– Очень любопытно! – приветливо воскликнула Надежда. – Полезное знакомство.
– У вас кто, кошка или собака? – с профессиональным интересом спросила Катя.
– Собака… была, я имею в виду. Овчарка, классный кобель, черный такой. Он умер, бедняга.
– Заболел? Машиной сбило?
– Сбежал из дому. Предполагалось, что у него было бешенство. Ну, он и сбежал.
– Бешенство?! – Катины глаза сделались огромными. – Какой кошмар! Надеюсь, пес никого не успел укусить.
– К сожалению… – Надежда не договорила, огромным мыслительным усилием остановив себя на первых же словах. Напряглась. Когда, ну когда она наконец избавится от тех воспоминаний?
Черный пес. Черный пес… Это самые страшные сны Анфисы в последнее время: как она наклоняется над бучилом, куда только что отправила Надюшку, а когда поворачивает голову, видит, что на нее по скользкому, иссеченному ливнем мосту летит огромный черный пес. Это Веселый Роджер. Вот он прыгает на Анфису, упирается в ее грудь сильными лапами, тянет оскаленную морду к лицу… И она понимает, что еще секунда – и пес укусит ее, как укусил Алима. И тогда ничто, ничто не спасет ее, как не могло спасти Алима! Анфиса кричит, взмахивает руками, пытаясь оттолкнуть Роджера, теряет равновесие, заваливается на сломанные перила моста – и падает, медленно падает в жадно и давно ждущее ее бучило…
В огороде бузина, а в Киеве дядька! Роджер, Алим, Анфиса… Чепуха полная! Однако не потому ли Надежда всегда терпеть не могла Веселого Роджера, что в тот вечер над бучилом ее напугала какая-то черная собака, стоявшая на берегу?
Роджера больше нет, Надьки нет, Анфисы нет, Алима нет. А кто остался?..
Держи себя в руках. Пора избавиться от этой неконтролируемой болтливости, которая охватывает тебя при одном только воспоминании о Роджере. Ты как бы беспрестанно оправдываешься за то, что сделала. А что ты такого сделала? Спасала себя. Роджер не мучился, не бесился, не грыз железо, не отказывался от воды – короче, не претерпел всех симптомов своей страшной болезни. Он умер от укола, безболезненно. Алим, по большому счету, сам виноват, что его укусил любимый пес. Знал же, что тот терпеть не может пьяных, – зачем лез к нему целоваться? Ну а в том, что Роджер был уже в это время заражен, больше совпадения, больше счастливой случайности, чем стараний Надежды. И хватит, хватит об этом! Надо научиться держать себя в руках. Иначе когда-нибудь сболтнешь лишнее, и тогда… А что тогда будет? Никому и в голову не взбредет, что такое возможно! Ноу-хау в области убийства, ни в одном детективе о таком не прочтешь.
Или все-таки взбредет? Вот ведь Васька начал задавать ненужные вопросы, а потом появились те двое в Северо-Луцке… Или и впрямь был прав Руслан, настаивавший, что ей не нужно ехать в Нижний одной?
– Извините, Катя, я немножко отвлеклась, задумалась. Так что вы говорили? Ветврач? Интересно, очень интересно. Но как вы попали сюда? Вот уж никогда не встречала ветврачей в гей-клубах!
– Я сама не пойму, как это вышло, – удрученно пробормотала Катерина, рассеянно гоняя по столу полупустой бокал с апельсиновым соком. – Думаю, она надо мной просто подшутила.
– Кто?
– Да одна моя подруга! – Катя с досадой пристукнула бокалом. – Мы с ней вместе работаем. Я… ну, я одна живу. Как-то не сложилось у меня… ну, вы понимаете. С мужем как-то не получилось.
«Еще бы получилось! С таким-то макияжем! Это ж клоун из цирка, а не женщина!»
– Ну и вот, – продолжала бормотать Катя. – Ну и вот, меня подруги пытались знакомить с разными мужчинами, но тоже как-то… не складывалось.
