Вот и сейчас я был готов спорить, что на крыше появился кто-то чужой. Какое-никакое чутье у меня все-таки есть.
Отработанным жестом я достал из щели – не между Мирами, всего лишь между жесткой диванной спинкой и почти такой же жесткой подушкой – бутылку с бальзамом Кахара, сделал совсем маленький глоток, буквально несколько капель, чтобы бодрости хватило на ближайшие полчаса, а потом можно было завалиться спать дальше, убедился, что мое домашнее лоохи все еще более-менее похоже на одежду, распахнул настежь ведущее на крышу окно и сказал:
– Привет.
А не дождавшись ответа, вылез туда целиком.
– Извините, пожалуйста. Я думал, что достаточно хорошо управляю своими поступками, но это, к сожалению, не всегда так.
На меня во все глаза, огромные, в пол-лица, смотрел белобрысый кудрявый подросток, великолепный секретарь сэра Шурфа, он же спящий Магистр Клари Ваджура. Физиономия его, надо сказать, выглядела скорее довольной, чем виноватой. С таким видом обычно не извиняются, а орут: «А вот и я!»
Надо сказать, увидев его, я сразу подумал: «Какой кошмар, теперь этот тип повадится ходить ко мне в гости вместо того, чтобы работать. Шурф меня убьет и будет совершенно прав». И только потом сообразил, что визит на рассвете к малознакомому человеку без предварительной договоренности – это не совсем обычное поведение. Воспитанные люди так не поступают; невоспитанные, впрочем, тоже нечасто и обычно с понятной практической целью вероломно убить хозяина дома. Или хотя бы попытаться ограбить. Но это все-таки вряд ли. Зачем ему такой страшный сон?
– С вашей крыши открывается великолепный вид на город, – тоном завсегдатая светских вечеринок заметил незваный гость.
Сейчас, когда мы были вдвоем, он говорил так же тихо, как днем. Только теперь я сообразил, что это скорее манера человека, привыкшего, что к нему всегда очень внимательно прислушиваются, чем деликатное опасение кому-либо помешать.
– Да, – согласился я. – По общему мнению, лучший в столице. Даже крыша замка Рулх ему проигрывает – по той простой причине, что оттуда не видно самого замка Рулх.
И адресовал ему вопросительный взгляд. Дескать, и что из этого следует?
– Я еще нынче днем хотел попросить у вас разрешения полюбоваться отсюда восходом солнца, – сказал Клари Ваджура. – Однако не решился, отложил на будущее. Счел, что для этого мы пока недостаточно близко знакомы. А получается, все-таки следовало спросить, не попал бы тогда в неловкое положение. Я так страстно желал насладиться этим зрелищем, что на рассвете обнаружил себя здесь. И что гораздо хуже, не сумел исчезнуть при вашем появлении, хотя предпринял необходимые усилия. Не предполагал, что все еще способен утратить контроль над собственными действиями, как в былые времена, но, к сожалению, это так.
Я вежливо улыбнулся, не в силах сообразить, как мне себя с ним вести. Иронически похвалить чудесную способность совершенно нечаянно оказаться на чужой крыше? Спросить, о какого рода контроле и над какими именно действиями он толкует? Молча изобразить недоумение? Или не трудиться делать вид, будто я не понимаю, о чем речь?
Клари Ваджура сам положил конец моим сомнениям.
– Вы, разумеется, знаете, как обстоят мои дела, – сказал он. – Сперва не знали, но довольно быстро все поняли; полагаю, это как-то связано с непродолжительным визитом человека, который пришел сюда Темным Путем. Он вовсе не так прост, как вы оба старались изобразить.
Я кивнул. Потому что если не подтвердить правильную версию, дело будет выглядеть так, словно сэр Шурф, наплевав на уговор, разболтал мне тайну своего секретаря. А это уже форменная клевета.
– Заподозрили, что со мной не все ладно, и вызвали эксперта? – спросил мой гость. – Я не в обиде, сам бы на вашем месте так поступил. Все к лучшему, по крайней мере, теперь мои извинения звучат гораздо более убедительно. Вы наверняка по собственному опыту знаете, как происходят такие вещи: на рассвете, когда бесчисленные дела, удерживающие мое внимание в стенах Иафаха, оказались завершены, мне внезапно приснилось, что я стою на вашей крыше и смотрю отсюда на пробуждающийся город. И я пока не могу это прекратить. Видимо, недостаточно сильно хочу.
И улыбнулся, явно с целью окончательно меня обезоружить. Это у него, надо сказать, получилось на славу.
– Ясно, – сказал я. – Добро пожаловать, если так. Не только сейчас, в любое время. Не могу же я всерьез запретить кому-то видеть мою крышу во сне.
