– Где твои бумаги, мразь?
– У меня нет бумаг. Я только что прибыл в этот город.
Палец поднялся снова.
– Прибыл? Прибыл? А как ты прибыл? Ты не мог пройти через Черные Ворота без бумаг!
– Мы попали в зону действия разрушителя и выпали в ничто, и в конце концов оказались здесь. Мы даже не знаем, где мы находимся.
Маленькие красные глазки Урука сузились, он пристально рассматривал Билли, шагая взад и вперед. Один из группы – тот, что держал Рива – пошаркал ногами и кашлянул:
– Доложить Восьмерым. Наверное, нужно доложить об этом Восьмерым.
Урук одним прыжком перескочил комнату и ударил заговорившего по зубам.
– Восьмерым? Восьмерым? Я – Урук в этой секции. Здесь я решаю, что нужно докладывать Восьмерым!
Ширик вытер сочащиеся кровью губы и сплюнул.
– Ты недолго будешь Уруком, если один из Восьми узнает, что ты не докладываешь о вещах, о которых им хотелось бы знать. Они снимут с тебя шкуру, да и мясо заодно.
Урук, развернувшись, с силой пнул Ширика в пах. Тот завопил и упал на колени. Еще один удар окованного железом ботинка Урука пришелся ему в голову, и Ширик, распластавшись по полу, больше не шевелился. Урук оглядел остальных Ширик.
– Видели? Видели? Вот что будет с любым из вас, мразь, кто станет воображать о себе!
Он обернулся к Билли, Риву и Человеку Дождя.
– Нет бумаг, пришли из ничто – что за лапшу эти ублюдки вешают мне на уши? О вас будет доложено Восьмерым. Они разберутся с вашими россказнями!
Он развернулся обратно к Ширик.
– Шестеро конвоируют этих, остальные – обратно в патруль. Живо, я сказал!
Билли, Рива и Человека Дождя освободили от наручников и торопливо раздели. Их одежда и вещи были свалены Уруку на письменный стол. Он ткнул в кучу пальцем.
– Это мы оставим для Восьмерых. Уведите их!
На них снова надели наручники, на этот раз оставив руки спереди, а не заводя их за спину, и, голых, провели в другой коридор. Стражники, шедшие впереди, остановились у сводчатого дверного проема, и один из них отворил массивную дверь темного дерева, усеянную железными гвоздями.
Они спустились по спиральной каменной лестнице; спереди и сзади конвоируемые стражниками. От нижней площадки лучами расходились узкие коридоры, и пленников толчками и пинками загнали в один из них. Шедший впереди стражник отомкнул еще одну дверь, на этот раз стальную, с маленьким глазком, и троих пленников швырнули в тесную камеру.
Камера была около шести футов в ширину и десяти – в длину. Ее стены были сделаны из того же гранита, местами он был покрыт склизкими потеками. В камере не было окон, единственный свет исходил от желтого шара, расположенного высоко над дверью. Пол был покрыт сырой соломой, вдоль дальней стены проходил сточный желоб. Рив упал на колени.
– На этот раз мы действительно влипли!
Билли и Человек Дождя тоже сели на пол. Билли в замешательстве подергал свои наручники и поморщился, когда металл врезался в его запястья.
– Знать бы хоть, что это за дыра, в которую мы попали! – Он взглянул на Человека Дождя. – У вас нет никаких соображений насчет того, что это за место?
Тот покачал головой.
– Я никогда не видел ничего подобного. Это не один из обычных стазис-городов. На вид это что-то совсем другое, что-то, о чем я никогда прежде даже не слыхивал. У нас проблемы, ребята.
Рив привалился к стене.
– Да что вы говорите!
По желобу пробежала крыса и юркнула в маленькое отверстие, где желоб уходил в соседнюю камеру.
– Надо поскорее выбираться отсюда.
– Да, но как?
– Черт его знает!
Они погрузились в размышления, и внимание Билли вновь обратилось к дыре, в которой исчезла крыса. Он передвинулся вперед и, стоя на коленях, наклонился над вонючим желобом.
– Эй! Эй, есть там кто-нибудь?
С другой стороны дыры послышалось ворчание, а затем в нее наугад просунулась волосатая рука. Схватив руку Билли, она попыталась протащить ее к себе в камеру. Билли рывком выдернул руку и обернулся к остальным:
– Не похоже, что нам стоит ждать помощи с этой стороны.
Над их троицей нависло угрюмое молчание. Они лежали, распластавшись на сырой соломе. Их начинал охватывать холод. Рив смотрел, как его ноги постепенно синеют; очень скоро зубы у всех троих уже неконтролируемо стучали.
– Боже мой, сколько времени мы уже здесь торчим?
