Кавор продолжал мечтать о знаниях, каких он никогда не постиг бы на Земле, фантазировал, несмотря на рану от копья. Многое из того, что он говорил, я уже забыл, так как больше интересовался тем, что туннель, по которому мы двигались, становился все шире и шире. Воздух стал свежей, мы вышли как будто на открытое место, но насколько оно было обширно, этого мы не могли сказать, потому что оно не было освещено. Светлый ручеек извивался узкой нитью, исчезая далеко впереди, — каменных стен по бокам уже не было. В темноте виднелась только дорога и журчащая полоска фосфорического света. Фигура Кавора и передового селенита выступали передо мной. Ноги их и головы со стороны ручейка светились голубоватым отблеском, другая же половина сливалась с темнотой туннеля.
Вскоре я заметил, что мы подходим к уклону, так как голубой ручеек пропал из вида.
Когда он снова показался, мы подошли уже к краю обрыва. Сверкающий ручеек, точно в нерешительности, свернул в сторону и потом ринулся вниз. Он падал на такую глубину, что до нас не доносился звук его падения. Только глубоко внизу светилось голубоватое туманное пятно. Тьма стала еще гуще и непроглядней; на краю обрыва торчало что-то вроде доски, конец которой исчезал во мраке. Из пропасти тянуло теплым воздухом.
Мы с Кавором подошли к самому краю и заглянули в голубоватую бездну. Проводник схватил меня за руку. Потом остановился, встал на конец доски и оглянулся назад. Заметив, что мы на него смотрим, он повернулся к нам спиною и пошел по доске так же уверенно, как по туннелю. Скоро он обратился в голубое пятно и исчез во мраке. Я заметил что-то большое, чернеющее в темноте. Мы стояли молча.
— Несомненно!.. — пробормотал Кавор.
Один из селенитов прошел вперед по доске и обернулся к нам, как бы выжидая. Остальные готовились последовать за нами. Снова показался передовой селенит, — очевидно, он вернулся узнать, почему мы не двигаемся.
— Что там такое? — спросил я.
— Я не вижу.
— Мы не пройдем тут, — сказал я.
— Я не смогу пройти и трех шагов, — подтвердил Кавор. — Даже если бы мои руки были свободны.
Мы в ужасе переглянулись.
— Они не знают, что такое головокружение, — продолжал Кавор.
— Мы не можем пройти по такой доске.
— Очевидно, у них другое зрение. Я наблюдал за ними. Они, верно, не понимают, что мы ничего не видим в такой темноте. Как нам растолковать им это?
— Необходимо им дать понять.
Мы переговаривались, с надеждой, что селениты как-нибудь нас поймут. Необходимо им объяснить это, но, взглянув на них, я убедился, что это невозможно. У нас с ними было больше отличий, чем сходства. Во всяком случае, я не пойду по доске. Я немного высвободил кисть руки из широкой цепи и начал крутить обе кисти в противоположные стороны. Я стоял около доски. Двое селенитов схватили меня и потащили к мостику. Я отрицательно закачал головой.
— Не пойду, — говорил я, — бесполезно. Вы не понимаете.
Третий селенит тоже стал подталкивать меня.
— У меня есть хорошая мысль! — сказал Кавор, но я уже ему не верил.
— Смотрите, — кричал я, — остановитесь! Это хорошо для вас,
Я повернулся и отпрыгнул назад, выругавшись, так как один из селенитов кольнул меня копьем.
Наконец я высвободил руки из щупальцев селенитов и повернулся к копьеносцу.
— Проклятый! — закричал я. — Я предупреждал тебя! Из чего я, по-твоему, сделан, что ты втыкаешь в меня копье? Если ты еще раз меня тронешь…
Вместо ответа селенит снова кольнул меня, Я услыхал голос Кавора, тревожный и умоляющий. Он и тут хотел идти на компромиссы с этими тварями.
— Бедфорд! — крикнул он. — Я нашел способ.
