Он откинул в маленькой машине дверцу и стал вставлять ленту с записью.
— Что-то вроде той скрипки, которая разрушила бокал, — сказал я.
Он нервно улыбнулся.
— Классический пример. Вижу, вы о нем знаете.
— Это все знают.
— Теперь слушайте меня внимательно, — сказал Белсен. — Нам надо только нажать эту кнопку, и запись начнет прокручиваться. Вот этой ручкой регулируется громкость, я поставил ее на максимум. Мы откроем дверь и потащим машину. И постараемся протащить как можно дальше. Я хочу подобраться к ним поближе.
— Но не слишком близко, — предупредил я, — Жуки только что убили собаку. Налетели несколько штук и прошили ее насквозь. Они как живые пули.
Белсен облизнул губы.
— Я предполагал что-то вроде этого.
Он направился к двери.
— Подождите, Белсен. А есть ли у нас на это право?
— Право на что?
— Право убить их. Они первые живые существа, прилетевшие к нам с другой планеты. Мы многое сможем у них узнать, если договоримся с ними…
— Договоримся?
— Ну, установим контакт. Попытаемся их понять.
— Понять? После того, что они сделали с собакой? И после того, что они сделали с вами?
— Думаю, что да. Даже после того, что они сделали с моим домом.
— Да вы сумасшедший! — крикнул Белсен.
Он распахнул дверь.
— Ну! — крикнул он мне.
Я помедлил секунду, потом взялся за ручку.
Машина была тяжелая, но мы подняли ее и вынесли во двор. Потом вытащили на улицу и остановились перевести дух.
Я посмотрел на свой дом и увидел, что жучиный патруль все еще кружится вокруг него на уровне крыши, сверкая золотом в лучах заходящего солнца.
— Может быть, — выдохнул Белсен, — может быть, мы сможем подойти поближе.
Я наклонился, собираясь ухватиться за ручку, но тут заметил, что круг разорвался.
— Смотрите! — завопил я.
Жуки мчались прямо на нас.
— Кнопку! — взревел я, — Нажмите кнопку!
Но Белсен молча продолжал стоять, глядя на жуков. Он оцепенел.
Я кинулся к машине, нажал кнопку, а затем бросился на землю, стараясь стать как можно меньше и тоньше.
Я не услышал никакого звука и, конечно, знал, что не услышу, но это не помешало мне удивиться, почему его нет. А вдруг оборвалась лента? — подумал я. Или машина не сработала?
Краем глаза я видел летящих к нам по широкой дуге жуков, и мне показалось, будто они застыли в воздухе. Но я знал, что это не так, что это всего лишь вызванная страхом зрительная иллюзия.
Да, я был испуган, но не так, как Белсен. Он все еще стоял во весь рост, не в силах шевельнуться, и с недоумением глядел на приближающуюся смерть.
Жуки были уже почти рядом. Так близко, что я различал каждое танцующее золотое пятнышко, — и вдруг они превратились в облачко сверкающей пыли. Рой исчез.
Я медленно встал и отряхнулся.
— Выключите ее, — сказал я Белсену и потряс его, выводя из оцепенения.
Он медленно повернулся ко мне, и я увидел, как с его лица постепенно сходит напряжение.
— Сработало, — вяло произнес он. — Я наверняка знал, что сработает.
— Я это заметил, — сказал я. — Теперь вы герой.
Я произнес эти слова с горечью, даже не знаю почему.
Оставив его стоять на месте, я медленно побрел по улице.
Дело сделано, подумал я. Правильно мы поступили или нет, но дело сделано. Первые существа явились к нам из космоса, и мы стерли их в порошок.
А не случится ли и с нами, когда мы отправимся к звездам, чего-либо подобного? Найдем ли мы там хоть немного терпения и понимания? И станем ли мы действовать столь же самоуверенно, как эти золотые жуки?
И всегда ли будут находиться Белсены, берущие верх над Марсденами? И будут ли чувство страха и нежелание понять всегда стоять на пути пришедших со звезд?
И самое странное, думал я, что из всех людей именно я задаю себе подобные вопросы. Потому что именно мой дом разрушили жуки.
Хотя, если поразмыслить, все это не стоило мне ни цента. Кто знает, быть может, я на них еще и заработал. Ведь у меня осталась агатовая глыба, а она стоит кучу денег.
Я бросил взгляд в сад, но глыбы там не было!
С трудом переводя дыхание, я побежал к дому, остановился у сада и в ужасе уставился на аккуратную кучку блестящего песка.
Я забыл, что агат, как и жуки, тоже кристаллический!
Я повернулся к куче спиной и побрел через двор, злой как черт.
Этот Белсен, подумал я, чтоб его разорвало вместе с его постепенно меняющейся частотой!
