Но если допустить такое, тогда… Ну уж нет, скорее всего, дело все-таки во влажности. «Надо будет предупредить Уорда, что его новая скрипка особенно чувствительна к дурной погоде», — решил Харт и выбросил дурацкие суеверия из головы.
Бетховен, Квартет № 14 Москва, 2012
Исчезновение скрипача вслед за скрипкой возвращало Штарка в исходную точку так бодро начавшегося расследования. Нет Роберта Иванова — некому точно опознать скрипку по присланным Молинари фотографиям. Вряд ли Иноземцев так уж хорошо изучил инструмент товарища по ансамблю. А мастер Амиранов, как верно заметила Софья, старенький и видел эту — или похожую — скрипку больше двадцати лет назад, причем уверенно утверждал, что никакого отношения к Страдивари она не имеет. И что, в сущности, узнал Иван? Да ничего определенного. В любом случае недостаточно, чтобы страховая компания, клиент Молинари, могла принять качественное решение.
Что делать дальше? Раскапывать историю скрипки в полицейских архивах, как предполагалось изначально, или искать пропавшего скрипача Иванова?
Сам-то Штарк предпочел бы рыться в бумагах — розыски человека представляются ему почти непреодолимо трудной задачей. Но, если рассуждать логически, более свежий след сулит и более скорый результат, думает Иван, наливая себе на кухне «Арманьяк». Софья уже легла спать: Штарк просидел с Иноземцевым в «Чайковском» до закрытия заведения, а заканчивали они разговор на ступеньках памятника Маяковскому и разошлись, только чтобы не опоздать на последний поезд в метро.
Скрипач рассказал Штарку про концерт в Малом зале, про вечеринку с «Дьявольскими трелями» и утреннее вызволение Иванова из полицейского участка. С того дня никто из друзей не видел Иванова, не показался он и родителям. На вопрос, почему распался «Сибелиус-квартет» — ведь Иванову можно было найти замену, — бывшая первая скрипка отвечал неохотно. Но Иван заключил по косвенным признакам: другие музыканты квартета, виолончелист Дорфман и альтист Чернецов, обвинили Иноземцева в том, что тот неправильно повел себя с Ивановым, и не захотели больше иметь с ним дела.
В рассказе скрипача явно чего-то не хватало. В том, как развивался триумфальный апрельский вечер распавшегося квартета, ничто не предвещало драматической развязки с исчезновениями. Ну, выпили после концерта, ну, сыграл Иванов «Дьявольские трели», ну, поехал спать. И остальные скоро разошлись. Так почему Иванов оказался утром в милиции в невменяемом состоянии? Поехал из «Реставрации» куда-то еще? Или кто-то на улице отобрал у него инструмент?
Не хватает хотя бы еще одной версии того вечера, думает Штарк. Телефоны Дорфмана и Чернецова он у Иноземцева выпросил и намерен утром им позвонить. Может быть, они что-то заметили, — что Иноземцев упустил из виду или о чем умолчал.
Иван слышит, как скрипит дверь спальни: видимо, как он ни старался, своим шуршанием на кухне разбудил-таки Софью. Она усаживается напротив него в незапахнутом халате, трет заспанные глаза.
— Ну как, удачно?
— Ты чего вскочила? Разбудил тебя?
— Отвыкла без тебя спать, — жалуется она.
— Я как раз собирался ложиться.
— Налей мне лучше немножко, расскажи, как пообщались… А хотя какое там, нельзя мне, — спохватывается она.
Понимающе кивнув, Иван пересказывает Софье разговор с Иноземцевым.
— И главное, понимаешь, непонятно, что случилось ночью. Этот Иванов вроде домой поехал. Иноземцев говорит, что он не пьяница, ну то есть вряд ли пошел искать «продолжения банкета». И вдруг полиция, скрипки нет, хлоп — вот и самого его нет. И непохоже, чтобы на него напали, — Иноземцев говорит, что следов побоев не было.
