– То есть?
События прошедшей ночи выплывали из тумана. Атаманша Пеева…
– Ой, – спохватилась Бандеролька, – мы же с атаманшей должны встретиться, чтобы на дрезине до Керчи доехать. Наверное, Стас с ней.
– А где встретиться договаривались?
– Да здесь вот, у выезда.
– Я давно не сплю, и никто не появлялся, – пробормотал Телеграф, – сдается, не к добру это. Но подождем.
Они позавтракали. Никто не появился. Телеграф явно нервничал, хоть старался не подавать вида. Бандеролька сдалась первая.
– Пойду я к Валентину Валентиновичу.
Уже понятно было: что-то случилось, но Бандеролька пыталась храбриться и держаться. Телеграф угрюмо кивнул:
– Даже идти не надо. Вон он чешет, разлюбезный ваш хранитель.
Между рядами брошенных машин довольно шустро ковылял Валентин Валентинович. Бандеролька хотела пойти ему навстречу, но не смогла сдвинуться с места: нехорошее предчувствие сжало сердце, и колени стали ватными.
– Если с доктором что-то случилось, – угрожающе пробормотал Телеграф. – Если эти твари…
– Уважаемые! – не добегая метров пяти, Валентиныч поднял руки. – Уважаемые! Случилась небольшая неприятность. Ничего страшного, вы не переживайте, мы все исправим.
– Куда доктора дел, сволочь?! – прорычал Телеграф, вскидывая ствол.
– Собственно, я не… Опустите оружие пожалуйста, Телеграф. Дайте отдышаться.
Голос у него через противогаз звучал глухо.
– Дыши, – разрешил Телеграф сквозь зубы. – Пока можешь. Повторяю: ты куда нашего доктора дел?
– Я никуда его не девал, – Валентин Валентинович выпрямился и попытался сохранить остатки собственного достоинства, что трудно сделать, когда в тебя целятся. – Собственно, я не пришел бы к вам, если бы его куда-то дел. Я хочу помочь.
– Давай-ка к делу. – Телеграф поморщился так презрительно, что Бандеролька испугалась: выстрелит.
Сама она ничего не могла сказать и ничего не могла сделать – испугалась. Не пасовала перед мутантами и зверями, не терялась в перестрелках, а тут почему-то испугалась.
– Похоже, вашего доктора увезли в Керчь без вас, – развел руками Валентинов. – Ночью его видели с атаманшей Пеевой. А утром выяснилось, что пропала одна дрезина.
– Не понял. В сексуальное рабство, что ли, угнали Стаса?
– Вряд ли. Насколько я знаю, у Пеевой есть отец, его зовут Диким Барином. И он болен. Так что, наверное, атаманша просто позаимствовала у вас врача. Вреда ему не причинят…
– Где у нее… логово? И как туда добраться?
– В Керчи, в каменоломнях. Логово, скажете тоже. Логово – это хорошо… А добраться можно на дрезине. Собственно, я хотел вам предложить воспользоваться моей личной механической дрезиной, чтобы догнать Нату Пееву. Так и предположил, что вы захотите вернуть друга. Только умоляю, без стрельбы! В конце концов, никто не желал ему зла.
– Это мы посмотрим, – хмуро пообещал Телеграф.
* * *Дрезина оказалась платформой с рычагом и двумя скамейками. Она стояла на рельсах и не производила впечатление чего-то, могущего ехать. Бандеролька с Телеграфом, нагруженные необходимыми вещами, в сомнении уставились на нее.
– Беретесь за рычаг, – консультировал хранитель, – и качаете. Это приведет в движение двигатель. Едет довольно шустро, рельсы в приличном состоянии, зверье еще Пеева распугала, так что доберетесь быстро. Где каменоломни, в курсе?
– Найдем, – сказал Телеграф.