Я запихну его в одну из его машин!
И тут я замер на месте. Я понял, что ничего не смогу ни сказать, ни сделать. Белсен стал героем, и я сам только что произнес эти слова.
Он тот самый человек, что в одиночку отразил нашествие из космоса.
Так назовут его в заголовках газет и так станет думать весь мир. За исключением разве что нескольких ученых и немногих других — но с их мнением никто не станет считаться.
Белсен стал героем, и если я его хоть пальцем трону, меня растерзают.
И я оказался прав. Теперь Белсен герой.
Каждое утро в шесть часов он включает свой оркестр, и никто во всем квартале не говорит ему ни слова.
Вы случайно не знаете, во сколько обойдется звукоизоляция целого дома?
ЗЛОВЕЩИЙ КРАТЕР ТИХО
Глава 1Все было в порядке. Денег, правда, кот наплакал, но их много и не бывает — разве что подвернется удача, а она подворачивается не часто. Тем не менее дела шли, и синдикат пока не выражал недовольства. Не то чтобы они были в восторге от моих успехов, но рассуждали так: мол, дадим мальчишке шанс. Они до сих пор считают меня мальчишкой, хотя мне уже двадцать семь.
Пожалуй, насчет синдиката надо объяснить поподробнее. Звучит громко, а на деле — ничего особенного. Синдикатом именует себя теплая компания из моего родного городка Милвилла: они потратили часть своих сбережений, чтобы отправить в космос помешанного на Луне парня, который рос у них на глазах, — пускай попытает счастья. Разумеется, согласились они далеко не сразу, что вполне понятно: ведь жители провинциальных городков весьма консервативны. Банкир Мел Адамс, парикмахер Тони Джонс, владелец аптеки-закусочной Большой Дэн Олсон и добрый десяток других. По-моему, они в конце концов уступили только потому, что начали предвкушать, как будут хвастаться. Не каждый же может похвалиться тем, что вложил средства в освоение Луны.
Вот так я попал на Луну и катил сейчас на вездеходе, размышляя о тех, кто остался на Земле, и радовался про себя, что наконец-то, после четырех дней в Пустыне, направляюсь обратно к Енотовой Шкуре. Не спрашивайте, почему поселение назвали именно Енотовой Шкурой, а другое, у кратера Шомбергер, Клячей, а третье, в Архимеде, Трепотней. По идее, им следовало присвоить какие-нибудь красивые названия — нарекают же кратеры именами ученых — или, на худой конец, обозвать, скажем, Луноградом или там Селенополисом; в общем, подобрать названия, которые имели бы смысл. Впрочем, мне кажется, что удивляться тут нечему. Когда Луна была далеко, все изощрялись в придумывании названий попышнее, но стоило на ней высадиться людям, как в ход пошли наименования, которые напоминали о доме.
Я провел четыре дня в Пустыне к северо-западу от Тихо. Ну, доложу вам, и местечко: вся поверхность так и стоит дыбом. Прогулка оказалась более-менее успешной — в холодильнике вездехода валялся приличных размеров мешок, набитый под завязку лишайниками; я сделал анализ и убедился, что растения кишат микробами.
До Пиктета оставалось меньше часа, когда я заметил другой вездеход. В тени у подножия невысокого гребня с будто бы срезанной вершиной, по которому я спускался, вдруг что-то блеснуло. Я присмотрелся повнимательнее: мне пришло в голову, что там выходит на поверхность пласт вулканического стекла — в округе его довольно-таки много, и больше всего как раз в окрестностях Тихо.
Не знаю чем, но этот блеск привлек мое внимание. Прожив на Луне пару-тройку лет, человек приобретает некое чутье. Лунный пейзаж поначалу сводит с ума, но потом к нему привыкаешь и в сознании отпечатывается что-то вроде подробного чертежа. В результате, и не догадываясь как и почему, сразу же замечаешь всякие несуразицы. На Земле такое чутье называется знанием леса, но здесь о лесе говорить не приходится.
Я развернул машину и погнал ее по гребню в том направлении, где засек блеск. Моя «собачка» Сьюзи выбралась из передатчика, где отдыхала или пряталась — или занималась кто-ее-разберет-чем, — уселась на руль и вся затрепетала от возбуждения. С нее посыпались искры. По крайней мере, такое было впечатление. Лучшего слова все равно не подберешь.
Корпус вездехода загудел: о него срикошетил метеорит. Я изрядно перетрухнул. Страх появляется всякий раз: пугает не столько звук, сколько мысль о том, что, будь метеорит побольше, от тебя осталось бы мокрое место. Этот, по счастью, оказался крохотным — возможно, около миллиметра в поперечнике; этакая приличных размеров песчинка, несущаяся со скоростью несколько миль в секунду. Удар получается что надо.