— Слушай, а с чего это вдруг Иванов стал в клубе играть на скрипке?
— Погоди, дай вспомню, что Иноземцев говорил… Ну да, там была какая-то девушка, попросила его сыграть.
— А она, случайно, потом не с ним ушла?
— Вроде он один ушел.
— А она — за ним?
— Я про это не спросил. И даже не знаю, что за девушка.
— Эх ты, сыщик, — укоряет Ивана Софья. Ему и в самом деле становится немного стыдно: всякий профессионал на его месте искал бы женщину, следуя старому правилу.
— Пойдем спать, Сонь, — просит Иван. — Утром стану опять всех расспрашивать.
Уже в постели Софья шепчет ему на ухо:
— Ты теперь собираешься искать Иванова, а не скрипку?
Иван в полусне бормочет что-то утвердительное.
— Я так и знала, что ты опять впутаешься в историю, — еле слышно говорит она, обнимая его.
Будит их телефонный звонок. За месяцы безделья Иван и Софья отвыкли рано вставать. Хватаясь за телефон, Штарк видит на нем время — девять утра.
— Иван Антонович? — слышит он в трубке. Штарк со школы ненавидит обращение по отчеству. Почему в каждый разговор с чиновником, например, оказываются втянуты отцы? Поэтому отвечает Иван отрывисто:
— Да. Кто это?
— Это Константинов Алексей Львович, — слышится в трубке учтивый, но властный голос. — Вы вчера встречались с одним моим знакомым, Николаем Иноземцевым. Я бы тоже хотел поговорить с вами. Вас не затруднит подъехать ко мне в банк?
Штарк, конечно же, знал о предправления «Госпромбанка», но видел его только на фотографиях и уж точно не ожидал, что тот так запросто позвонит ему с утра на мобильный.
— Не затруднит; только, если можно, во второй половине дня. У меня с утра назначена встреча.
— Хорошо, приезжайте к двум. Я переведу звонок на мою помощницу; дайте ей номер машины, чтобы вас пропустили на подземную парковку.
— Я на метро приеду, — бодро отвечает Штарк.
После короткой паузы Константинов сухо произносит:
— Хорошо. До встречи.
Сидя голый на кровати, Штарк набирает телефон Дорфмана. Но тот не отвечает и после десятого гудка — видимо, спит богатырским сном. Тогда Иван звонит Чернецову. Альтист тоже долго не берет трубку, но наконец откликается тяжелым, явно похмельным голосом.
— Здравствуйте, Владимир. Меня зовут Иван Штарк, я звоню по довольно важному делу, связанному с вашим знакомым, Робертом Ивановым.
— Погоди, не так быстро, — бормочет Чернецов. — При чем тут Боб? Он нашелся?
Даже не с похмелья, а пьян до сих пор, думает Штарк и отвечает беззаботно:
— Пока нет, но найдется. Куда мне подъехать?
— Подъехать… Ну, на Волгина, двадцать один. Квартира восемнадцать. Пива возьми только, ладно?
Через час Штарк звонит в дверь восемнадцатой квартиры. Путь до двери занимает у альтиста Чернецова не меньше пяти минут. Распахнув дверь так, что Иван инстинктивно отступает на шаг, он мрачно интересуется:
— Ты кто?
— Иван Штарк. Я звонил час назад. Принес пива.
— Звонил? Это может быть… А вот пиво — хорошо.
Чернецов ниже Ивана как минимум на голову, но заметно шире в плечах. Он похож скорее на борца, получившего травму и потому вошедшего в штопор, чем на классического музыканта. Физиономия его опухла так, что непонятно, как он вообще видит Ивана сквозь тугие щелки, этим утром заменяющие ему глаза. Нетвердыми шагами полуодетый альтист бредет на кухню, Иван в летнем костюме, с пакетом, в котором позвякивают бутылки, — за ним. Приняв от Штарка бутылку «Крушовице», Чернецов нашаривает на столе среди грязной посуды зажигалку, сдергивает ею крышку и присасывается. Влив в себя две трети бутылки, он, кажется, чуть лучше ориентируется в пространстве. Но поскольку пьет он явно не первый день, просветления надолго не хватает.