Но вторичный укол копьем вывел меня из себя. Цепь на моей руке распалась, вместе с ней распалось и благоразумие, заставлявшее меня быть покорным в лапах этих лунных тварей. Я был вне себя и не думал о последствиях. Цепь обмоталась вокруг моего кулака. Я ударил по лицу селенита.
Последствия моего удара оказались неожиданными, как и все в лунном мире.
Мой броненосный кулак прошел через тело селенита, и он лопнул, как студень с жидкостью внутри. Он раскололся, рассыпался, как гриб-поганка! Его легкое тело отлетело в сторону на несколько ярдов и упало, мягко шлепнувшись. Я был ошеломлен. Я не верил, что живое существо может быть таким рассыпчатым. Все это походило на сон.
Но скоро все стало реальным и страшным. Кавор и остальные селениты стояли неподвижно с того момента, как я повернулся, и до того момента, как мертвый селенит разлетелся на куски. Они стояли наготове позади нас. Оцепенение длилось не больше секунды, после того как упал селенит. Все растерялись. Я также замер с вытянутой рукой, стараясь понять, что случилось. «Что же дальше? — пронеслось в моем мозгу. — Что же дальше?» Потом все сразу пришли в движение!
Я сообразил, что мы должны сбросить цепи, но для этого надо разогнать селенитов. Я поглядел на троих копьеносцев. Неожиданно один из них метнул в меня копье. Оно просвистело у меня над головой и полетело в пропасть позади. Я набросился на селенита с такой же стремительностью, как копье, пролетевшее надо мной. Он повернулся бежать, но я сшиб его, поскользнулся в его расползшемся теле и упал. Он точно извивался у меня под ногами. Потом я привстал и увидел в голубоватом свете спины селенитов, скрывавшихся во тьме. Я разогнул цепь на ногах и встал, держа ее в руке. Второе копье просвистело около меня, как дротик, и я бросился в темноту, откуда оно вылетело. Затем вернулся к Кавору, все еще стоявшему около светящегося ручейка и возившемуся со своими цепями. Он что-то бормотал о своем новом способе общения.
— Следуйте за мной! — крикнул я.
— Но мои руки… — ответил он.
Я не решался подойти к нему, боясь не рассчитать шагов и свалиться в пропасть. Кавор понял и подошел ко мне, протянув руки. Я стал развязывать его цепь.
— Где они? — прошептал он.
— Убежали, но они вернутся. Это — мстительные существа. Куда нам бежать?
— Туда, к свету, в туннель…
— Хорошо, — согласился я, снимая цепи с его рук.
Я встал на колени и начал развязывать цепи у него на ногах. Что-то с плеском упало в ручеек, обдавая нас брызгами. Вдалеке, вправо от нас, послышался какой-то свист и писк.
Я сорвал цепь с ног Кавора и сунул ее ему в руку.
— Бейте вот этим! — проговорил я и, не дожидаясь ответа, побежал большими прыжками обратно по тому пути, по которому мы шли. Позади меня раздался шум от прыжков Кавора.
Мы бежали, но наш бег, конечно, не походил на бег по Земле. На Земле после прыжка почти тотчас же снова касаешься почвы; на Луне же несешься по воздуху несколько секунд, прежде чем опустишься вниз. Получалась как бы передышка, в течение которой можно было просчитать до семи или восьми. Шаг — и я взлетаю на воздух! В моем мозгу проносятся вопросы: «Где селениты? Что они собираются делать? Доберемся ли мы до туннеля? Далеко ли позади Кавор? Уж не отрезали они его от меня?» Новый прыжок — и новая передышка.
Вдруг я увидел селенита, бежавшего передо мной. Его ноги передвигались совершенно так же, как у человека, ходящего по Земле. Я увидел, как он оглянулся, услыхал, как он запищал и бросился в сторону, в темноту. Мне показалось, что это был наш проводник, однако я не уверен в этом. Скоро мелькнули каменные стены, и еще через два прыжка я уже находился в туннеле и стал передвигаться медленней из-за низких сводов. На повороте я остановился и оглянулся, Шлеп, шлеп, шлеп, — вдали показался Кавор, разбрызгивавший при каждом прыжке струи голубоватого света. Он приблизился и налетел на меня. Мы стояли, схватившись один за другого. Хорошо, что мы были одни, без наших тюремщиков. Мы оба запыхались и говорили отрывисто!