Корпус вездехода загудел: о него срикошетил метеорит. Я изрядно перетрухнул. Страх появляется всякий раз: пугает не столько звук, сколько мысль о том, что, будь метеорит побольше, от тебя осталось бы мокрое место. Этот, по счастью, оказался крохотным — возможно, около миллиметра в поперечнике; этакая приличных размеров песчинка, несущаяся со скоростью несколько миль в секунду. Удар получается что надо.
Съехав с гребня, я повел подпрыгивающий на камнях вездеход дальше. Теперь стало видно, что блеск исходит от застывшей в неподвижности машины, такой же, как моя собственная. Поблизости как будто никого не было. Машина стояла на солнце, хотя тень была почти рядом; тот, кто бросил ее тут, наверняка или свихнулся, или прилетел на Луну совсем недавно и еще не успел узнать основных правил поведения. Старожилов же учить ни к чему: если кому-то из них потребуется остановить вездеход, когда на дворе лунный день, он постарается припарковать его в тени.
Не верьте тому, кто станет утверждать, что на Луне холодно. На полюсах и впрямь попрохладнее, чем на экваторе, но все равно — температура днем поднимается до 250 градусов по Цельсию. Да, вездеходы оборудованы холодильными установками, однако те расходуют громадное количество энергии, а на Луне нет ничего дороже двух вещей — энергии и кислорода. Человек волей-неволей превращается в скрягу. Не потому, что энергии в обрез — с атомным двигателем о ней можно не беспокоиться. Но вот воды всегда не хватает, а она необходима, чтобы привести в действие паровую турбину.
Я подъехал поближе, заглушил двигатель, натянул на голову шлем, стукнул по нему, чтобы он сел поплотнее, и щелкнул застежками. Когда выбираешься наружу, даже в вездеходе, обязательно надеваешь скафандр. Если машину расплющит метеорит, а ты случайно останешься жив, или если в корпусе появится дыра, со скафандром у тебя есть возможность добраться до базы; хотя, по совести говоря, шансы невелики ты оказываешься один-одинешенек неизвестно где и на помощь рассчитывать почти не приходится.
Я пролез в шлюз, закрыл за собой внутренний люк, потом распахнул наружный и, извиваясь как червяк, который выбирается из яблока, высунулся из машины. Конечно, конструкторы вездехода могли бы придумать способ попристойнее, однако их заботила в первую очередь надежность модели, а не всякие там удобства; к тому же на Луне о чувстве собственного достоинства лучше вообще забыть.
Меня ослепил яркий свет. Я запамятовал опустить светофильтр. В кабине он не нужен, поскольку лобовое стекло поляризовано. Я выбранился, коря себя за забывчивость. С такой дырявой памятью долго здесь не протянешь.
Дотянуться до шлема я не мог, ибо снаружи торчала только голова, а все остальное было внутри. Тогда вперед, и пошустрее! Я крепко зажмурился, вывалился на поверхность и тут же опустил светофильтр.
Первое, что бросилось в глаза: наружный люк чужого вездехода был распахнут настежь. Значит, водитель покинул машину. На мгновение мне стало стыдно за те тревожные мысли, которые роились в мозгу. Впрочем, я поступил так, как от меня ожидалось. Встречи в Пустыне происходят не очень часто, а потому приличия требуют остановиться и хотя бы поздороваться.
Я подошел к вездеходу и лишь теперь увидел в лобовом стекле аккуратную круглую дырочку.
— Есть кто живой? — спросил я, установив на максимальную громкость интерком скафандра.
Ответа не последовало. Сьюзи, которая выпорхнула из люка, затанцевала передо мной подобием крохотной радуги. Что бы о них ни говорили, порой «собачки» — отличная компания.
— Эй! — крикнул я, — Может, вам помочь?
Что за глупый вопрос! Метеорит, пробивший стекло, должно быть, врезался прямиком в панель управления, и вездеход превратился в бесполезную груду металла. В отверстии вполне уместилась бы десятицентовая монета; метеорит такой величины способен причинить немало неприятностей.
— Привет, — отозвался кто-то слабым голосом. — Помощь мне и вправду не помешает.
Странный, однако, голос. Похож на женский.
— Что, так плохо?
— К сожалению. Подождите, я сейчас вылезу. Я тут пытаюсь его наладить, но стало слишком жарко. Пришлось укрыться в тени.
Я прекрасно представлял, каково этому бедняге в кабине вездехода. Холодильные установки отключились, температура быстро повышается, солнце светит прямо в стекло, создавая в машине парниковый эффект.
— Могу дотащить вас до города, — предложил я. — Тут недалеко, час с небольшим.
— Не стоит. Мне необходимо отремонтировать вездеход, — Из-за сломанной машины появилась облаченная в скафандр человеческая фигура, — Меня зовут Амелия Томпсон. — Фигура протянула руку. Перчатки наших скафандров заскрежетали друг о друга.
— Женщина!
— Вы имеете что-нибудь против?
— Пожалуй, нет. Просто я не слышал, чтобы до сих пор какая-либо женщина отваживалась отправиться в Пустыню.
Лица Амелии видно не было — она опустила светофильтр шлема. На плече у нее восседала «собачка». Сьюзи подлетела к женщине, и две «собачки» принялись разбрасывать вокруг себя целые снопы искр.
— Может быть, — проговорила Амелия, — вы отбуксируете мою машину в тень, чтобы она немного остыла?
— Амелия, — ответил я, — меня зовут Крис Джексон. Я вовсе не добрый самаритянин, однако не могу оставить вас наедине с вездеходом, у которого повреждена панель управления. Вам ее не починить, вы разве что сумеете накоротко замкнуть провода, а это не приведет ни к чему хорошему. По-моему, вы сами себе роете яму.
— В город мне дороги нет, — сказала она.
— Тем не менее здесь я вас не оставлю. Вы сошли с ума, если хотя бы подумали о такой возможности.
Она показала на мой вездеход:
— Не возражаете? Мы могли бы продолжить разговор внутри.
— Разумеется, — отозвался я, совершенно, честно говоря, не представляя, о чем тут еще говорить.
Мы подошли к моему вездеходу. Амелия забралась в люк. Выждав около минуты, я залез следом, уселся в кресло, включил двигатель и направил машину в тень.
«Собачки» сидели рядом на панели и тихонько искрились.
Остановив вездеход, я обернулся.
Амелия сняла шлем. Она улыбалась, однако доброжелательности в улыбке не чувствовалось. Прямые черные волосы, ровно подстриженные надо лбом; молочно-белая кожа, множество веснушек — она походила на школьницу, которая решила вдруг стать взрослой.
Я проявил гостеприимство: встал и направился к холодильнику, намереваясь достать из него фляжку с водой. Чтобы осуществить задуманное, мне пришлось протиснуться между Амелией и стенкой. Свободного пространства в кабине вездехода крайне мало, ведь он предназначен не для увеселительных прогулок.
Так, фляжка, два стакана. Амелии я налил побольше, чем себе, решив, что ей это необходимо. Проведя в скафандре несколько часов, на протяжении которых лишь изредка утоляешь жажду глотком теплой воды из трубки, положительно начинаешь мечтать о стакане ледяной влаги.
Амелия залпом осушила стакан и вернула его мне.
— Спасибо, — сказала она.
Я наполнил стакан по второму разу.
— Право, не стоит. Нельзя быть таким расточительным.
Я встряхнул фляжку. Вода в ней еще оставалась — почти на донышке.
— Нам хватит. До дома рукой подать.
Амелия поднесла стакан к губам. На сей раз она пила маленькими глоточками. Я догадывался, что она лишь усилием воли обуздывает желание выпить все сразу. Временами организм просто-напросто требует чего-нибудь холодного и мокрого.
Я поставил фляжку обратно в холодильник. Амелия заметила мешок с лишайниками.
— Удачная поездка.
— Похоже, что да. Они кишат микробами. Док страшно обрадуется. Ему вечно их не хватает.
— Вы продаете лишайники госпиталю?
— Вообще-то я ищу другое, а их собираю между делом.
— Другое? Что именно?
— Ничего особенного. Уран. Хромиты. Бриллианты. Все что угодно. Я даже подбираю агаты. Кстати, в прошлую вылазку нашел несколько вполне приличных образцов.
— Агаты! — Амелия рассмеялась коротким, гортанным смешком.
— Их коллекционирует один парень из Енотовой Шкуры. Гранит, полирует, те, которые ему нравятся, оставляет себе, а остальные переправляет на Землю. На камушки с Луны там постоянный спрос. Неважно, хорошие они или не очень, главное, что с Луны.
— Вряд ли он много вам платит.
— Ни цента. Он — мой друг и время от времени оказывает мне кое-какие услуги.
— Понятно.
Амелия, прищурясь, словно изучала меня. По-видимому, что-то прикидывала. Осушив стакан, она протянула его мне.
— Еще? — предложил я.
Она покачала головой:
— Крис, может, вы вернетесь в город и забудете, что видели меня? Если вы оттащите мой вездеход в тень, дальше я справлюсь сама.
— Не пойдет. Вам что, не терпится умереть? Я вас не брошу.
— Я не могу появиться в Енотовой Шкуре…