Билли вскочил на ноги и принялся барабанить по двери кулаками.
– Эй, там, снаружи! Что тут происходит, черт побери?
Но его кулаки, соприкасаясь с толстым деревом двери, производили всего лишь глухой стук, и с другой стороны не доносилось ни звука. Он разочарованно пнул дверь и опустился на пол.
– В хорошее же дерьмо мы влипли!
Остальные двое, дрожа, кивнули.
Угрюмое молчание воцарилось вновь, прерываясь лишь случайным шорохом соломы. Рив вспомнил заведение мисс Этти. Это было в тысяче миров отсюда.
Свет воспоминаний постепенно мерк, по мере того как черная стена холода и отчаяния смыкалась вокруг Рива. Они не станут бродячими героями. Они сами все испортили и кончат жизнь в грязной вонючей камере. Они потеряли свой шанс завоевать удачу, приключения и опыт.
Как раз в тот момент, когда Рив окончательно решил, что все потеряно, за дверью камеры раздался знакомый голос:
– …а ты, дерьмоед, можешь посмотреть параграф 4, раздел 1: зарегистрированный менестрель имеет право входа в любые общественные административные здания. Вот моя долбаная карточка, так что открывай и не тяни!
Билли и Рив одновременно вскинули головы.
– Малыш Менестрель? Здесь?
Вскочив, они встали у двери. Снаружи вновь послышались голоса.
– Не положено. Никто не имеет права входить в камеру, пока их не допросит Гхашнак.
– В Кодексе сказано, что я могу входить куда угодно!
– Невозможно.
– Дома Ширик находятся в ведении общественно-административного управления Гхашнак. Так?
– И что?
– Следовательно, Дома Ширик являются общественными административными зданиями. Верно?
– И что?
– А менестрели – и в частности я – имеют право входить куда им угодно, находясь в общественных административных зданиях. А это означает и здания Ширик, так что открывай!
– Это против устава.
– Если не откроешь, то нарушишь Кодекс, и я доложу об этом.
– Кодекс?
– Кодекс.
– А как же устав…
– Посмотри на это вот с какой стороны, ты, мешок с дерьмом. Если ты нарушаешь Кодекс, это пахнет виселицей, не меньше. А если устав – в худшем случае тебя выпорют. Понимаешь, к чему я клоню? Не создавай себе проблем.
– Но…
– Никогда не думал о том, каково это, а, свиноголовый? Я имею в виду повешение – каково это будет, болтаться на веревке и чувствовать, что задыхаешься, а твои руки связаны за спиной, и ты ничего не можешь с этим поделать?
В двери нерешительно заворочался ключ, и она распахнулась вовнутрь. Малыш Менестрель вступил в камеру – но это был совсем другой Малыш Менестрель.
Его узкое бледное лицо скрывалось за огромными черными фасетчатыми очками, из-за чего его глаза выглядели как глаза какого-нибудь гротескного насекомого. Голову по-прежнему окружал ореол волос, но они были обесцвечены до совершенно белого цвета. На нем был темно-зеленый сюртук ящеричьей кожи, надетый поверх черной сборчатой рубашки, бархатные штаны и высокие черные сапоги с серебряными пряжками. Серебряная гитара висела у него на плече на широком ремне, выложенном разноцветными камнями.
Билли и Рив забросали его вопросами.
– Куда это мы попали?
– А ты-то как здесь оказался, черт побери?
– Как нам выбраться отсюда?
Малыш Менестрель воздел обе руки:
– Не спешите! Не спешите! Этот тупица, что стоит за моей спиной, может неожиданно решить, что в уставе ничего не сказано о том, что мне позволено говорить с вами. Так что лучше послушайте. Если вы сможете продержаться здесь еще немножко, я постараюсь вытащить вас отсюда. Хорошо?
– Когда?
– Не знаю. Это не так-то просто. Думаете, вас так легко отпустят?
– Что это за место?
– Дур Шанзаг.
– Дур Шанзаг?
– Я сейчас не могу больше говорить. Не беспокойтесь, я все улажу. Вы не смогли бы попасть в большее дерьмо, даже если бы специально постарались!
– Хорошо, хорошо, мы знаем, ты только уж как-нибудь вытащи нас отсюда!
– Говорю же вам, не беспокойтесь!
Он вышел из камеры, и дверь с лязгом захлопнулась за его спиной. Затем она вновь открылась.
– Как зовут третьего парня?
– Человек Дождя.
– Хорошо, я посмотрю, что я смогу для него сделать.
Малыш Менестрель исчез за дверью, и она вновь захлопнулась. Билли и Рив посмотрели друг на друга.
– Что за чертовщина? Это действительно было?
– Вроде бы было.