— Вы все испортили! — начал Кавор. — Что нам делать?
— Ерунда. Все равно нам грозила смерть. Спрятаться.
— Но как?
— В темноте.
— Где?
— В одной из боковых пещер.
— А потом?
— Там видно будет.
— Хорошо, идемте.
Мы добрались до темной пещеры. Кавор шел впереди. Он остановился в нерешительности, потом выбрал какой-то темный проход, обещавший надежное убежище. Он пошел вперед, потом обернулся.
— Совсем темно.
— Ваши ноги будут нам освещать дорогу. Вы забрызганы светящейся жидкостью.
— Но…
Послышался отдаленный гул вроде ударов гонга со стороны главного туннеля, — очевидно, началась погоня. Мы кинулись дальше в темную боковую пещеру. Дорогу нам освещал фосфорический блеск от ног Кавора,
— Хорошо, — проговорил я, — что они сняли с нас ботинки. Иначе эхо от топота наполнило бы всю пещеру.
Мы бежали, делая маленькие прыжки, чтобы не удариться о свод. Как будто мы удалялись от гула. Звуки становились глуше, реже и, наконец, совсем заглохли.
Я остановился, оглянулся и услышал шаги Кавора. Скоро он тоже остановился.
— Бедфорд, — прошептал он, — впереди нас какой-то свет,
Я взглянул, но сначала ничего не заметил. Затем различил голову и плечи Кавора, выступавшие темным пятном на более светлом фоне. Этот сумрак не походил на голубоватый блеск — его серовато-белый оттенок напоминал дневной рассвет. Кавор тоже заметил это, и у нас обоих появилась надежда.
— Бедфорд, — шепнул он, и голос его дрогнул, — этот свет… возможно…
Он не решался высказать свою тайную надежду. Мы молчали. Потом по звуку его шагов я понял, что он пошел вперед. Я последовал за ним. Сердце у меня сильно билось.
Глава 16 РАЗЛИЧНЫЕ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ
Свет все усиливался. Скоро он стал почти так же ярок, как фосфоресценция на ногах Кавора. Туннель расширился в пещеру, и этот новый свет брезжил на дальнем ее конце. Я заметил еще один признак, и сердце мое запрыгало от радости.
— Кавор, — сказал я, — свет падает сверху. Несомненно, падает сверху.
Кавор ничего не ответил, но ускорил шаги.
Несомненно, это был сероватый, серебристый свет. Скоро мы в него попали. Он падал сверху в щель пещеры, и когда я заглянул вверх; то — хлоп — на лицо мне упала капля воды. Я отступил в сторону; хлоп — другая капля упала на камень.
— Кавор, — сказал я, — если приподнять одного из нас, то можно будет достать рукой трещину.
— Хорошо, я подниму вас, — согласился Кавор и легко поднял меня, как ребенка.
Я сунул руку в щель, и сразу нащупал выступ, за который можно было держаться. Белый свет отсюда казался еще ярче. Я подтянулся выше, держась за выступ двумя пальцами, почти без всякого усилия, хотя на Земле мой вес больше шестидесяти четырех килограммов; ухватился за другой выступ, повыше, и стал ногами на первом. Потом ощупал скалу. Расщелина расширялась кверху.
— Тут можно карабкаться, — сказал я Кавору, — сможете вы подпрыгнуть до моей руки, если я протяну ее вам вниз?
Я встал в расщелине, опираясь ногой и коленом о выступ и протянул руку. Кавора я не мог видеть, но слышал легкий шум от его движений, когда он нагнулся, чтобы подпрыгнуть. Прыжок — и он повис у меня на руке, такой же легкий, как котенок. Я подтянул его кверху, пока он не ухватился рукой за выступ и не выпустил мою руку,
— Черт возьми! — воскликнул я. — Здесь, на Луне, поневоле приходится сделаться горцем.