Был он мрачнее тучи: бросать доктора не годилось, хоть Валентинович и утверждал, что ничего плохого со Стасом не случится, а освобождение спутника из лап неизвестных противников могло поставить под угрозу операцию. Бандеролька прекрасно это понимала и сама мучилась теми же размышлениями.
– Нам все равно надо в Керчь, – сказала Бандеролька. – Мы не сильно отклоняемся от маршрута.
Валентин Валентинович, кроме дрезины, запаса воды (немного фонит, но для листонош годится) и еды дал карту. На ней были отмечены Аджимушкайские каменоломни, точнее, «подземный музей». Что такое музей, Бандеролька представляла, почему его надо делать под землей – не очень.
– Валентин Валентинович, а вы там были? – решила она уточнить.
– Бывать не бывал – не люблю подземелья, а слышал много.
– Там ходы запутанные?
– Как во всяких каменоломнях, – пожал плечами хранитель Казантипа, – говорят, ориентироваться можно. И потом, там есть отметки на стенах, чтобы не блуждать.
Бандеролька с Телеграфом переглянулись. Задача отыскать в «подземном музее» Стаса казалась трудновыполнимой. Действовать стоило не нахрапом, а хитростью.
* * *На то, чтобы в деталях разработать план, времени было достаточно: орудуя рычагом дрезины, они ехали по пустынной местности: слева – холм, справа – холм, ни животных, ни людей. Видимо, дрезина атаманши Пеевой и правда распугала всех в округе.
Дело немного осложнялось тем, что Пеева видела листонош, но Телеграф, помимо прочих достоинств, обладал навыками маскировки. Они остановили дрезину, не доезжая до цели три километра – не хотели сразу себя выдавать.
Телеграф порылся в рюкзаке, вытащил респираторы, в принципе листоношам не нужные, клетчатые платки-арафатки и коробку грима. Им предстояло переоблачиться в бродячих торговцев.
Расчет был на то, что Керчь – не самое посещаемое место Крыма, и даже ватаге атаманши Пеевой свойственно любопытство.
Что будет, когда они проникнут в каменоломни, Бандеролька не задумывалась. Точнее, задумывалась, но гнала от себя эти мысли. Пейзаж был все тем же безрадостным и однообразным: холмы, постепенно становящиеся все ниже и переходящие в степь, синее небо с безжалостным солнцем, безлюдье.
Переоблачившись и перетасовав рюкзаки так, чтобы лежащие сверху вещи сошли за товар, Бандеролька и Телеграф взобрались на очередной холм и увидели внизу и вдали странное нагромождение камней. Телеграф сверился с картой:
– Это, должно быть, и есть каменоломни.
В респираторе и арафатке, закрывавшей лицо и шею, было жарко. К тому же Бандеролька нацепила солнечные очки и перчатки. Свободный комбинезон должен был скрыть отсутствие костюма защиты. Телеграф тоже обмотался арафаткой, но оставил открытым лоб и нос, на которых довольно достоверно изобразил язвы. Бедствующие странники, отец и дочь, торгующие добычей, собранной по всему побережью.
Бандеролька поправила лямки рюкзака и зашагала вниз.
Быстренько закончить – и в Керчь.
Ну почему атаманша просто не договорилась с доктором? Разве Стас отказался бы осмотреть больного? Ответ на этот вопрос Бандеролька знала: Пеевой просто в голову не пришло решить вопрос мирно и цивилизованно.
Все-таки Катастрофа вызвала некие необратимые изменения. Раньше, до нее, люди помогали друг другу и придерживались общепринятых правил: например, нельзя было просто убить не понравившегося тебе человека, надо было сперва получить разрешение на оружие, а его давали не всем, только уравновешенным и спокойным. Поэтому лишних смертей почти не было. И уж точно предки не стали бы похищать врача, они бы его пригласили, и доктор не смог бы отказаться. Теперь все это забыто, и миром правит жестокость.
Странные камни оказались архитектурным сооружением: мускулистые вооруженные исполины, кажется, собирались с кем-то драться.
