– Ты представляешь, – продолжал тем временем Мелифаро, – ярмарка будет!
– Какая, к Темным магистрам ярмарка? Лично я после Нумбанской до сих пор в себя не пришел.
– Осенняя ярмарка удивительных умений. Помнишь, я говорил, что ее отменят из-за смерти леди Лайори Макарайнис? Так вот, оказывается, не отменят: ребята где-то раздобыли денег и уже арендовали Площадь Побед Гурига Седьмого, как и собирались, я буквально только что от Кофы узнал.
Я наконец сообразил, о чем речь. Надо же, совершенно вылетело из головы.
– Тебе эта ярмарка до одного места, – сказал Мелифаро. – А я очень рад. И почему-то чувствую себя победителем. Хотя пальцем о палец не ударил, чтобы им помочь. Только очень хотел, чтобы она была.
– Ну так, значит, качественно хотел, – заметил я. – Помнишь, тебе Джуффин тогда на совещании сказал: «Хотеть – и есть делать». И у тебя получилось. Иногда так бывает, нечему особо удивляться. Наше счастье, что ярмарку ты захотел сравнительно небольшую и, если я правильно понял, не сельскохозяйственную. Дешево отделались, можно сказать. Спасибо тебе.
Мелифаро укоризненно покачал головой. Но при этом торжествующе улыбнулся. Поверил. Моя взяла.
– Все равно в следующий раз надо идти и делать, – наконец сказал он. – Руками, ногами, деньгами, головой, чем получится, а не просто сидеть и хотеть. Вот кто в этом смысле молодец, так это моя жена.
– Что она натворила?
– Пока толком ничего. Но собирается. Помнишь, я говорил про театральные дни в саду Тимбути Марияна? Затея, на мой вкус, совершенно бессмысленная: что может быть скучней старинной драмы? Разве только опера, да и то не вся. И при этом дело хлопотное: чтобы собрать на одной сцене нескольких мало-мальски интересных актеров, надо полгода по Соединенному Королевству мотаться, посещая чуть ли не все трактиры подряд, потому что никогда заранее не знаешь, где найдешь кого-нибудь стоящего. Но завсегдатаи театральных дней решили, что представление должно продолжаться; к тому же, секретарь покойного сэра Тимбути отдал им записи, сделанные в последних поездках, с именами и портретами актеров – есть с чего начинать. Кенлех у них, к моему ужасу, верховодит. Теперь носится по городу, ищет подходящее помещение с садовой сценой, чтобы соблюсти сложившуюся традицию. И это, предвижу, только начало, дальше будет хуже. Но я заранее смирился – а куда деваться? Зато она больше не ревет.
– «Не ревет» – это круто, – тоном знатока подтвердил я. – С чем угодно на таких условиях можно смириться. А помещение уже нашлось?
– Исходя из того, что Кен до сих пор не похвасталась, какая она молодец и как лихо все провернула, не нашлось.
– Пусть попробует бывшую резиденцию Ордена Потаенной травы. Концерты там часто проводят, значит, и для спектаклей место вполне подойдет.
– Кенлех говорит, в трактире ни в коем случае нельзя. В этом, как я понял, основной смысл их театральных дней: чтобы все внимательно смотрели на сцену и умирали от скуки. В смысле глубоко сопереживали. В общем, главное, чтобы никто не жрал.
– Ну так в саду резиденции еду отродясь не подавали, – напомнил я. – Только напитки, причем в дни концертов – до и после выступления. Совершенно точно не во время, верь мне, я часто туда хожу.
– Надеюсь, не на концерты?
– Зря надеешься. Какая-то сволочь наложила на меня страшное проклятие, и я начал превращаться в культурного человека; говорят, изменения необратимы, меня уже не спасти. В общем, скажи Кенлех, что место может оказаться вполне подходящим, а дальше пусть сама разбирается. Тебе это, как я понимаю, сейчас только на руку…
– Что – на руку? – удивился Мелифаро.
– Что жены теперь не будет дома даже чаще, чем тебя самого.
– С какой стати мне это должно быть на руку? – нахмурился он. – Так, стоп, погоди. Если ты видел меня в «Синем свете», это были просто мои однокурсницы. Охота же тебе шпионить…
– Ого! – обрадовался я. – А что ты делал с этими леди в «Синем свете»? Я, к сожалению, не шпионил. И начинаю понимать, что многое упустил.