И стал карабкаться дальше. Через несколько минут я взглянул вверх. Расщелина расширялась, и свет становился все ярче. Только…
Это оказался вовсе не дневной свет!
Скоро я разглядел, что это за свет, и готов был разбить себе голову о камни от разочарования. Я увидел склон, поросший целым лесом небольших булавовидных грибов, светившихся мягким серебристым светом. С минуту я смотрел на нежное сияние, затем прыгнул в самую середину грибной заросли. Я сорвал с полдюжины грибов и с досадой расшиб их о камни; сел и рассмеялся желчно.
Скоро показалось красное лицо Кавора.
— Опять фосфоресценция, — крикнул я ему, — не стоит торопиться. Присаживайтесь и будьте как дома.
Он пробормотал что-то по поводу постигшей нас неудачи, Я принялся сшибать грибные макушки и сбрасывать их в расщелину.
— Я думал, что это дневной свет, — проговорил Кавор.
— Дневной свет! — воскликнул я. — Утренняя заря, закат Солнца, облака, небо. Увидим ли мы все это когда-нибудь?
Говоря это, я вдруг ясно представил себе наш земной мир так отчетливо и ярко, как задний план какой-нибудь старой итальянской картины.
— Изменчивый колорит неба, моря, зеленые холмы и рощи, солнечные города и деревни. Вспомните, Кавор, как блестят крыши при закате. Вспомните, как пламенеют от Солнца окна!
Он не отвечал.
— А тут мы пресмыкаемся в этом диком мире. Что это за мир, с чернильным морем, запрятанным в бездне, на поверхности — то дневной зной, то мертвящая тишина ночи. И эти существа, гонящиеся за нами, покрытые чешуей, насекомые-люди, порождение кошмара! Впрочем, они правы. Зачем мы явились сюда давить их и разрушать их мир? Теперь уже вся планета знает о нашем прибытии, и все гонятся за нами. Каждую минуту мы можем услышать их писк или гонг. Что нам делать? Куда скрыться?
— Это вы виноваты, — сказал Кавор.
— Как так? — удивился я.
— Я уже составил план.
— Знаю я ваши планы.
— Если бы вы не сопротивлялись…
— Под их копьями?
— Ну да. Они бы нас перетащили.
— Через мост?
— Да. Перенесли же они нас вглубь.
— Скорей муха перенесет нас на потолок.
Я снова принялся за истребление грибов. Потом вдруг вскрикнул от радости:
— Кавор, наши цепи из золота!
Кавор сидел, задумавшись, обхватив голову руками. Он медленно повернулся и равнодушно поглядел на меня. Потом, когда я повторил свои слова, так же равнодушно посмотрел на цепь, обмотанную вокруг его правой руки.
— Да, — сказал он, — действительно, это золото.
Отвлекшись на минуту, он снова погрузился в свои размышления. Я тоже молчал, пораженный своим открытием; при голубоватом свете металл казался бледным. Неожиданное открытие дало новое направление моим мыслям, которые унесли меня далеко. Я забыл, что недавно только упрекал Кавора за наш полет на Луну. Золото…
Кавор первый прервал молчание.
— Мне кажется, — сказал он, — есть только два выхода из нашего положения.
— Какие?
— Либо попытаться проложить себе дорогу, пробиться силой — если понадобится — на поверхность и продолжать наши поиски шара до тех пор, пока мы не найдем его или пока холод нескончаемой ночи не прекратит наше существование, либо…
Он остановился.
— Продолжайте, — подстрекнул я его, хотя знал, что он скажет.
— Или попытаться еще раз установить добрые отношения и взаимное понимание с обитателями Луны.
— Что касается меня, то я предпочитаю первый выход как более благоразумный.
— Я сомневаюсь в этом.
— А я не сомневаюсь.
— Видите ли, — пояснил Кавор, — я не думаю, чтобы можно было вообще судить о селенитах по тем, которых нам пришлось видеть. Их центральный мир, их цивилизованный мир находится внизу, в глубинах около моря. Эта часть Луны — только окраина, пастбища. Те селениты, которых мы видели, пастухи и машинисты. Они употребляют копья, очевидно, для погони скота. Недостаток сообразительности, — они думали, что мы можем делать то же, что и они, — несомненная грубость — все это подтверждает мои предположения. Но если бы мы вынесли…
— Ни один из нас не может вынести перехода по шестидюймовой доске через бездонную пропасть.