– Большое спасибо. Для меня огромная удача получить ваше разрешение. Надеюсь, беспокойства от меня будет немного. Прежде… – так и тянет сказать: «при жизни», – но формально я до сих пор жив – словом, когда я существовал наяву, я вовсе не был чувствителен к красоте окружающего мира. И разговоры о ней считал занятием для бездельников, которым больше некуда приложить ум и воображение. А теперь не просто научился ценить красоту, но стал нуждаться в ней как в пище. И острота наслаждения от ее созерцания мало с чем сравнима. Пожалуй, самый неожиданный из побочных эффектов жизни в сновидении. И несомненно, самый приятный.
– А как у вас обстоят дела с обычной пищей? – спросил я. – В смысле могу ли я вас чем-нибудь угостить?
Он отрицательно помотал головой.
– Нет смысла хлопотать. Иногда еда может стать для сновидца вроде меня источником довольно любопытных переживаний, но, положа руку на сердце, они не стоят усилий, которые приходится затрачивать, чтобы их ощутить. Если хотите меня порадовать, сожгите что-нибудь или закурите. Мне очень нравится дым. И поговорите со мной, все равно о чем. Я отдаю себе отчет, что это звучит довольно бесцеремонно, но разговоры, чтение и письмо доставляют мне почти такое же удовольствие, как созерцание красоты. А молчаливые размышления изматывают, как тяжелая работа. Тоже одна из интересных особенностей жизни во сне.
– Да вы просто идеальный гость, – улыбнулся я, доставая из кармана лоохи измятую, но все еще целую сигарету. – Легче легкого вам угодить! И курить, и трепаться я могу практически бесконечно. Не так много в Мире охотников это терпеть.
– Вы говорите неправду, – без тени улыбки возразил Клари Ваджура. – Охотников более чем достаточно. У вас дар располагать к себе, примерно такой же силы, как был у недоброй памяти Магистра Лойсо Пондохвы. Только он сознательно выработал в себе это качество и использовал как оружие. А вы большую часть времени предпочитаете вовсе не замечать, что оно у вас есть.
Я удивленно покачал головой:
– Ну слушайте, не настолько все страшно. На самом деле куча народу меня терпеть не может.
– Уверен, это как раз те люди, которые не понимают, что вы не нарочно всех очаровываете. И одновременно досадуют, что до них вам нет дела, даже корыстно использовать в каких-нибудь своих темных целях не пытаетесь, обычно для очарованных это настоящая катастрофа. Неудивительно, что люди стараются защититься от вашего обаяния неприязнью. А если для возникновения сильной неприязни объективных фактов оказывается недостаточно, призывают на помощь фантазию. Когда я вернулся в Иафах, некоторые Старшие Магистры нашего Ордена рассказывали мне о вас удивительные вещи, из тех, что проще счесть неприятной правдой, чем понять, зачем могла бы понадобиться настолько причудливая ложь…
– Например?
– Например, будто вы жаждете получить власть над Миром и уже взялись за дело: поработили волю нашего нового Великого Магистра и даже леди Сотофы Ханемер. Насчет господина Почтеннейшего Начальника Тайного Сыска мнения расходятся: одни утверждают, будто он с вами в сговоре, другие, что тоже в беде. А вот молодой Король однозначно попал в ваши сети, его уже пожалуй не спасти. Та же участь в скором времени ждет владык остальных государств Хонхоны, а после и Мира.
– Вот прямо всех возьму и порабощу, одного за другим? – восхитился я.
– Да, вам придется потрудиться. Впрочем, вероятно, на каком-то этапе, набрав нужное число верных союзников, остальных можно будет просто завоевать.
– Шикарно! Даже неловко так обманывать ожидания. Но боюсь, для завоевания Мира я слишком ленив.
– Только увидев вас своими глазами, я смог оценить нелепость дошедших до меня слухов. Вы скорее похожи на человека, который сбежит на край Мира от предложения возглавить какую-нибудь мелкую канцелярию, в которой служит всего дюжина человек.
– Вы меня все-таки идеализируете, – усмехнулся я. – В свое время мне несколько лет пришлось исполнять обязанности царя кочевников[22]. Хенха сравнительно небольшое племя, но их гораздо больше дюжины. Я так плохо выполнял свою работу, что теперь вспоминать стыдно. Но на край Мира все-таки не сбежал, чего не было, того не было. Очень уж люблю Ехо. И Мохнатый Дом мне как раз тогда достался. Ради этого прекрасного вида на город, собственно, и терпел.
– Это признание не делает вас самым подходящим кандидатом в завоеватели Мира, – заметил Клари Ваджура. – Тем не менее, приношу извинения за то, что недооценил ваше терпение.