– Да ничего ты не упустил. Я зашел расспросить трактирщика про одного из его постоянных клиентов, а девчонки – выпить перед ужином, они там по соседству живут. Обрадовались, обнялись, вот и вся история. Единственный хотя бы формально компрометирующий меня эпизод с начала года. Можно сказать, скучно живу.
– Бывшие однокурсницы хорошее дело, – усмехнулся я. – Могут надолго спасти тебя от скуки.
– Что ты имеешь в виду? – подчеркнуто сухо спросил Мелифаро.
Похоже, я перегнул палку. Он уже начинал сердиться вполне всерьез.
– Не что, а кого. Твою бывшую однокурсницу, которая стала наследницей магистра Уриманди Файи. Готов спорить, она охотно продаст тебе отцовские чертежи. Или так отдаст, не знаю, в каких вы отношениях и нужны ли ей деньги…
– Чертежи? – растерянно повторил Мелифаро.
– Извини, что лезу не в свое дело, – сказал я. – Просто привык мерить всех по себе. А если бы у меня была такая светлая голова, как у тебя, и при этом я бы уродился придурком, которому без летающих досок жизнь не мила, и вдруг узнал бы, что кто-то уже практически воплотил мою мечту, совсем чуть-чуть доделать не успел, я бы обязательно попробовал закончить его работу. Я бы и так попытался, хотя заранее страшно подумать, что однажды кто-нибудь предложит мне на этом кошмарище полетать. Но у меня настолько не инженерный ум, насколько это вообще возможно. Ручку к вилке приделать не возьмусь.
– Но…
– А ты прожужжал мне все уши рассказами о своих интеллектуальных победах над разной домашней утварью, которую так заколдовал, что я уже в гости к тебе идти боюсь. Тарелки, в любой момент готовые помыть себя сами, нагоняют на меня мистический ужас. Поэтому и говорю: тебе на руку, что жена собирается чуть ли не круглосуточно шляться где попало. Но если я ошибаюсь, извини и забудь.
Мелифаро удивленно покачал головой. Но спорить не стал. И улыбнулся такой нехорошей в смысле, наоборот, многообещающей злодейской улыбкой, что я понял: стрела попала в цель.
Ну хоть так. Когда не можешь изменить невыносимые обстоятельства, делай хоть что-нибудь. Все равно что, лишь бы ощущать, что Мир по-прежнему повинуется твоей воле, пусть в самых незначительных мелочах. Это ощущение дает силу, а она пригодится – кому угодно, когда угодно, но особенно мне, вот прямо сейчас.
– А я… – начал было я, намереваясь дополнительно вдохновить Мелифаро обещанием свалиться у него на глазах с этой грешной летающей доски и погибнуть во цвете лет ему на радость. Но осекся, потому что в этот момент голос сэра Джуффина Халли изволил наконец раздаться в моей голове. И сказал: «Заходи».
– Что – ты? – нетерпеливо спросил Мелифаро.
– А я пошел к шефу. Он, в отличие от тебя, верит, что я старый опытный колдун. И в связи с этим желает со мной расправиться. Такая уж у него осталась дурная привычка с эпохи Орденов.
– Судя по выражению твоего лица, он тебя как минимум четвертует, – растерянно согласился Мелифаро.
– Не все так страшно, – утешил его я. – Возможно, просто разорвет пополам. В любых обстоятельствах следует сохранять оптимизм.
Но говорить, конечно, проще, чем делать. С оптимизмом у меня сегодня было не очень. Если называть вещи своими именами, совсем кранты. По крайне мере, увидев, что в кабинете кроме самого Джуффина сидит Клари Ваджура, обманчиво юный, по-светски приветливый, с бездонными, почерневшими от отчаяния глазами, я сказал себе: «Так и знал».
Чего тут было не знать.
– Хорошего дня, сэр Макс, – сказал мне Клари Ваджура. И улыбнулся этой своей невыносимой ослепительной улыбкой.
А Джуффин вежливо попросил:
– Дверь закрой за собой, пожалуйста.