— Пойдем в комнату, — приглашает он хрипло. — Только… погоди. Там у меня…
Навстречу им в коридор выходит, чуть пошатываясь, девица со спутанными светлыми волосами. Из одежды на ней только махровое полотенце, которым она обернулась довольно небрежно.
— Ксю! — радуется ей Чернецов. Лицо девы остается мрачно-сосредоточенным. — Пива хочешь?
— Я не похмеляюсь, — степенно отвечает Ксю и бредет на кухню курить и пить воду из чайника. Полотенце почти ничего не прикрывает, и Штарк заливается румянцем. Ноги у подружки Чернецова такие, что высокие каблуки им не нужны, а грудь выглядит слишком бодро для похмельного утра.
— Я хотел поговорить о Роберте Иванове, — говорит Иван, когда Чернецов плюхается в кресло и залпом допивает пиво.
— Ксю, будь другом, принеси еще пивка, — кричит альтист. Через пару минут девица возвращается с открытой бутылкой, из которой делает на ходу несколько мелких глотков. Ни один из мужчин не упрекает ее в непоследовательности.
Штарк протягивает Чернецову уже порядком захватанные фотографии скрипки. Альтист вяло перебирает их, Ксю смотрит ему через плечо.
— Да, это Боба скрипка. И чего?
— Насколько я понимаю, она нашлась. Теперь остается найти самого Боба, чтобы сказать ему об этом.
— Легко сказать, найти Боба… Он ни на звонки не отвечает, ни на письма. Был Боб — и весь вышел.
— Да, это Боба скрипка. И чего?
— Насколько я понимаю, она нашлась. Теперь остается найти самого Боба, чтобы сказать ему об этом.
— Легко сказать, найти Боба… Он ни на звонки не отвечает, ни на письма. Был Боб — и весь вышел.
— Я собираюсь его найти, — говорит Иван. — Только для этого мне надо понять, как он пропал.
— Ты из ментовки, что ли? — Чернецов ставит бутылку на пол, словно в ней может быть какой-нибудь полицейский яд.
— Нет. Я работаю на американскую страховую компанию.
— Ни фига не понимаю.
— Это длинная история.
— Длинную не надо, — машет рукой альтист. — К длинной я не готов.
— Если коротко, я хочу знать, что случилось с Ивановым. Почему он пропал.
— Мы тоже голову ломали, но так и не поняли. Этот гондон Иноземцев чего-то недоговаривает. Знаешь Иноземцева?
— Вчера познакомились.
— Гондон.
Штарк чувствует, что разговору недостает содержательности.
— Иноземцев сказал мне, что вы были в клубе после концерта, Боб играл там на скрипке, а потом ушел.
— Играл — не то слово. Он так играл, что… Анечка даже расплакалась. Знаешь Анечку Ли?
Вот как, оказывается, звали женщину, которая была с музыкантами в клубе, думает Иван.
— Не знаю. У тебя есть ее телефон? Я хочу поговорить со всеми, кто там был.
— Анечкин телефон только у спонсора есть. Это спонсорская Анечка, — качает головой Чернецов под хихиканье Ксю.
— Спонсор — это Константинов? Из «Госпромбанка»?
— Угу. Он везде таскал ее с собой.
— Это она в клубе попросила Боба сыграть?
— Да. А он не хотел. Чуть ее не послал. Но Константинов сказал выполнять, он и пошел на сцену.
— А потом сразу ушел, да?
— Принял стакан и ушел. Потом Анечка ушла, потом мы тоже скоро. Устали после концерта.
Штарк понимает, что все вполне могло быть так, как предположила Софья. Иванов сыграл для этой Анечки, да так, что она прослезилась. И ушла она вскоре после него. К нему? Спонсорская Анечка…
— А сам ты чего пиво не пьешь? — спрашивает Чернецов.