«И этого надо было ожидать, если ты притаскивалась на свиданки с таким бастионом на голове!»
– А у меня сегодня день рождения. И эта подруга мне говорит: «Я тебе в подарок купила билет в первоклассный клуб. Тебе, себе и еще одной даме, ее Галина зовут. Оторвемся как надо, может быть, с интересными мужиками познакомимся». Дала мне билет, сказала, что встретимся уже в клубе. Я пришла к одиннадцати, а Ольги нет. А Галину эту я в лицо не знаю. Смотрела, смотрела, но тут все такие… такие… – Катя сделала огромные глаза. – Потом увидела приличную женщину – думаю, это, наверное, Галина. А вы не она.
– Ольга? – повторила Надежда, внезапно охрипнув. – Вы сказали, вашу подругу зовут Ольга?
– Ну да, Ольга Еремеева. А что? Вы ее знаете?
– Она такая высокая, волосы рыжие, глаза серо-зеленые, да?
– Точно! – обрадовалась Катя. – Ой, Надя! Я думала, кого вы мне напоминаете? А вы с ней немножко похожи! По типу, понимаете? Конечно, у вас и волосы другие, и выглядите вы гораздо шикарнее…
Как ни странно, этот невинный комплимент взбодрил Надежду. Ольга, неужели это та самая Ольга? Об их сходстве говорила и Роза. Значит, она появится здесь, и даже, может быть, очень скоро. А если не появится, теперь у Надежды есть к ней прямая дорожка. Только надо не упустить эту невинную дуреху, надо расположить к себе эту Катерину!
– Катя, да бог с ними, с этими вашими подругами. Будем надеяться, они придут, а нет, так мы и с вами очень приятно время проведем. Не самый плохой клуб, поверьте, пусть даже и странноватый немного, зато забавный. Посидим, выпьем, поболтаем. («И ты мне подробнее расскажешь про ту свою подружку, про Ольгу Еремееву, не отлучалась ли она примерно неделю назад с работы, не ездила ли куда-нибудь и нет ли у нее долговязого приятеля по имени Родион?..») Посмотрим шоу-балет. Вообще расслабимся, потанцуем. Ну что вы так зажались? Знаете, есть такой анекдот специально для женщин: если вас насилуют, перестаньте кричать и драться, расслабьтесь и получите удовольствие.
Катя несмело хихикнула:
– Наверное… Расслабиться и получить удовольствие. – Снова хихикнула. – Вы сказали, мы выпьем? Правда? А что? Водку я как-то не очень и пива не пью…
Надежда вскинула брови: «Такое ощущение, что я совращаю монашенку». Она махнула рукой пробегавшему мимо парнишке с карточкой на кармане рубашки: «Петр».
– Петр, друг мой, нельзя ли по бокалу какого-нибудь коктейля, который здесь обычно пьют дамы?
– Вообще-то у нас самообслуживание, напитки в баре. Это гораздо дешевле и быстрее, чем ждать официанта. Но для вас, мадам, что угодно, – смерил он Надежду наметанным взглядом.
И живо обернулся, принес на подносике два высоких толстостенных стакана, в которые были воткнуты веселенькие цветочки.
Надежда положила на поднос сотенную:
– Довольно? Или еще?
– Это только за одну порцию, – вежливо поклонился Петр. – Я же говорю, в баре дешевле.
Ну, большое дело – из-за какой-то сотни ноги бить, в бар ходить! Однако для Кати, судя по всему, это была огромная сумма.
– Я даже не предполагала, что здесь так дорого! – прошептала она со священным ужасом. – Кошмар!
– Расслабьтесь, – снова посоветовала ей Надежда. – Это не такие уж большие деньги. Давайте лучше выпьем за знакомство.
– Давайте!
Чокнулись, отпили по глоточку. Ага, это мартини с шампанским. Мартини бьянко – сразу чувствуется: итальянское, не молдавская дешевка. Шампанское, правда, похуже – полусладкое, определенно местного производства. Но пить можно.
