"Так!" - твердо подумал Моралевич, взошел на крыльцо и потянут за дверную ручку. По его личному приказу все подъезды должны были оставаться запертыми до самого момента заселения, тем не менее, дверь легко открылась. Значит, этот момент для кого-то уже наступил.
"Ага! - оживился Григорий Ефимович. - Взлом налицо!"
Он вошел в подъезд, слабо освещенный падавший с улицы светом. В нос вдруг ударила волна зловония, и точно так же, как там, в его собственном дворе, нахлынула и прошла. Моралевич плюнул.
"Вот это уже по-нашему, - подумал он, - не успеют въехать - тут же и нагадят."
На площадке первого этажа он и задерживаться не стал, резонно полагая, что никакому самозахватчику не придет в голову поселиться на первом этаже, когда в его распоряжении абсолютно пустой дом. Миновав пару пролетов, Моралевич понял, что не ошибся. Где-то совсем рядом, казалось, за ближайшей стеной, вдруг раздался тяжелый скрежещущий звук, будто там двигали неподъемную мебель.
- Вот он куда въехал, паразит! - прошептал Григорий Ефимович. - Это чья-же должна быть квартира?
Вспомнить он не смог и стал слушать у двери. Внутри продолжало что-то сдвигаться и скрежетать.
"Не спят, голубчики! Врастают в быт. Корни, так сказать, пускают. А вот мы их вместе с корнями!..." И откуда это у Таранкина столько мебели? По родственникам держал, иначе как же? Беднотой прикидывался, правдолюбцем. Вот они, правдолюбцы. Чужие квартиры взламывают."
Григорий Ефимович легонько тронул дверь, она подалась, но уперлась во что-то мягкое. Моралевич нажал посильнее, выиграл еще пару сантиметров, но тут на дверь навалились изнутри, и она медленно пошла назад.
- Бесполезно, Таранкин! - закричал, упершись, Григорий Ефимович. Что за детские игры, в самом деле! Прекратите сейчас же!
Дверь упруго колебалась в приливах противоборствующих сил, из-за нее доносилось чье-то упрямое сопение. Моралевичу приходилось труднее - он должен был еще выкрикивать в щель у косяка обвинения и увещевания.
- Послушайте, Николай! Не дурите, все равно ведь придется открыть. Давайте договоримся без этих сцен! Чем вы, собственно, недовольны? Очередь ваша теперь совсем близко. В будущем году получите новую квартиру на законных основаниях... Слышишь, Коля? Да открывай же, я сказал!
Григорий Ефимович еще приналег, хотя и так уже изгибался дугой. Ноги его упирались в пол далеко от двери, руками и даже лбом он толкал ее изо всех сил.
И тут вдали прокричал петух.
Собственно, ничего особо замечательного в этом крике не было. Шел он, несомненно, из курятника в частном секторе, начинавшемся сразу за пустырем. Крикнуто было вполне заурядно и в самое обычное время. Но едва раздалось это веселое предутреннее пение, как из-за двери пахнуло вдруг тяжелым, теперь уж вовсе могильным смрадом, и чей-то протяжный стон пронесся по подъезду. Тотчас сила, удерживающая дверь изнутри, исчезла. Григорий Ефимович с грохотом влетел в квартиру, ударился головой о стену и повалился на пол, успев только заметить, что и прихожая, и смежная с ней комната были абсолютно пусты...
Утро нового дня по всему городу ознаменовалось радостной суматохой и милыми недоразумениями, сопровождающими любой переезд. Там разбили большую китайскую вазу настоящего ленинградского фарфора, в другом месте никак не могли найти давно погруженную в кузов бабушку, а еще в одном - самого хозяина, загодя обрадованного новосельем, заперли и забыли в шкафу. Как всегда, на практике не хватило гораздо большего количества машин, чем должно было не хватить по плану. Но тут уж ничего нельзя было поделать; единственный грузовик, не участвовавший в перевозке вещей, был оборудован под трибуну для торжественного митинга.
Так или иначе, к полудню все жильцы нового дома были доставлены, что называется, "с вещами", и митинг начался. Открыть его должен был Моралевич, но к началу торжества он не явился, и найти его нигде не могли. Пришлось начинать самому директору.
"Мы неоднократно подчеркивали о том, - сказал он в своем докладе, - что общественности завода пора сказать свое веское "Я", и только нехватка средств мешала нам воплотить этот лозунг. Теперь нам следует шире использовать прогрессивные формы и хозяйственный способ строительства, вот только денег, к сожалению, опять нет... В заключение, товарищи, позвольте от души поздравить вас с долгожданным вселением и пожелать успешного завершения вселенских работ!"