– Но что у него за одежда, да и все остальное?
– Ну, мало ли что бывает!
Человек Дождя встал с пола.
– Кто это был? Ваш друг?
– Это Малыш Менестрель, мы познакомились в дороге, на Кладбище.
– Полезно иметь таких друзей в незнакомом городе.
– Надеюсь, что так.
– А со своей стороны, ребята, вот что я вам скажу. Говорите, вы встретили его на Кладбище?
– Ну да, мы путешествовали вместе с ним оттуда до Псодуха. Вы знаете Кладбище?
– Кладбище? Еще бы мне не знать Кладбище! Я подогнал им не одну грозу, чтобы им было через что гонять свои фургоны. – Он внимательно посмотрел на них. – Как он выглядел – там, на Кладбище?
– Почти так же, только на нем были грязные синие джинсы вместо этой забавной одежды, и волосы у него были темные. А что?
Человек Дождя покачал головой.
– Да так, ничего. Так бывает – застрянет что-нибудь где-то в глубине мозга, и никак не вытащить наружу. Может, попозже смогу вспомнить.
Они ждали, навострив уши, чтобы услышать малейший намек на шаги в коридоре, но ничего не происходило. Билли и Рив давно уже потеряли способность следить за течением времени. Это произошло, еще когда они впервые вступили в ничто. Внезапное появление Малыша Менестреля отступало в прошлое и начинало смазываться. Понемногу они начинали думать, что это просто абсурдный способ, который они избрали, чтобы сойти с ума. К довершению их проблем, они начинали чувствовать волчий голод и не меньшую жажду. Впрочем, ни один из них не был еще способен пить зловонную воду, что сочилась по желобу. В какой-то момент они услышали спорящие где-то вдали голоса и задержали дыхание, прислушиваясь, не приблизятся ли они. Но затем звуки смолкли, и надежда на немедленное освобождение поблекла.
Как раз в тот момент, когда всякая вера в возвращение Малыша Менестреля уже совсем угасла, дверь с грохотом отворилась, и он вошел в камеру.
– Я все уладил. Вы свободны.
– Свободны?
– Ну, почти свободны. У меня ордер на ваше освобождение, и вам не придется подвергаться допросу Гхашнака. Можно сказать, что по существу вы свободны.
– И мы можем уходить отсюда?
– Конечно, прямо сейчас.
– Вот это класс! И куда нам идти?
Малыш Менестрель нахмурился.
– Это одна из трудностей, но мы поговорим об этом потом, когда уберемся отсюда.
Билли пожал плечами.
– Когда угодно, лишь бы оказаться подальше от этой вонючей камеры!
Вновь окруженные стражниками, они вышли из камеры, прошли по коридору и взобрались по лестнице. Крики и ругательства доносились из других камер, когда они проходили мимо. Освобождение узников, похоже, было здесь в новинку.
Снова их впихнули в комнату с каменным полом, где за своим высоким столом сидел Урук. Билли, Рив и Человек Дождя выстроились перед ним шеренгой, и он хмуро, с отвращением взглянул на них.
– Ордер на освобождение? Ордер на освобождение? У таких подонков, как вы, есть друзья на высоких местах! Но они не помогут вам, если я еще раз увижу перед собой ваши мерзкие рожи!
Двоим из стражников было приказано принести им их одежду, и все трое поспешно оделись. Их сумки, ПСГ и даже оружие были им возвращены; затем Малыш Менестрель подписал целую кипу бумаг. Наконец, их отпустили, и они вслед за Малышом Менестрелем вышли на улицу. Оказавшись снаружи, Билли подошел к нему.
– Так куда мы направляемся теперь?
– К баракам.
– К баракам? К каким баракам?
Малыш Менестрель избегал смотреть Билли в глаза.
– Это одна из вещей, которые мне пришлось сделать, чтобы вытащить вас оттуда. Чтобы получить ордер на ваше освобождение, мне пришлось записать вас в Добровольческий Корпус.
– Добровольческий Корпус? Это еще что за чертовщина?
– Это… э-э… это одно из подразделений армии.
Билли остановился посреди улицы, как вкопанный.
– Армии? Ты что, хочешь сказать, что ты записал нас в долбаную армию в этом Богом проклятом местечке?
Он повернулся к Риву и Человеку Дождя.
– Этот идиот взял и засунул нас в армию!
Малыш Менестрель взял Билли за локоть.
– Не останавливайся, если не хочешь, чтобы тебя снова арестовали. Пойми, Билли, другого способа не было. Перед вами был выбор – или тюрьма, или Добровольческий Корпус.
Они двинулись дальше. Билли покачал головой.
– Ничего не понимаю. Лучше начни с самого начала.