У скульптуры Бандеролька заметила часовых. Двое молодых парней в полной защите расположились в тени и резались в карты. «Торговцев» они заметили не сразу, Бандерольке пришлось откашляться.
– Стой! – подорвался один из часовых, сверкнул стеклами противогаза и навел на Бандерольку с Телеграфом автомат. – Кто идет?
– Мы – торговцы, – представилась Бандеролька. – Меня зовут Гривна, а это – мой отец, Длинный Рубль. Мы несем товары из Симферополя. Впустите нас, пожалуйста, чистая вода кончилась и папа заболел. Мы заплатим. А может быть, вы захотите что-нибудь купить?
– Вали в Керчь, – посоветовал часовой. – Нам зараженных на базе не надо.
– Погоди, Иванов, – встрял второй, – давай хоть посмотрим, что там у них. Любопытно же.
– Ладно, – без всякого энтузиазма отозвался Иванов. – Только учтите, торговцы, я в вас целюсь. Открывайте рюкзаки.
Телеграф предусмотрительно молчал и слушался, предоставив эту часть операции Бандерольке: актерских способностей бывалого листоноши не хватило бы даже блоху обмануть.
Бандеролька открыла клапан рюкзака и принялась нахваливать:
– Вот, посмотрите, тушенка! Просрочена всего на четыре года, но банки не вздулись!
– Зараженная, – прокомментировал Иванов.
Второй часовой отмахнулся, взял банку, завороженно повертел в руках.
«Странно, – подумала Бандеролька. – Атаманша Пеева разгуливала по дискотеке без защитного костюма, а эти боятся радиации. Не мутанты?»
– У нас есть не только пища, – залебезила Бандеролька. – Понимаю, тушенку нельзя деактивировать, но мы принесли много полезного! Вот, смотрите, одежда, – она вытащила запасные штаны Стаса и его же тельняшку.
– А патроны есть? – поинтересовался Иванов.
Вопрос был провокационный. Понятно, что мирные торговцы не ходят без оружия, но покажи патроны – обыска не избежать.
Бандеролька замялась было, и тут ее осенило.
В каменоломнях темно. Наверняка освещают чем могут: карбидными лампами, свечами, факелами.
– Вот! Специально для вас! – она вытащила фонарик.
Часовые уставились с недоумением.
Фонарик был не старый, а сделанный в мастерских Джанкоя. Он не требовал батарейки: для того, чтобы светилась лампочка, достаточно было сжимать и разжимать рукоятку. Мастера называли свое создание «динамой».
Бандеролька нажала на ручку, в фонарике что-то зажужжало, и лампочка загорелась: сперва тускло, потом – ярче. Часовые выпучили глаза. Иванов даже ствол опустил.
– Один? – с придыханием поинтересовался он.
– Три, – Бандеролька готова была расстаться не только со своим фонариком, но и с фонариками Стаса и Телеграфа. – Редчайшая вещь из Джанкоя.
– Джанкой. – Иванов подобрался, напрягся и снова прицелился. – И давно ты была в Джанкое, Гривна?
– Давно, еще в марте. Мы с отцом выменяли эти фонарики у листонош и пошли дальше. Покупателя не было до сих пор, но я будто знала, что мы к вам заглянем.
– И листоноши вам ничего не сделали?
– Нет, – удивилась Бандеролька. – Гостеприимные были, как всегда. Мутанты, конечно, но мирные.
Неужели и сюда дошли нереальные слухи о листоношах, якобы нападающих на людей?!
– И с тех пор вы в Джанкое не были? – продолжил допрос дотошный Иванов.
– Нет, мы по другому маршруту шли. Чаще раза в год мы не возвращаемся, если очень не попросят. Иногда заходим в новое место – вот, как к вам заглянули. А что такое случилось?
– Неужто не знаете? – с издевкой спросил Иванов.