– Какая вкуснота! – пробормотала Катя, лихо делая глоток за глотком. – И как хорошо пьется!
Монашка совращалась очень охотно, любо-дорого было посмотреть. Надежда хотела ее предупредить, что сочетание мартини и шампанского, особенно такого, не выбродившего, скороспелого, – опасное сочетание. Но не стала ничего говорить: в самом деле, пусть девушка расслабится! Сама же Надежда практически никогда не пьянела – могла выпить сколько угодно и остаться трезвой.
– Правда, немножко легче стало! – Катя отставила наполовину опустевший бокал. У нее было по-девичьи изумленное лицо. Анфиска, ну сущая Анфиска, вот уж правда что!
– А теперь самое время потанцевать, – объявила Надежда. – Пошли, потопчемся на эстраде.
– Да я не умею, – снова залилась стыдливым румянцем Катя.
– Да чего тут уметь?! Раскачиваться да ногами перебирать, вот и все.
– Нет, вы танцуйте, а я посмотрю пока что.
Надежда не настаивала, тем более что увидела на эстраде того красивенького парнишку из шоу-балета. Он качался в разноликой толпе, очень изящно уворачиваясь от приставаний приземистого блондинчика, который так и норовил приклеиться к его сексапильной заднице. Блондинчик был напорист, красавчик краснел, отчаянно шнырял своими миндалевидными глазками по сторонам, словно в поисках помощи, откровенно потел, но грубо отшить приставалу не решался.
Надежда поднялась на эстраду и довольно быстро оказалась рядом с приглянувшимся ей парнем. Отпадный ребенок лет двадцати двух, вот только ростом чуточку не удался. С нее примерно, а когда она на каблуках, то явно выше его. Надо надеяться, у него нет никаких комплексов, потому что бывают парни, которые ну никак не могут, если девушка выше. Ладно, преодоление комплексов – это вопрос времени, не более того. Теперь остается выяснить, как он вообще относится к взрослым женщинам.
Надежда поднялась на эстраду и довольно быстро оказалась рядом с приглянувшимся ей парнем. Отпадный ребенок лет двадцати двух, вот только ростом чуточку не удался. С нее примерно, а когда она на каблуках, то явно выше его. Надо надеяться, у него нет никаких комплексов, потому что бывают парни, которые ну никак не могут, если девушка выше. Ладно, преодоление комплексов – это вопрос времени, не более того. Теперь остается выяснить, как он вообще относится к взрослым женщинам.
Она начала покачиваться перед парнем, недвусмысленно поводя бедрами. Глаза его оживились, однако ни шагу навстречу Надежде он не сделал. А когда она словно невзначай прильнула к нему и улыбнулась, он вдруг испуганно заморгал, хотя взгляд его через мгновение вновь сделался прежним – ищущим, блудливым, победительным. Но теперь Надежда смотрела на него совершенно спокойно, свысока, потому что вся натура этого юного Казановы была ей уже ясна.
Не орел, нет, не орел! Навидалась она таких мальчиков, которым ужас как охота залезть красивой женщине под юбку, но их сдерживает страх. Ой, скольких девок он изнурил этими своими глазищами! Каждая думает, что его взгляды что-то значат, а штука в том, что они не значат ровным счетом ничего. Флирт для него форма существования, он даже не соображает, наверное, что женщина может принять его взгляды всерьез. А он этими играми сам себя заводит. И хочется, и колется, и мама не велит. Особенно забавно видеть ужас перед грехом в глазах такого вот дитятки, который сам выставляет себя напоказ и словно бы отполирован многочисленными ласкающими его взглядами, как мужскими, так и женскими. Он работает по ночным клубам, до полусмерти изнуряя свою неокрепшую душу искушениями и соблазнами: похоть, вино рекой, беззаботность, видимо легкие деньги (а на самом деле они никогда не даются легко, не валятся с неба, даже вор ворует, чтобы их получить!), – и при этом держит себя в каких-то страшных тисках, думая, что контролирует ситуацию, что волен выбирать сам, в то время как выбор уже сделан за него, он уже куплен бесом удовольствий: по красивому, капризному, чуточку обрюзгшему личику видно, что много пьет и слишком сытно ест, а с кем ляжет – это лишь вопрос денег. Кто больше заплатит, тот (ну, или та) и уведет красавчика в свою постель, окончательно исковеркает его душеньку.