– Хорошо, слушай. Это Дур Шанзаг, и он находится очень далеко от Кладбища или Псодуха.
14.
Она/Они медленно поднималась сквозь угрожающие клубы тумана. Ее/Их ум не требовался для того, чтобы продолжать восходящее движение, и Она/Они позволила ему углубиться в воспоминания своего почти бесконечного прошлого. Он скользил вспять, к почти забытому моменту Ее/Их рождения – смешению цветов и форм, уплотнявшихся и сливавшихся друг с другом до тех пор, пока они не образовали Ее/Их троичную форму. Дальше троичной формы Она/Они вернуться не могла. До этого тоже было что-то, некий приказ, позволивший Ей/Им переступить границы и избегнуть хаоса, поглотившего все остальное.
За достижением троичной формы последовали века размышлений, в течение которых Она/Они наводила порядок и стабилизировала пространство, которое занимала. Это был долгий период спокойствия, которому был грубо положен конец с приходом первых разрушителей.
Приход разрушителей знаменовал собой начало долгой битвы, которую Она/Они вела против вторгавшихся в ее область извивающихся, клубящихся щупалец хаоса.
Это было началом периода ненависти и поисков, когда Ей/Им приходилось беспрестанно продвигаться вперед вдоль структуры, пытаясь стабилизировать каждый сектор, попадавший в зону Ее/Их воздействия.
Разрушители избрали Ее/Их постоянной жертвой своих нападений, и в течение очень долгого времени Она/Они направляла силы своего интеллекта на разрешение проблемы того, что они собой представляют и откуда произошли. Ей/Им никогда не представлялось возможности подойти к этому предмету достаточно близко без того, чтобы Ее/Их объективность не была повреждена процессом разрушения. Все Ее/Их наблюдения вели к заключению, что разрушители были некой странной срединной точкой на полпути между животным и машиной.
Она/Они так и не разрешила проблемы их прихода. До разрушителей Ее/Их троичная форма не существовала. Была форма и было сознание, но помимо этого вся Ее/Их память о том времени была туманной и обрывочной. Ее/Их происхождение было неумолимо связано с их приходом. Словно они дали Ей/Им рождение, впервые прорвавшись сквозь структуру реальности.
Она/Они была порождена процессом разрушения. Логическим противопоставлением разрушителям и пробужденному хаосу. Из той же логики должно было следовать, что Она/Они равна им. Это положение могло быть опровергнуто, лишь если бы они разбили Ее/Их, растворив Ее/Их форму в клубах дестабилизированной структуры, либо если бы Она/Они распространила состояние неизменного порядка по всей области своего восприятия.
В течение тысячелетий своей борьбы с разрушителями Она/Они наблюдала за их поведением и теми закономерностями, что, как казалось, скрывались за их атаками. Временами Она/Они выдвигала предположение, что разрушителей направляет некая разумная сила. Временами, на протяжении нескольких долгих периодов, передвижения разрушителей казались достаточно упорядоченными, словно находились в соответствии с направляющей их логикой. В течение других периодов, однако, их действия становились совершенно хаотичными, и Она/Они отвергала идею о направляющем их интеллекте как продукт порожденной хаосом паранойи.
Она/Они вновь обратила свои мысли к настоящему. Туман постепенно становился все более равномерным и начинал сиять глубоким электрическим синим светом. Ее/Их восходящее движение прекратилось. Две Ее/Их головы медленно повернулись. Где-то глубоко в голубом тумане, казалось, двигалось некое твердое тело.
15.
– Дур Шанзаг – это город Сущего. Похоже, никто не знает толком, откуда взялся этот Сущий. По всей видимости, он – или оно – находится здесь уже несколько тысяч лет.
– Он или оно?
Билли шагал рядом с Малышом Менестрелем, недоуменно поглядывая на него.
– Говорят, что когда-то он был человеком, но, судя по всему, теперь это уже не человек. Он… ну, в общем, теперь это просто Сущий. Говорят, он одержим идеей быть правителем. Господином всего. Говорят, он создал четыре или пять империй на протяжении сотен тысяч лет.
Билли покачал головой.
– Как один человек может жить сто тысяч лет? Этого просто не может быть!
Малыш Менестрель пожал плечами.
– Я просто пересказываю, что о нем говорят. Я не могу отвечать за все несообразности. Говорят, что он больше не человек. Возможно, нынешний Сущий – уже не тот человек, кто изначально создавал все эти империи, может быть, это просто еще один маньяк, помешанный на идее, которую он подцепил из какой-нибудь старой книги. Не знаю. Существует множество вещей, которые не стоят того, чтобы рассматривать их так уж подробно. Если на то пошло, все, что я знаю, – это то, что существует такая штука, как Сущий, а это – его город.