Засидевшись на чемоданах, новоселы не заставили себя долго упрашивать и дружно приступили к "вселенским работам". Специально приглашенный оркестр подбадривал их популярной когда-то мелодией "Мы на край земли пойдем, мы построим новый дом..." В какие-нибудь три часа жильцы полностью овладели всеми девятью этажами и, прочно закрепившись на отвоеванных у судьбы плацдармах, стали праздновать победу.
Вся мебель небрежно сдвигалась к одной стене, свинчивались только столы и табуретки, распаковывались коробки с посудой, разогревались кастрюли с едой, а в холодильнике, стоящем посреди кухни, охлаждалось все остальное. К пяти часам кое-где уже сели за столы. Минут через сорок на восьмом этаже затянули песню, на шестом подхватили, на балконе четвертого курили и спорили о политике, а на первом кому-то съездили в ухо.
"Ой, мороз, моро-оз!" - неслось из окон навстречу вечерней прохладе июльского лета.
В этот час возле дома появился Моралевич. Он долго ходил вокруг, рассеянно кивая в ответ на приветствия и приглашения, но никак не решался войти в подъезд. Наконец, осмелевший от новоселья Подокошко почти силой затащил его в свою квартиру.
- Где же вы днем-то были, Григорий Ефимович? Мы вас по всем телефонам искали!
- Да так, - неопределено поежился Моралевич. - Приболел слегка.
Глядя пустыми глазами в пространство, он выпил большую рюмку водки и тихо спросил у Подокошко:
- А где ... Таранкин?
- А черт его знает! Я спрашивал у ребят - никто не видел. Должно быть, к родне поехал...
- К родне, - грустно повторил Моралевич. - И никто не видел...
Быстро распрощавшись, он покинул компанию, бегом спустился по лестнице и что есть духу припустил прочь от веселящегося дома. У себя в квартире он прежде всего закрыл дверь на все замки, затем разделся и лег в постель, но свет так и не выключал.
Неизвестно, удалось ли заснуть Григорию Ефимовичу этой ночью, зато известно, что поднял его на следующее утро телефонный звонок.
- Вот, значит, как?! - кричал в трубке визгливый женский голос. Прихранить решил пару квартирок? Для своих? Для жены своей разведенной припас? Для торгашей? Не выйдет, гад, не надейся!
- Что? Кто это? Какие квартирки - залепетал окончательно деморализованный Моралевич.
- Он не знает! Вы поглядите на него! Кто на собрании говорил, что весь дом будут разом заселять? А сегодня выясняется, что там пустых квартир полно!
- Каких квартир? - простонал Григорий Ефимович. - Кто вам сказал?
- Представитель от строительства сказал, вот кто! Нашелся один честный человек среди вас - подлецов! Ну ничего, всех выведем на чистую воду! Мы из-за ваших шашней не собираемся по сто лет в очереди стоять! Сегодня же заезжаем, так и знайте!
- Постойте! Нельзя! - вскричал Моралевич. С испугу у него перехватило горло - он начинал понимать, что произошло. - Подождите! Это опасно!
Но на том конце уже повесили трубку.
Григорий Ефимович, едва набросив что-то из одежды, выскочил на улицу и побежал к проклятому дому.
- Ведь так и чуяла душа! - всхлипывал он на ходу. - С первого дня видно было, что тут нечисто! Да где ж им объяснишь?! Жилье подавай, жилье! Прут, как танки!.. А теперь вот что прикажете делать? Пора уж, казалось бы, понять: ну нет в стране жилья! Нету. И быть не может. А если где-то и появляется, то это обман и ловушка...
Дом встретил Моралевича тем же необитаемым безмолвием, что и позапрошлой ночью. С первого взгляда стало ясно, что никаких не несколько квартир, а весь дом абсолютно пуст. Все же Григорий Ефимович заглянул наудачу в один из подъездов, прошелся по этажам, заглядывая в квартиры. Все они были не заперты, светлы и просторны, как в день сдачи дома. И абсолютно пусты. Ни мебели, ни людей нигде не было, и о судьбе их можно было только догадываться.
С улицы послышался рокот моторов. Григорий Ефимович торопливо вышел из подъезда и сразу увидел въезжающие во двор грузовики, доверху нагруженные домашним скарбом.
Вот оно! Начинается!
Моралевич бросился навстречу колонне, размахивая руками.
- Стойте! Сюда нельзя!
Передняя машина остановилась, за ней остальные. Из кузовов и кабин посыпались люди.
- Ага! Он уже здесь, деляга! Ну, блин, только скажи, что заселяемся незаконно! Вот только рот раскрой!