«Может быть, сговориться с охраной, чтобы придержали его, пока я закончу с Камаевым? А то прямо сейчас пойти трахнуться? Надо думать, здесь есть какие-нибудь кабинетики, VIP – не побоюсь этого слова – залы? Но тогда придется назваться охране. И хороша же я буду, если Камаев приедет, а я в это время стою на коленях и принимаю порцию гормонов! Нет уж, делу время, а потехе час! Пусть дитятко пока поживет».
Нет, все-таки жаль, жаль, что сейчас Надежде некогда заняться этим недорослем. Возможно, вернувшись из Марокко и вступив во владение клубом «Гей, славяне!», она обнаружит его среди этих самых «гей!» – ну что же, печально, печально…
Надежда вдруг обнаружила, что настолько увлеклась своими мыслями о мальчике, что забыла о нем самом. Ребенок поглядывал на нее несколько растерянно, явно не понимая, почему эта секс-бомба, извиваясь в ритме «Эй, мамбо, мамбо Италия!», так недвусмысленно тянулась взглядом к его штанам, а теперь вдруг потеряла к нему всякий интерес.
Одарив его на прощание небрежной полуулыбкой, Надежда вернулась к своему столику и с изумлением обнаружила вместо полупустого полный бокал. Катя, опершись на локоть, с явным трудом фокусировала на ней взгляд.
– Надя, при-ивет! – Она громко хихикнула. – О, извини, я тут без тебя похозяйничала. Свое вино выпила, твое вино выпила и еще заказала такое же. – Катя подняла бокал. – Давай выпьем за тебя, а? Ты такая красивая, такая умная… До чего же я хотела бы быть на тебя похожей! Так, чтобы не отличить. Чтобы меня все принимали за тебя и говорили: «Надюшка, привет!» – Она вдруг громко всхлипнула и начала приподниматься, сгребая свою сумку, такую же нелепую, неуклюжую, как она сама, так же не подходящую к ее наряду, как сама Катя не подходила к вольной атмосфере ночного клуба. – Но никогда, никогда этого не будет, не везет мне в жизни, никогда не везло. И вообще, мне пора. Нечего мне здесь делать!
– Катя, ты что? Ты куда? Погоди! – пробормотала Надежда, откровенно испугавшись, что сейчас оборвется единственная ниточка, ведущая ее к Ольге Еремеевой. – Не уходи! Давай лучше за тебя выпьем, ты мне очень понравилась, очень! Выпьем, а потом пойдем потанцуем, я тебе покажу тако-ого мальчика! Сплошной грех!
«И вся моя интрижка с этим пупсиком тотчас накроется большим медным тазом, потому что лишь только он увидит Катю в опасной к себе близости, как немедленно сделает ноги, – мрачно подумала Надежда. – А и леший с ним! Прошла любовь, завяли помидоры! Таких я несчитано найду, еще и получше, а вот Катю упустить никак нельзя».
– Ну ладно, давай выпьем. – Катя тяжело рухнула на скамью. – Но только ты как хочешь, а я за тебя буду пить. За тебя, Надя. И давай до дна, ладно?
«Может, и лучше, если она напьется и свалится, – размышляла Надежда, холодноватым взглядом эксперта следя, как ее новая знакомая медленно тянет из бокала веселящую и очень даже гремучую смесь. – Поспит где-нибудь в уголочке на диванчике, пока я буду с Камаевым разговаривать, а по утрянке я ее возьму в оборот».
Коктейль показался ей чуточку крепче, чем в прошлый раз. Но еще вкуснее. Словно бы чуть-чуть отдавал можжевельником. Уж не добавили ли туда немножко джина? А что, очень мило получилось!