– Шикарно! Даже неловко так обманывать ожидания. Но боюсь, для завоевания Мира я слишком ленив.
– Только увидев вас своими глазами, я смог оценить нелепость дошедших до меня слухов. Вы скорее похожи на человека, который сбежит на край Мира от предложения возглавить какую-нибудь мелкую канцелярию, в которой служит всего дюжина человек.
– Вы меня все-таки идеализируете, – усмехнулся я. – В свое время мне несколько лет пришлось исполнять обязанности царя кочевников[22]. Хенха сравнительно небольшое племя, но их гораздо больше дюжины. Я так плохо выполнял свою работу, что теперь вспоминать стыдно. Но на край Мира все-таки не сбежал, чего не было, того не было. Очень уж люблю Ехо. И Мохнатый Дом мне как раз тогда достался. Ради этого прекрасного вида на город, собственно, и терпел.
– Это признание не делает вас самым подходящим кандидатом в завоеватели Мира, – заметил Клари Ваджура. – Тем не менее, приношу извинения за то, что недооценил ваше терпение.
– Да уж, – важно подтвердил я. – Чего-чего, а терпения мне не занимать.
И сам рассмеялся от абсурдности такого заявления. А отсмеявшись, спросил:
– Вы это имели в виду, когда сказали, что обо мне говорят нелепую ерунду?
– В частности. Еще я слышал, будто вы воскрешенный сэром Халли древний колдун и одновременно его же незаконный сын от умершей задолго до родов ведьмы; укравший человеческое тело демон – что-то вроде фэтана, только половчей, а то и вовсе наш общий старый враг Лойсо Пондохва, сумевший обмануть не только смерть, но и господина Почтеннейшего Начальника; к тому же у вас нет сердца и…
– Клевета! – возмутился я. – Вот уж в чем меня точно нельзя упрекнуть! Какое-то время у меня вообще было целых два сердца[23]. Одно я в конце концов где-то посеял, но второе все-таки на месте. Каждый день теперь проверяю. За таким растяпой как я глаз да глаз.
– Звучит как наспех, смеху ради сочиненная ложь, а ведь скорее всего даже это правда, – задумчиво сказал мой гость. – На самом деле вы, сэр Макс, похожи на древних магов – как о них рассказывают дошедшие до нас легенды; ясно, что, каковы они были на самом деле, доподлинно не знает никто. Но в старинных книгах их примерно так и описывают: милые, простые в обращении люди, с которыми постоянно происходят совершенно невозможные вещи, при этом они гордятся исключительно карточными победами над соседями и слегка досадуют на неудобства, связанные с лежащей на них ответственностью. Дескать, когда твое дыхание в любой момент может случайно породить новую Вселенную, приходится отвыкать от площадной брани и постоянно жевать травяные леденцы от кашля, чтобы дела в этой новой Вселенной не пошли совсем уж наперекосяк. Если что, это не моя фантазия, а цитата из трактата Мори Злопамятного «Тени не ушедших». В свое время она так поразила мое воображение, что я запомнил эти грешные леденцы на всю жизнь.
Я не стал вопить: «В точку!» Но подумал именно так. А вслух сказал:
– Вы хорошо разбираетесь в людях.
– Интересно, что прежде почти не разбирался. Но оказалось, это совсем несложно, когда видишь людей во сне. Все перед тобой как на ладони, хочешь того или нет. И, как ни странно, многие в таком ракурсе оказываются гораздо более значительными и заслуживающими внимания фигурами, чем я мог бы предположить. По большому счету, это радостное открытие, но сделать его мне было довольно… тяжело? Больно? Нет, пожалуй, не так. Скорее просто обидно. Так и хочется спросить: где вы все, исполненные глубокого смысла, были раньше, когда я мог жить среди вас на равных, по-настоящему? Но это несправедливый упрек. Правильная постановка вопроса: где все это время был я сам? Ответ мне тоже известен: блуждал в своих мыслях, убеждениях, предрассудках, как и почти все так называемые бодрствующие. Стоило утратить все, кроме возможности жить в сновидении, чтобы узнать, что такое по-настоящему ясная голова.
Помолчав, он почти беззвучно добавил:
– Хотя все равно не стоило. Ну да я и не выбирал.
Я не знал, что на это ответить. Утешитель из меня тот еще. Максимум – могу придумать, как все исправить или просто рассмешить. Но сейчас первый вариант был мне недоступен, а второй казался неуместным. Поэтому я сказал:
– Я сам долго не был уверен на свой счет, есть я на самом деле или давным-давно умер. Или, к примеру, просто лежу в Приюте Безумных, принимаю туманящие ум лекарства и вижу длинный убедительный сон. Ничего не мог с собой поделать: жил и не верил, что на самом деле живу, хоть ты тресни. Кое-как пришел к заключению, что подлинная жизнь это жизнь сознания, кроме него у нас все равно ничего нет. Собственно, я до сих пор так думаю. Но мне все-таки стало сильно полегче с тех пор, как Нумбанский Пророк заверил меня, что я настоящий. А я поверил, хотя, если рассуждать логически, он со своим экспертным мнением тоже мог оказаться моим сном.