А буривух Куруш не спросил, принес ли я ему пирожное. Впервые за Магистры знают сколько времени. Лишь приветственно взмахнул крылом, отвернулся и снова нахохлился. Хотя вроде бы чего только за долгие годы в этом кабинете не наслушался. Обычно его нашими человеческими драмами с толку не собьешь.
– Магистр Клари любезно разрешил мне посвятить тебя в подробности его дела, – церемонно объявил Джуффин. – Поскольку именно ты помог нам разобраться в происходящем. К тому же, в ближайшее время нам понадобится твоя помощь. Сэр Клари изъявил желание, по возможности, умереть именно от твоей руки.
Еще недавно на этом месте я взревел бы: «Чего?!» и пулей вылетел бы из кабинета, вынудив всех заинтересованных лиц играть в увлекательную игру: «Догони сэра Макса столько раз, сколько понадобится и убеди его выслушать тебя до конца». Но долгая счастливая жизнь в столице Соединенного Королевства, щедро сдобренная практически ежедневными экзистенциальными катастрофами, сделала из меня скучного парня, способного молча кивнуть в ответ на это дикое заявление и всем своим видом выразить готовность слушать дальше.
– Я хочу, чтобы вы знали: я не держу на вас зла. Напротив, даже рад, что вам удалось поспособствовать раскрытию дела, в котором я являюсь не столько виновником, сколько орудием преступления, – сказал мне Клари Ваджура. – Лично для меня это довольно невыгодно, поскольку вынуждает преждевременно прервать сновидение о возвращении в Ехо, которым я еще не успел насладиться сполна. Однако остановить череду бессмысленных несправедливых убийств гораздо важней, чем продлить мое удовольствие, которое, впрочем, уже все равно безнадежно отравлено. Глупо было бы продолжать им дорожить.
– Я хочу, чтобы вы знали: я не держу на вас зла. Напротив, даже рад, что вам удалось поспособствовать раскрытию дела, в котором я являюсь не столько виновником, сколько орудием преступления, – сказал мне Клари Ваджура. – Лично для меня это довольно невыгодно, поскольку вынуждает преждевременно прервать сновидение о возвращении в Ехо, которым я еще не успел насладиться сполна. Однако остановить череду бессмысленных несправедливых убийств гораздо важней, чем продлить мое удовольствие, которое, впрочем, уже все равно безнадежно отравлено. Глупо было бы продолжать им дорожить.
Если этот тип поставил перед собой задачу преждевременно прервать мое пребывание вне стен Приюта Безумных, он был на верном пути.
Но я все-таки спросил:
– А почему вы оба уверены?..
Джуффин не дал мне договорить.
– Мы не просто уверены, мы точно знаем. Я помог магистру Клари вспомнить, что на самом деле случилось с ним в Харумбе. Некоторые подробности, которые он с облегчением забыл, проснувшись. На самом деле его попросили – можно сказать и так – забыть вообще все. Но к тому времени у Магистра Клари уже было тренированное сознание, приученное крепко держаться за любые воспоминания.
– Потому что, кроме них, у меня уже давно ничего нет, – с обезоруживающей улыбкой добавил Клари Ваджура. – В этом смысле я выгодно отличаюсь от подавляющего большинства сновидцев.
Его тон искушенного светского льва, привыкшего рассуждать о жизненно важных вещах с демонстративной снисходительностью баловня судьбы, совершенно не вязался с мальчишеской внешностью. Впрочем, с нею вообще ничего не вязалось, начиная с его секретарской должности и заканчивая всем этим ужасом, который с Клари случился. И продолжал случаться вот прямо сейчас.
– Но как? – спросил я. – Когда вы это делаете? Неужели прямо во сне? Мне говорили, что сновидцы не могут всерьез навредить бодрствующим…
– Из этого правила есть исключения, – заметил Клари Ваджура. – Всего семь или восемь – один случай до сих пор считается спорным – за всю историю Соединенного Королевства. Учтите на будущее: прецеденты были, а значит, такую возможность следует всегда держать в уме.
– И вы тоже?..