– Надя, слушай… – Катя сильно провела рукой по глазам, отчего жирные серебристые тени небрежно размазались по лицу. Помада у нее давно поплыла, тушь потекла от слез, румяна тоже расплылись. То есть теперь это была не Катя, а некая клоунская, вусмерть пьяная маска. – Ой, забыла, что хотела сказать… А, вспомнила! Ты знаешь, где здесь туалет?
– Да, умыться тебе не помешает. – Надежда поднялась – и чуть покачнулась, оперлась о столик.
Коктейль определенно был чрезмерно крепок. Может, они его вообще чимером [12] сдабривают, а не джином?!
Эта мысль показалась ей невыносимо смешной, и Надежда меленько захихикала.
– Надька, да ты пьяная! – в полном восторге воскликнула Катя и хлопнула ее по плечу.
Сама не зная зачем, Надежда хлопнула ее в ответ и снова засмеялась. Голова начала кружиться… Это было приятно.
Пьяная? Ну и дура же она, что никогда не позволяла себе опьянеть, вечно чего-то боялась, боялась! А какое дивное ощущение полной свободы! Такое чувство она испытала лишь дважды в жизни: когда видела стремительно удаляющееся от нее лицо Надюшки, летящей в бучило, и потом, через несколько лет, когда зубы Роджера впились в щеку Алима – и Надежда поняла: Хозяину конец! Неужели для того, чтобы стать наконец счастливой, не надо было убивать тех, кто становился ей поперек дороги, а достаточно было просто напиться мартини с шампанским и этим… чимером? Или все-таки джином? Ох, умора, умора!
Вдруг стало тихо вокруг, и Надежда расплывающимся взглядом окинула окрестности. Куда девался народ? И где этот… трусливый Казанова? Почему не слышно оглушающего: «Эй, мамбо, мамбо Италия, эй, мамбо, мамбо Италия!..» Понятно, все это осталось в зале, а Надежда с Катериной вышли в коридор. Где-то там туалет… где-то там.
Ее так резко шатнуло к стене, что Надежда почти с облегчением закрыла глаза, лишь бы избавиться от назойливого кружения мира вокруг. И наконец-то она поняла, чего ей хочется больше всего на свете. Отнюдь не потрахаться с тем мальчишкой в VIP, так сказать, кабинете. Спать ей хочется. Спать! И больше ничего!
– Надя, ты как? – осторожно спросила распатланная, перемазанная косметикой женщина, чуть приподнимая за подбородок поникшую платиновую коротко остриженную головку.
– Зачем только этих дур сюда пускают? – сказал педик-блондин педику-брюнету, с презрением озирая двух женщин. Сказать по правде, вид у обеих дамочек был несусветный даже с точки зрения нормального мужчины, а уж тем паче – этих двух ошибок природы.
Та женщина, которая еще держалась на ногах, проводила парочку гомиков нетерпеливым взглядом, а потом выхватила из своей старомодной сумки сотовый телефон и набрала номер:
– Это «Скорая»? Приезжайте! Быстрей!
И затравленно оглянулась. Коридор в эту минуту оказался пуст, поэтому некому было обратить внимание на небольшую странность: вызывая «Скорую», женщина не назвала адреса, по которому надо было приехать.
Буквально через пять минут после этого странного звонка белый «Фольксваген» с табло над ветровым стеклом «Интенсивная терапия», мягко оседая на выбоинах – непременной принадлежности всякой российской дороги, выполз из-под арки и остановился рядом с узенькой лестничкой, над которой находилась голубая-голубая, не бывает голубей, вывеска с изломанной надписью: «Гей, славяне!» Дверь была заперта, но, когда худощавый черноглазый доктор воткнул палец в звонок и нипочем не пожелал отпускать, ее наконец-то открыли. Качок с табличкой на груди «Вилен» выглянул и грозно уставился на доктора, имевшего на груди свою табличку: «Доктор Вениамин Белинский».