. Сейчас объясню. У нас осталось только два лейтенанта, Камбершам и Бене, и всего один мичман, способный выполнять их обязанности – я имею в виду мистера Смайлса, штурмана…
– Я никак не могу понять, что это за звание такое…
– Да, странное – он один из последних его представителей, звание присвоено ему адмиралтейством в то время, когда навигация уже переходила в руки офицеров Его Величества. Итак, он – третий помощник. Время от времени обязанности вахтенного начальника будет нести мистер Аскью. Если же и я возьму на себя несколько дежурств, мы сможем разделить их на пятерых, что устроит всех…
– Всех, кроме вас! Боже, Чарльз, да вы день и ночь на ногах! Когда вы спите? По-моему, совсем ни к чему так усердствовать.
– Нет, вы неправы. Вспомните сельских жителей и их поговорку про раннюю пташку. Итак, скажем, я отстою ночную вахту, что означает, как вы уже знаете, время между…
– …полуночью и четырьмя часами утра.
– Именно. Вахтенному начальнику положено иметь при себе рассыльного. В общем, не согласитесь ли вы отстоять со мной вахту гардемарином?
– Вы настолько мне доверяете?
– Во всяком случае, больше, чем юному Виллису. Итак – согласны?
– Разумеется! Но вы – вы прибавляете себе четыре часа работы! Это уже слишком. Впрочем, ваше предложение порядком меня приободрило.
– А вы нуждались в ободрении? Все из-за тех же опасностей?
– Опасностей? О нет! Просто мне тут… кое-что рассказали. Некая молодая особа, которая мне очень… Похоже, ей известно больше, чем следует, об одной порочной связи и… Сегодня мне поведали кое-что, натолкнувшее на разные мысли… В общем, когда приступать?
– Я распоряжусь, чтобы вас подняли без четверти двенадцать.
– Подумать только – стоять на вахте! А какие у меня будут обязанности?
– Поставлю вас курс отмечать на вахтенной доске.
– Честное слово, так я не волновался со времени нашего отплытия! «Мистер спикер, те из нас, кто нес ночную вахту на кораблях Его Величества…»
– А что, если вы проштрафитесь во время службы? Как Томми Тейлор? «Мистер спикер, те из нас, кого отправляли на топ на кораблях Его Величества…»
– Да вы, похоже, тиран!
– А как же!
– Кстати, как там Кумбс с углем?
– Угля достаточно. Капитан Андерсон ждет только, чтобы море чуть успокоилось, и тотчас отдаст приказ начать починку.
– Мне не терпится поглядеть на этот пресловутый степс.
– И зря, вам там совсем не место. Ну, готовы выслушать мои распоряжения?
– Не могу дождаться. Скажите только: вы сами верите, что погода изменится?
– Да. Скоро. Итак, днем постарайтесь отдохнуть по меньшей мере четыре часа, чтобы восполнить тот сон, что потеряете ночью. Учтите – это приказ.
– Есть, сэр!
Чарльз кивнул и вышел из каюты. Я ужасно разволновался. В его предложении было и что-то детское, когда возможность не спать всю ночь обладает невероятной притягательностью – увидеть, как один день сменяется другим, и что-то очень взрослое – приглашение в мир настоящих мужчин, которые занимаются загадочными морскими делами не потому, что им интересно, а потому что такова их работа. Повелители ночных часов. Напоминает какое-то тайное общество! Главная проблема – чем занять себя до полуночи? Я поел и покорно выслушал Бейтса, который долго рассказывал о том, что скоро всем придется сидеть на голодном пайке. В коридоре мне встретилась мисс Грэнхем, и я холодно улыбнулся ей, чего она, по-моему, не заметила. Я прилег, как говорят матросы, «придавить подушку», и проспал два часа из веленых Чарльзом четырех. Составил несколько писем. Попытался сочинить послание к мисс Чамли, один взгляд которой перевернул и мой мир, и все мое будущее, но не смог подобрать слов. Не спросишь ведь напрямую: «Неужели вы настолько испорчены?» Каждый раз, когда мне являлся ее милый, невинный образ, душа отказывалась верить в отвратительную картину, которую я себе рисовал. Да и что толку? Письмо вряд ли когда-нибудь попадет к адресату. Я попробовал написать стихи вместо письма, вспомнил о стихах мистера Бене, потом о Главке и Диомеде, просмотрел книги, заметил, что корешок «Кладбищенских размышлений»[97] треснул, и задумался, отчего это произошло. Читал «Илиаду», пока глаза не заболели. Наконец я вытянулся на койке и заснул, да так, что старшине, присланному Чарльзом, пришлось меня не только окликать, но и трясти. Фонарь едва горел. Перед тем как выйти на палубу, я прикрутил его почти до конца.
Корабль казался призраком из серебра и слоновой кости. Шкафут превратился в бассейн лунного света, и я перешел его вброд. Луна светила в лицо. Паруса не шевелились, их белизна поражала, казалось, в самый зрачок. Наверху было полно людей – кто-то бежал к штурвалу, кто-то передавал донесения офицерам. Чарльз принял вахту у мистера Камбершама. Судовой колокол пробил восемь раз.
– Гардемарин Тальбот явился для несения службы, сэр!
– Хорошо, что вы здесь, Эдмунд. При лунном свете читать можно!
– Конечно. Огни потушены.
– Не все, только центральные. Кормовые огни всего лишь пригасили. Надо беречь масло.
Будучи не совсем законным владельцем фонаря, что горел у меня в каюте, я несколько стушевался и спросил:
– Где мы?