– Нет. Судя по всему, я просто время от времени просыпаюсь. Иногда в моем текущем сновидении случаются своего рода провалы. Точнее, короткие периоды помутнения сознания, что-то вроде обмороков. Происходят они довольно редко и всегда в отсутствии посторонних, поэтому особого вреда я в них не видел и исправить положение не пытался. Да если бы и пытался, что толку? Даже не представляю, с чего следует начинать. Со стороны это, вероятно, выглядит как непродолжительное исчезновение, но, поскольку свидетелей ни разу не было, трудно утверждать наверняка. Я с самого начала предполагал, что в эти моменты я просыпаюсь в пещере – там, где лежит мое тело. Предупреждая закономерный вопрос: нет, проснуться там нарочно, усилием воли я не могу. Только что по просьбе сэра Халли пытался – безрезультатно. Возможно, потому что на самом деле очень этого не хочу. Впрочем, я и прежде никогда не просыпался по собственному решению, это происходило само собой. С той разницей, что тогда я бодрствовал сравнительно подолгу и далеко не всегда мог вернуться к прерванному сновидению, даже если хотел. Обычно начиналось какое-нибудь новое, с нуля. А теперь я возвращаюсь сюда практически сразу. И не помню, что было во время пробуждения. Вообще ничего.
– Такая забывчивость для вас нормальна? – спросил я.
– Совершенно не нормальна. Раньше так не было. Я никогда не забывал, что со мной происходило во время бодрствования, хотя там всех событий – темнота, иногда луч света от лампы, боль, облегчение от лекарства, озноб, тепло, привычный бессильный гнев или радость в предвкушении скорого сна. Тем не менее, прежде эти скудные крохи оставались со мной. А теперь – нет.
Он помолчал, собираясь с мыслями. Наконец, добавил все с той же очаровательной светской небрежностью:
– С другой стороны, неудивительно, что я не заподозрил неладного. Я не настолько умелый сновидец, как можно подумать, глядя на меня сейчас. Мой нынешний успех, вероятно, объясняется силой желания и своеобразным везением; во всяком случае, для меня он стал приятной неожиданностью, я сам толком не понимаю, как это мне удалось. Не смотрите так недоверчиво, сэр Макс. Я и всегда-то был несколько более честен, чем принято между людьми, а теперь даже практического смысла обманывать не осталось: я умираю. То есть, умираю я уже без малого девяносто лет, но сейчас гораздо ближе к смерти, чем был все эти годы. Я знаю, что говорю. Товуайра – юный колдун, который присматривает за моим телом – еще весной был совершенно уверен, что я не доживу до осени, и заранее ликовал, предвкушая нашу с ним скорую свободу. Мою – от страданий, а его – от меня.
– Он вам сказал?
– Ну что вы. Он за все время слова при мне не произнес. Но я умею читать мысли прямых простодушных людей. К сожалению, с хитрыми этот номер не проходит, а то не сидел бы я сейчас тут с вами. А если и сидел бы, то в каком-нибудь другом качестве. И это был бы весь, настоящий я.
Он умолк. Джуффин закурил трубку. Я только теперь вспомнил, как Клари Ваджура говорил, что ему нравится дым. Ну хвала Магистрам, хоть кто-то из нас проявил гостеприимство.
– Теперь все ясно? – нетерпеливо спросил меня шеф. Но тут же добавил: – Хотя тебе-то было ясно еще вчера.
– Ну да, – обреченно откликнулся я. – Чего тут неясного. Магистр Клари время от времени просыпается, чтобы произнести очередное проклятие Йарра. Поскольку он умирает, заклинания действуют, хотя ему это даром не надо. И список жертв не он составлял. Нуфлин совершил невозможное, дотянулся-таки из Харумбы до всех нас. Поэтому и я на Темной Стороне, и Хонна, способный узнать имя любого, кто на него покушался, видели на месте убийцы не Клари, который был только орудием, а безликого и безымянного мертвеца. Событие в истории магии явно незаурядное. Но аплодировать этому триумфу воли, плавно переходящему в торжество какой-то бессмысленной злобной херни, я все равно не готов. Извини.
– Ладно, не аплодируй, – великодушно разрешил Джуффин. – Я тоже не стану, хотя сама по себе комбинация мастерская. Нуфлин, не будь дураком, сразу сообразил, какие удивительные возможности сулит ему внезапное появление среди сновидцев умирающего бывшего ученика. И осуществил золотую мечту своей бесславно завершившейся жизни: уговорить кого-нибудь проклясть на смертном одре его врагов и просто неприятных людей. Всех подряд, чем больше, тем лучше. Как говорится, все в суп.