— Так… не пью я по утрам, — пожимает плечами Иван.
— А я пью — утром, днем и ночью тоже пью. Мы с Ксю все время пьем. — Альтист обнимает подружку, присевшую на подлокотник кресла.
— Зачем? — спрашивает Штарк.
— А фигли нам, кабанам?
Ивану уже очевидно, что большего он вряд ли добьется. Может быть, Дорфман уже проснулся. Так что он поднимается, слегка кланяется развратной Ксю, у которой совсем сползло махровое полотенце, и машет рукой Чернецову.
— Я позвоню еще, если узнаю что-нибудь.
— Давай. Я тут буду.
У Дорфмана в час репетиция в Доме музыки на Красных холмах, так что он готов встретиться там минут через сорок.
— Вы с кем уже говорили? — спрашивает Штарка виолончелист.
— С Иноземцевым и Чернецовым.
— Н-да.
— Простите?
— Тогда вы вообще ни черта не поняли.
— Пожалуй, не понял, — легко соглашается Иван. — Может, вы мне что-нибудь проясните.
— Это я могу.
Впрочем, Иван слышит в тоне Дорфмана насмешку.
На скамейке перед Домом музыки музыкант сладко потягивается, подставляя пухлые щеки солнышку. Этот точно не пил всю ночь, думает Штарк, просто поспать любит, вот и не ответил на звонок.
— Объясните первым делом, в чем ваш интерес? — спрашивает виолончелист.
Штарк даже не знает, что ему больше нравится: похмельный ступор Чернецова или вот такое хитрое — евреистое, мелькает у него неизбежная мысль — любопытство. Но и в этот раз, не видя никакого смысла врать, коротко излагает суть дела. И снова достает фотографии.
— Похоже на скрипку Боба, но на самом-то деле только он может точно сказать, — говорит Дорфман, рассмотрев распечатки.
— Да, поэтому мне важно найти Боба, — кивает Штарк и добавляет, чтобы придать своему статусу немного официальности: — Дело вообще довольно важное для нас, «Мидвестерн мьючуал» — крупный клиент.
— Сколько бы вы заплатили за информацию о Бобе?
Тьфу, надо было молчать про крупного клиента!
— Об этом мне надо советоваться с партнером. Ну, и все зависит от того, какая информация.
— У меня никакой нет, — честно признается Дорфман. — Но Боб может выйти на связь, когда ему надоест прятаться. Мы же его искали с Чернецовым, пока Вовка не запил. На работу Боб никуда не устроился, ни в один оркестр, на что он живет — черт его знает. Не в переходе же играет на китайской скрипке за сто баксов. Хотя всякое может быть.
— Почему всякое?
— Боб непростой. Тихий, но черти в нем водятся будь здоров. Я до сих пор забыть не могу, как он в клубе выступил. Никогда такой игры не слышал, разве что в записи, от какого-нибудь Перельмана.
— Вы же хорошо его знали, играли вместе; то есть тогда, в клубе, он показал что-то особенное?
— Играли вместе — да, и выпивали вместе, но чтоб я хорошо его знал — сказать не могу. А что показал особенное — это мягко говоря. Аж искры летели.
— Михаил, а скажите, много там было народу? В клубе?
— Нет. Сидели компании по углам. Двое каких-то с сигарами, я помню, в шахматы играли. Какие-то иностранцы в пиджаках коньяк пили; один крикнул «браво», когда Боб доиграл.
— Как вы думаете, из тех, кто слышал Боба, мог кто-нибудь украсть у него скрипку? Или отнять?
Дорфман ненадолго задумался.
— Теоретически — да. Вообще, в «Реставрации» публика не такая, там дорого и много своих… ну, знакомых хозяина. Но черт его знает. Это же Москва.
— Вы не москвич?