— Верно, — согласился Кавор, — но…
— Я не согласен, — обрезал я.
— Предположите, — продолжал убеждать меня Кавор, — что мы заберемся в какой-нибудь уголок, где мы в состоянии будем защищаться. Если мы продержимся с неделю или около того, то, наверное, весть о нашем появлении дойдет до более образованных селенитов…
— Если таковые есть.
— Несомненно есть. Откуда же иначе взялись бы эти машины?
— Возможно, но нам от этого не будет лучше.
— Мы могли бы начертать надписи на стенах.
— А почему вы думаете, что их глаза увидят эти надписи?
— Тогда мы высечем на стенах буквы.
— Все возможно, конечно.
Мысли мои направились в другую сторону.
— Во всяком случае, — сказал я, — вы не думаете, что селениты умней людей.
— Они знают гораздо больше, чем мы, или, по крайней мере, столько же.
— Да, но… — я на минуту запнулся. — Думаю, вы согласитесь со мной, Кавор, что вы человек исключительный.
— Как так?
— Вы человек одинокий, то-есть были таким… Вы не женаты?
— Никогда и не собирался. Но почему…
— Вы никогда не стремились разбогатеть?
— Нет, не стремился.
— Вы стремились только к знаниям?
— Так что же? Вполне понятная любознательность…
— Вы так думаете. Вы думаете, что ум каждого человека жаждет познаний. Помню, когда я спросил у вас, к чему вы делаете все эти изыскания, вы отвечали, что вам хотелось бы стать академиком, хотелось бы приготовить вещество, называемое «каворитом», и тому подобное. Вы отлично знаете, что занимались своими исследованиями вовсе не ради этого. Но мой вопрос захватил вас врасплох, и вы чувствовали, что надо указать какую-нибудь достаточно основательную и вескую причину. На самом же деле вы производили все изыскания не ради жажды знаний.
— Может быть…
— Вряд ли найдется хоть один человек среди миллиона, подобный вам. Большинство людей желает, разумеется, разных вещей, но очень немногие жаждут знаний ради знания. И я не из числа тех немногих. Селениты, повидимому, подвижные, деятельные существа, но почему вы знаете, что даже самые интеллигентные из них заинтересуются нами или нашим миром? Они даже не подозревают о его существовании. Ведь они никогда не выходят по ночам на поверхность, — они замерзли бы, если бы вышли. Они, наверное, никогда не видали ни одного небесного светила, кроме яркого, жгучего Солнца, Откуда они могут знать, что существует другой мир? Да и какое им дело до другого мира? А если им и случалось видеть звезды или Землю, то что же из этого? Разве будут подземные жители наблюдать за светилами? Ведь и люди не стали бы делать подобных наблюдений, если бы это не понадобилось им для определения времени года и для мореплавания. Зачем же это лунным жителям? Предположим, что среди них найдется несколько философов, подобных вам. Это будут как раз те селениты, которые никогда и не услышат о нашем существовании. Предположите, что какой-нибудь селенит спустился бы на Землю, в то время как вы проживали в Лимпне. Ведь вы последним узнали бы об этом. Вы никогда не читали газет. Итак, как видите, все шансы против вас. А ради взвешивания этих шансов мы сидим тут сложа руки и теряем драгоценное время. Положение наше очень скверное. Мы явились сюда безоружными, потеряли наш шар, остались без пищи; показались селенитам и дали им повод считать нас какими-то дикими, диковинными зверями. Если эти селениты не лишены разума, то они будут гоняться за нами, пока не найдут, постараются поймать нас живьем, а коли им это не удастся, то убьют — только и всего. Поймав нас, они также и убьют нас по какому-нибудь недоразумению. Возможно, что потом они будут спорить о нас, но нам от этого не станет легче.