– Но как ему удалось? – спросил я.
Просто от беспомощности. Чтобы не молчать.
– Ответ на этот вопрос вчера дал мне ты сам. Полагаю, Нуфлин просто применил в разговоре древнее искусство убеждения, которым славился еще при жизни.
– Небось какой-то особый ритм речи? – сообразил я, вспомнив все, что слышал от леди Тайяры.
Если уж при помощи особым образом ритмизированной речи беспомощный перед материальным миром призрак может разбить, а потом снова склеить чашку, почему бы обитателю Страны Мертвых не заворожить того, кто увидел его во сне.
– А это ты откуда знаешь? – удивился Джуффин.
– Плохие мальчишки во дворе научили, – невольно улыбнулся я. – Вернее, плохие девчонки, но что это меняет.
– А, леди Тайяра Ката, – понимающе кивнул шеф. – Когда я впервые услышал о Лотерее Смерти, сразу предположил, что ведьмы из Ордена Решеток и Зеркал откуда-то вызнали о старинных угуландских приемах убеждения, бывших в ходу еще до Ульвиара Безликого, и нашли способ соединить их с магией Сердца Мира.
– Только предположил?
– Ну да. Не стал разбираться. Мне за это не заплатили. В смысле в ту пору хватало более важных дел. Честно говоря, обо всех этих древних методах подавления воли собеседника я до сих пор почти ничего не знаю. Могу позволить себе не особо ими интересоваться, благо и так всегда умел договариваться с людьми. К тому же еще в юности, спасибо Махи, освоил несколько надежных способов защиты от всех этих хитрых ораторских приемов. А то бы, конечно, тысячу раз уже влип. Даже до знакомства с серьезными противниками вряд ли дожил бы. Триста лет назад здесь, в Угуланде, со всеми приходилось держаться настороже…
Он осекся, обернулся к нашему гостю, который с непроницаемым лицом карнавальной маски смотрел в окно:
– Извините. Вам все это неинтересно.
– Напротив, – откликнулся тот. – Я всегда любил разговоры о древних тайнах. Хотя, конечно, предпочел бы присутствовать здесь в качестве равноправного собеседника, а не предмета дискуссии. Но тут ничего не поделаешь, так уж сложилась жизнь. Что касается, вашего вопроса, сэр Макс, боюсь, заворожить меня ритмом речи или дыхания, специальной расстановкой усыпляющих волю слов, да хотя бы и просто взглядом, было очень просто. Магистр Нуфлин Мони Мах имел надо мной огромную власть на протяжение многих лет. Привычку сознания подчиняться воле старшего, к сожалению, одним только гневом не отменишь. Да и связь, существующую между учителем и учеником, он, подозреваю, после моего ухода по всей форме не разорвал; свою часть ритуала я, конечно, провел, а что толку… А проклятие Йарра я разучил по его просьбе еще в конце Смутных Времен. Великий Магистр тогда всех своих приближенных попросил оказать ему такую услугу. Сказал: времена опасные, кого угодно из нас могут убить, и лучшее, что можно сделать, – умирая, утащить с собой одного из злейших врагов Ордена. Или даже не одного, если повезет, и агония будет долгой. Моих соратников эта просьба откровенно напугала. Все шептались: как только мы разучим проклятие, он нас сразу убьет, чтобы принесли пользу. Отказаться прямо никто не решился, но многие притворились, что заклинание оказалось слишком сложным для них. Оно и правда не самое простое, но для мало-мальски опытного мага ничего невозможного там нет. Меня их поведение тогда взбеленило: как можно лгать в настолько важных вопросах? И какой смысл принадлежать к Ордену, если не доверяешь его Великому Магистру? Я даже попытался настоять на их исключении, устроил такую бурю, что Орден потом еще долго трясло, но Нуфлин Мони Мах только посмеялся над моим пылом. Сказал: «Не надо требовать слишком многого от тех, кто гораздо слабее тебя», – и я легко утешился его похвалой. Я, сами видите, был до нелепости пылок и прямодушен; это много хуже, чем просто глуп. С таким складом характера в магии делать нечего. А я долгое время думал – наоборот.