– Даже забавно, что вы сомневаетесь. Если уж вы не живы, то непонятно, кто тогда вообще жив, – отмахнулся Клари Ваджура. И после небольшой паузы спросил:
– Нумбанский Пророк – это же Магистр Хонна? Я сам его пока не видел, но многие так говорят.
Я пожал плечами – с одной стороны, ничего не сказал, а с другой – этот жест вполне можно было расшифровать как «ну да, кто же еще». Но совесть моя при этом осталась чиста.
– А еще говорят, что Хонна хотел убить Нуфлина Мони Маха, когда вы везли его в Харумбу. Свести старые счеты. А вы не дали[24]. Что вообще-то должно бы сделать вас моим злейшим врагом. Но с некоторых пор я не хозяин своим чувствам. Не могу возненавидеть, кого должно, я это имею в виду.
– Это кто же такое говорит? – изумился я.
Совершенно искренне изумился, потому что подробностей этой истории никто, кроме нас с Джуффином, по идее, не знает. А насколько я успел изучить шефа Тайного Сыска, в излишней откровенности с чужими секретарями его заподозрить довольно непросто.
Ну еще, понятно, сами Нуфлин и Хонна в курсе этой истории. Но на их откровенность надежды даже меньше.
– Да сам Магистр Нуфлин и говорит.
– Но как?! Он же… А вы… Погодите. Я чего-то не понимаю?
– Я и сам понимаю в этой истории далеко не все, – неохотно, словно бы против собственной воли сказал Клари Ваджура. – Однако недавно, в середине весны мне приснилось, что я навестил Магистра Нуфлина Мони Маха в Харумбе. Не могу с полной уверенностью сказать, был ли это один из тех снов, которые являются частью подлинных процессов бытия, или обычный морок: я осваивал искусство сновидения сам, без учителей, полагаясь на собственное чутье и смутные воспоминания о знаниях, когда-то более-менее случайно почерпнутых из книг. Поэтому признаков, позволяющих безошибочно различать сновидения, просто не знаю. Хотелось бы считать этот крайне тяжелый для меня сон обычной игрой спящего ума, но мои ощущения говорят об обратном. Я бы дорого дал за то, чтобы он не сохранился в моей памяти. И довольно много для этого сделал, но забыл едва ли половину. Подозреваю, самое несущественное. А остальное осталось со мной навсегда.
– Тяжелый, потому что когда-то вы с Нуфлином плохо расстались? – прямо спросил я.
– Плохо это еще мягко сказано, – усмехнулся он. И с обезоруживающей откровенностью признался: – Знали бы вы, как я хотел его убить! Но вместо этого просто сбежал, понимая, что для победы у меня недостаточно силы. Я был твердо намерен решить эту проблему в ближайшее время. Но как видите, не решил. И уже никогда не решу.
Я не стал говорить, что пока человек жив, все может измениться, в любой момент. Это моя любимая присказка, я часто ее повторяю и даже сам себе более-менее верю. Но иногда оптимистам вроде меня лучше молчать.
– Однако в том сне я на Магистра Нуфлина совсем не сердился, – продолжил Клари Ваджура. – Считал, что неразумно принимать близко к сердцу ссору, один участник которой мертв, а второй почти. Оба проиграли, нечего делить. А тяжело мне было по другой причине. Невыносимо видеть одного из самых могущественных колдунов нового времени, подлинного основателя нашего Ордена и своего учителя, в Харумбе, где скрываются от смерти простые, несведущие в магии люди. То есть думают, будто скрываются, сновидца не обманешь: я ясно видел, что они мертвецы, всего лишь длящие иллюзию жизни. Способность мыслить и чувствовать у них действительно осталось, но чудесной одухотворяющей силы, которая сама суть жизни, больше нет. Возможно, это действительно лучше, чем ничего, но для настоящего мага все-таки унизительно. Мне бы радоваться, что мой враг сам себя наказал по заслугам, но ощущение, что все окончательно пошло прахом в тот момент, когда я увидел то, что осталось от великого Нуфлина Мони Маха, гораздо сильнее торжества. Я, собственно, поэтому и приложил все усилия, чтобы вернуться в Ехо хотя бы на правах свидетеля. Решил, что должен своими глазами увидеть упадок или возрождение Ордена Семилистника. Узнать правду и перестать терзаться предположениями.