Моралевича окружили.
- А ну-ка ответь, начальник, почему осталось много незаселенных квартир? Для кого бережешь? Подсуетиться решил? Блатных на нашу жилплощадь вселить?
- Люди! - громко, со слезой воззвал вдруг Моралевич. - Люди! Вас обманывает проклятый представитель Аркадий Анатольевич! Не слушайте его! Он гибели вашей хочет!
- Люди! - громко, со слезой воззвал вдруг Моралевич. - Люди! Вас обманывает проклятый представитель Аркадий Анатольевич! Не слушайте его! Он гибели вашей хочет!
- Что-о?! - возмутились в толпе. - Ты чего несешь-то? Скажи еще, что пустых квартир нет!
- Есть! - ответил Григорий Ефимович. - Они все пустые. До одной. А те, кто вчера заселялся, пропали.
- Как пропали? Что он такое говорит? Куда пропали?
- Неизвестно. Только можете убедиться - дом пустой!
Кое-кто побежал проверять, и скоро с разных сторон послышались крики:
- Точно, пусто!
- Ни души!
- Куда же они все подевались?
- А может он вообще никого не заселял? Сэкономил целиком для своих?
- Да я же вчера только тут у Саньки Ерошкина водку пил! Полно было народу кругом!
- Вот так штука! Как это понимать?
Все смотрели на Моралевича и ждали ответа.
- Дом был полностью заселен вчера, - сказал Григорий Ефимович. - Все квартиры, до одной. Но по ночам здесь происходит что-то странное. Вечером дом переполнен, а к утру - ни мебели, ни людей...
- Вранье... - сказали где-то.
- Вранье? Что же, по-вашему, они по старым адресам разъехались? Ну-ка, скажите, вернулся кто-нибудь?
- Нет. - раздались голоса. - Не возвращались они.
На некоторое время во дворе установилась тяжелая тишина.
- Что же теперь делать? - спросил кто-то.
- Прежде всего, поймать этого представителя! - твердо заявил Моралевич. Затем составить списки пропавших, позвонить в милицию...
- А как же новоселье?! - пискнул жалобный женский голосок.
- Да какое новоселье?! - Григорий Ефимович всплеснул руками. - Вы разве не поняли, что новоселье невозможно?
- Это что же? - угрюмо произнес литейщик Якутин. - Назад возвращаться?
- Ну нет, - сказали в толпе, - я лучше повешусь.
- Но ведь здесь жить нельзя!
- А там можно? На меня сосед сверху тринадцать лет протекал, потолок совсем провалил. Так я, когда уходили, специально дверью хлопнул посильнее. Что-то рухнуло там, попадало - я уж и не оглядывался...
- Да-а... А тут столько квартир! И все пустые.
- Вот что, братцы, - почесал в затылке Якутин. - Я, пожалуй, остаюсь.
- Как это, остаюсь?! - изумился Моралевич. Я же вам объяснил, здесь люди исчезают!
- Ну, подумаешь, разок исчезли! Может, больше не повторится...
- Нет, не разок! Знаете Колю Таранкина? Он со всей семьей исчез еще позапрошлой ночью. Это повторилось уже два раза.
- Ну два раза повторилось, а на третий заклинит... - литейщик взвалил на плечо телевизор и направился к подъезду.
- Пропадешь ведь! - пытался остановить его Григорий Ефимович.
- Да чего там! - закричал молодой, но многосемейный специалист Бернулис. Лучше пропасть, чем назад возвращаться!
И с двумя чемоданами кинулся в другой подъезд.
- Правильно! Где наша не пропадала! - раздалось в толпе. - Давай! Разгружай!
Люди зашевелились, принялись сбрасывать вещи с машин.
- Ну чего ты стоишь, раззява? - слышался мелодичный женский голосок. Достоишься опять, что одни первые этажи останутся!
Моралевич поймал за рукав потомственного токаря и почетного пенсионера Шерстюка.
- Ну куда ты, Василь Поликарпыч! Опомнись! Ведь это смерть! Понимаешь? Смерть!!!
- Да не дергай ты! Заладил: смерть, смерть... А я, может, так и решил? Перееду вот в новую квартиру и помру. Пускай внучатам останется... Ну ладно, Ефимыч, пусти, больно народу много, боюсь, не поспею! И за машину ж деньги идут!
Он высвободил руку и скрылся в ближайшем подъезде.
А мимо Моралевича уже сплошным потоком шли люди. Они толкали его узлами и чемоданами, детскими кроватками и стиральными машинами. И их можно было понять - они очень спешили. Они торопились вселиться в свой новый дом...
1990 г.