— Я из Новосибирска. Боб у нас был москвич. Чернецов из Ростова, Иноземцев… Пес его знает, откуда он.
— Мне Чернецов сказал, что когда Боб доиграл, то одна женщина плакала. Которая с вами была. Анечка.
— Да. Это девушка банкира, Константинова. Он наш спонсор был. Она же и попросила Боба сыграть.
— А правда, что она почти сразу за Бобом ушла оттуда? Из клуба?
Дорфман некоторое время смотрит на Ивана ничего не выражающими глазами, затем медленно переставляет футляр с виолончелью к дальнему концу скамейки, поднимается и вдруг резко хватает Штарка за грудки.
— Я так и думал, что тебя Константинов прислал. Мьючуал-фуючуал… Какого хрена вам еще надо? Сам пусть разбирается со своей личной жизнью. А квартета нет больше, каждый крутится как умеет, — оставьте нас в покое, понял?
От неожиданности Штарк на секунду перестает соображать — еще и очки свалились у него с носа, — а потом рефлекторно наклоняет голову и бьет Дорфмана лбом в переносицу. Откуда у него такие рефлексы, он будет раздумывать еще долго: Иван не дрался со школы и убедил себя, что никогда не будет. Насилие всегда претило ему.
Размазывая по лицу кровь левым рукавом, Дорфман замахивается правой: кулак у него нешуточный. Но Иван выставляет вперед длинную руку и слегка отклоняется в сторону, так что ослепший от слез виолончелист промахивается.
— Да погоди ты! Не присылал меня Константинов! Я с ним только сегодня встречаюсь в первый раз, в два часа! Задам ему те же вопросы!
Говоря это, Штарк извлекает из кармана пиджака пачку бумажных салфеток, оставшуюся от недавней простуды, и протягивает Дорфману, а сам наклоняется за очками. Слава богу, целы.
Виолончелист, явно парень отходчивый, садится, берет салфетку и продолжает размазывать кровь уже ею.
— Дайте я вам помогу, — с состраданием говорит ему Штарк.
Вместе им удается наконец превратить Дорфмана из персонажа дешевого ужастика в виолончелиста, у которого через четверть часа репетиция. Нос у музыканта, однако, распухает на глазах.
— Ну почему вы решили, что я от Константинова?
— Потому что он уже присылал людей. Из службы безопасности, — уже спокойно отвечает Дорфман. — Очень Анечкой интересовались. Я так понял, она тоже исчезла.
Ну и дела, думает Штарк. Нужно будет хорошенько поразмыслить по дороге, как говорить с Константиновым.
— Михаил, вы простите меня за… ну, за ваш нос. Просто вы так неожиданно меня схватили, и я…
— Да ладно, говно вопрос, — ворчит Дорфман, подбирая виолончель. — Я думал, ты еще один из этих. А я шлю «Госпромбанк» к едрене матери. Играю в оркестре, никого не трогаю… Найдешь Боба, скажи мне, ладно? Может, Вовка бухать перестанет, замутим что-нибудь опять.
— Скажу, — обещает Штарк.
У него чуть больше часа до встречи в «Госпромбанке», на Чистых прудах. Так что еще некоторое время он сидит на скамейке, смотрит на замерший в пробке кусочек Садового кольца и, вместо того чтобы обдумывать предстоящий разговор с Константиновым, корит себя за давешний удар головой. «Совсем я отвык от людей, — думает он. — Никуда не годится, пора заняться каким-нибудь делом. Может, даже из вот этого что-то получится. Почему бы и нет». Один товарищ Штарка по финансовому институту работает же в фирме «Кролл», занимается экономическими расследованиями — никакой он не оперативник, такой же аналитик, как Иван, но, видимо, душа лежала к такой работе, не забыл читанные в детстве книжки. А сам Штарк до сих пор не уверен, что способен что-то расследовать, кого-то ловить, — сегодня вот ударил человека по лицу, а завтра что? Застрелит какого-нибудь жулика?