«Пропали, – подумала Бандеролька, – что-то общеизвестное прошло мимо нас потому, что мы – листоноши».
– Папа болел, – грустно проговорила она, – мы останавливались, лечили его, почти ни с кем не общались, да и мне было не до новостей.
– Чем болел-то? – поинтересовался второй охранник.
– Да лучевухой, наверно, никто нам так и не сказал. Прошло, я не заразилась, но вот язвы остались, и голос у папы пропал.
Часовые переглянулись. От лучевой болезни вообще нет лечения, но кто знает, какие формы она может принимать. Живут же люди, та же атаманша, без защиты, и не умирают.
– Скурвились твои листоноши, – сказал второй, безымянный, часовой. – Решили власть над Крымом взять, вот и творят непотребства.
«А на Казантипе все делали вид, что не в курсе, – вспомнила Бандеролька, – интересное кино получается».
– Неужели?! – ахнула она. – Вот сволочи! Так вы фонарики, значит, брать не будете?
– Как – не будем? – поразился Иванов. – Почему это? Вещь хорошая. Возьмем и атаманше один подарим. Еще есть листоношьи штучки?
Бандерольке очень хотелось ответить: есть, и даже две – Бандеролька и Телеграф, но она сдержалась.
– Листоношьих нет, но есть хороший универсальный нож, – принялась перечислять она, выкладывая «товар», – фляжка, походный котелок, огниво…
Снаряжение часовых заинтересовало. Бандерольке жаль было расставаться с хорошими вещами, но делать нечего. Впрочем, ничего на обмен часовые сию секунду предложить не могли, и вздыхали горестно.
– Так впустите? – жалобно спросила Бандеролька. – А я вам – два фонарика. А деньги потом отдадите. Папа очень устал.
Телеграф вспомнил, что он – больной лучевухой торговец Длинный Рубль и очень натурально закашлялся.
– Черт с вами, – решил Иванов, – пойдем, провожу. Дезактивацию пройдете, зараженные вещи в камеру спрячете.
Внутри оказалось обыденно.
Бандеролька уже много раз была в пещерах, каменоломнях, бункерах, канализационных ходах и убедилась: все они, в принципе, одинаковы. Разнятся только перекрестки и ходы, где-то все коридоры горизонтальны, а где-то – в несколько уровней и связаны шахтами; где-то приходится ползти или идти пригнувшись, а в других – Один, конь Пошты, спокойно проскачет, но общего больше.
Во-первых, под землей всегда тише, чем на поверхности. Многометровая толща камня отделяет идущих (ползущих) по пещере от привычной суеты, от свиста ветра, шелеста листьев, шагов прохожих, птичьих трелей, голосов людей, лая собак, шороха волн. Во-вторых, под землей пахнет только тем, что ты принес, да еще сыростью. В-третьих, одинаковая температура, здесь нет дня или ночи, нет весны и нет зимней стужи. Здесь вообще нет времени. Ну и, конечно, сама путаница ходов, изгибы и углы, кажущаяся бесконечность темных коридоров, их повторяемость… Все системы одинаковы.
Аджимушкайские каменоломни, естественно, не были исключением из правил.
После обычной системы очистки и дезактивации Бандеролька с Телеграфом (точнее, Гривна с Длинным Рублем) оказались в центральном коридоре. Такое ощущение, что здесь прошли бои – стены были местами обрушены и заложены известняковой кладкой, пол – неровный, то вверх, то вниз, исшарканный шагами за десятилетия. Вдоль стен тянулись толстые жилы кабелей и горели редкие светильники – тускло, в половину накала. Проводником выступал уже знакомый листоношам Иванов, без противогаза он оказался мелким, по плечо Бандерольке-Гривне, белобрысым вечным мальчишкой. Ему могло бы быть семнадцать-двадцать, но носогубные складки, красные белки и нос в прожилках, а так же порядком поредевшая шевелюра выдавали мужчину хорошо за тридцать. Плечи у Иванова были узенькими и покатыми, ноги – кривоватыми, и вообще он производил впечатление крепко поддающего (водка, говорят, от радиации спасает) и нездорового подземного жителя. Этакая бледная поганка.