– Вы имеете в виду наше местонахождение? Хотел бы я вам ответить! Нет, широту мы знаем, если это вас утешит. Между прочим, Колумбу была известна только она.
– Только широта?
– Беда в том, что на хронометры – я надеюсь, вы никому не проговоритесь – полагаться больше нельзя. Во-первых, мы слишком долго в море, и они, разумеется, расстроились, а во-вторых, их недавно залило водой.
– Разве вы не перенесли их палубой выше?
Мне показалось, что Чарльз смутился.
– Я… Мы… Видимо, так и надо было сделать. Но, с другой стороны, от этого могло стать хуже. Так что придется иметь дело с приблизительно счислимой долготой.
– Счислимой приблизительно к смерти?
Чарльз коснулся деревянного поручня и тут же отдернул руку, словно обжегшись.
– Что я делаю! Взрослый человек – и такие глупые суеверия!
– Не будьте к себе столь строги, дорогой друг! Хочется постучать по дереву – стучите на здоровье!
– И то верно. Навигация – дело на редкость непредсказуемое, хотя, разумеется, и ее можно усовершенствовать. Только вот не знаю как.
– Может быть, адмиралтейству следует привлечь к работе мистера Бене? Или получше изучить работы настоятеля Свифта[98]?
– Не знаю, при чем тут настоятель Свифт. А вот насчет мистера Бене вы угадали, даже слишком. Он уверен, что найдет долготу и без помощи трех промокших хронометров!
– Так, значит, мы заблудились!
– Нет-нет. Участок, где мы находимся, известен – миль десять в ширину и миль пятьдесят в длину.
– Это я и называю: «заблудились»!
– Что ж, вполне естественно. Когда-то и я считал так же – в бытность мою гардемарином, на первой ступеньке служебной лестницы. Звание лейтенанта в те времена казалось огромным достижением…
– Так оно и есть.
– Морское дело я изучил назубок, вряд ли нашлось бы что-то, чего я не знал бы о судовождении. Я не хвастаюсь, это правда.
– Как выражается мистер Гиббс: «Настоящий морской волк – насквозь просоленный, насквозь просмоленный».
Чарльз расхохотался.
– Ну, не совсем так. В теории и вычислениях, однако, я был слабоват. И вот однажды передо мной появился старший офицер с секстаном в руке – мистер Беллоуз его звали. Мы стояли в Плимутском заливе. Волнолом там еще не построили, и горизонт к югу был чист. Мистер Беллоуз показал, как управляться с инструментом, а затем объявил: «Что ж, мистер Саммерс, сделайте одолжение – найдите с помощью секстана, где мы будем сегодня к полудню по местному времени». «Как же это, мистер Беллоуз? – воскликнул я, думая, что он надо мной подшучивает. – Мы же тут, в заливе». «Так докажите это! – ответил он. – Секстан у вас, хронометр в рубке, а мистер Смит любезно одолжит вам карманные часы». «Но мистер Беллоуз, сэр! – упорствовал я. – Мы ведь стоим на якоре!» «Делайте, что велено», – ответствовал он и с тем удалился.
– Неужели прямо дословно запомнили?
– Да, его слова словно высекли в памяти. Вы не представляете себе, с какой осторожностью я взял драгоценный инструмент – нет, Эдмунд, даже не пытайтесь! Это был не просто секстан, это… У меня нет слов, чтобы описать свои чувства.
– Поверьте, я понимаю.
– Надеюсь. Во всяком случае, попробуйте. Высоту солнца я замерял не один десяток раз – и до полудня, и после. Я не отличаюсь особой нервической чувствительностью, Эдмунд…
– Ни в коей мере!
– Напротив, я, скорее, невозмутим. Но тогда, замечая, что измерения чуть отличаются друг от друга, я не мог сдержаться: дрожал, стучал зубами, то всхлипывал, то хихикал в голос – нет, Эдмунд, вам этого не понять.
– Вы нашли свое призвание.
– Вообразите только: я стою, снова и снова замеряя высоту солнца, а юный Смит отмечает время каждого измерения – секунды, минуты, часы, а потом и угол – секунды, минуты, градусы. Затем я… В общем, не скрою, проконсультировался со «Справочником практической навигации» Нори[99] – я чтил эту книгу наравне с Библией.
– Верю на слово, ибо мало что понимаю.
– Так вот, вычислил я наше местонахождение – мы действительно стояли в Плимутском заливе! Отложил на карте двумя черточками (каждая в десятую дюйма длиной!) и обвел полученный крестик лучшим карандашом, какой только нашелся на судне. Когда лейтенант вернулся, я выскочил из каюты штурмана, вытянулся и отрапортовал: «Мистер Беллоуз, по вашему приказу наше местонахождение с помощью секстана, хронометра и Нори вычислено!». «Дайте-ка взглянуть, – ответил он, ныряя в каюту, где на столе была расстелена карта. – Господи, мистер Саммерс, у вас что – микроскоп? Без очков и не разглядишь! Погодите, сейчас достану». Он действительно надел очки и снова поглядел на карту. «Здесь, судя по всему, шканцы. Удивляюсь, как вы каюту не отметили. На крышу не лазили, чтобы поточней измерить?» «Нет, сэр», – отозвался я. Беллоуз пошарил в кармане и выудил огрызок карандаша толщиной в большой палец. Занеся его над картой, как кинжал, он начертал вокруг моего «местонахождения» здоровенный круг. «Значит, так – подытожил он. – Мы не в Дартмуре и не в Эддистоне, но наше расположение в пределах этого круга одному Богу известно!»