Покинув пост, Иванов стал разговорчивым и дружелюбным – наверное, почуял наживу.
– Аджимушкайские каменоломни – мы зовем логово «Мушками» – место легендарное, овеянное славой. Тут сначала просто добывали камни, а потом война шла. Вроде, не та, которая перед Катастрофой, а подревнее. Вот и поставили памятник при входе героическим защитникам не помню чего. Какого-то союза или ка кого-то альянса, что ли. Потом сделали музей, а после мы уже тут заняли. Атаманша с Барином тут организовали все.
– А не страшно под землей? – поддержала беседу Бандеролька.
– Да чего тут бояться! – отмахнулся Иванов. – Я каждый камень знаю.
Бандерольке хотелось бы, чтобы его голос звучал несколько уверенней. Телеграф, скованный нежданным обетом молчания, только хмурился.
– И никто тут не водится, кроме людей? – задала Бандеролька наводящий вопрос.
– Болтушки разве что. – Иванова конкретно передернуло. – Но они не смертельные. Идиотом только стать можно.
О болтушках Бандеролька не слышала – но мало ли, что водится в Крыму. Развивать тему она не решилась – накликаешь еще.
– Далеко нам идти? Мы к атаманше идем?
– К ней, а к кому же. Она в штреках смерти, – Иванов произнес название и нервно заозирался. – Не любит публичность. Пока доберешься – проголодаешься. Атаманша, как я говорил, людей не любит. А Барин, напротив, очень любит. Почти как болтушка. Забалтывает насмерть. Поэтому любящая дочь его и держит в Штреках.
– Название нехорошее – Штреки смерти…
– Это чтобы люди боялись.
– Как болтушек? – не сдержалась Бандеролька.
Они как раз свернули с главной тропы в какой-то темный штрек, Иванов тут же зажужжал новым фонариком. Бандеролька же воспользовалась обычной «зеркалкой» – консервной банкой, надрезанной с одной стороны, со свечой внутри. По опыту она знала, что обитатели пещер обожают рассказывать страшные истории. Конечно же, Иванов не упустил случая напугать пришлых.
– Болтушки – страшные существа. Во-первых, они бессмертные. Не, серьезно. Если кого поймают, начинают рассказывать о Сталине. Вот ты знаешь, кто такой Сталин? А я знаю, один раз еле от болтушки ушел.
– Они разумные?
– Не думаю. Повторяют одно и то же по сто раз, как будто заело. Про Сталина, значит, своего. Это был такой вождь в доисторические времена. И вот вроде, ничего болтушка не делает, только держит и говорит. Но люди не выдерживают, мозги-то не резиновые, идиотом стать можно. Так что увидишь – не здоровайся, беги.
– А как они выглядят-то?
– Как бабки.
– В смысле?
– Как древние бабки в синих халатах. Говорят, они тут то ли уборщицами были, еще во времена музея, то ли билетершами. А потом приключилась Катастрофа, и они мутировали. И никак не перемрут. Одно хорошо: территориальные. Где одна водится, там другие не ходят. И медленные, удрать можно, если уши вовремя заткнешь.
Телеграф не удержался – хмыкнул недоверчиво. Бандеролька только головой покачала. Разное, конечно, существовало в подземельях, но бессмертные бабки? Нет, вряд ли. Очередная страшилка, легенда для новеньких, чтобы не совались, куда не след.
Штрек изогнулся и раздвоился. Иванов помедлил секунд пятнадцать – и это напугало Бандерольку больше легенды о болтушках. Кажется, не так хорошо здесь проводник ориентируется. Заметив испуг спутников, Иванов поспешил объясниться: