«Ла Тортуга» еще не стукнулась бортом о потемневшие бревна пирса, как Мазур разглядел со своего места изящную фигурку в белоснежных шортах и синей маечке – и, вместо того, чтобы испытать эстетическое удовольствие, а то и грешные желания, тяжко вздохнул. Это было еще одно неизбежное зло, правда, не столь вредное, как Мозговитый...
Определенно перехватив его взгляд, – красивые девушки на это мастерицы, куда там радару – Наталья вскочила с чистенького деревянного ящика, на котором сидела, как школьница в классе, подхватила сумку и энергично направилась к суденышку. Остановилась у кромки причала, закинула за спину роскошные белокурые волосы и, сунув ладони в задние карманы шортиков, стала пытливо наблюдать за искателями удачи – слава Богу, не делая попыток извлечь из сумки фотокамеру. Все же – не особенно вредная...
Девушка сделала движение, словно намеревалась бесцеремонно прыгнуть на борт.
– Эй, эй! – хмуро сказал Мазур. – Женщина на корабле – к несчастью.
Она послала Мазуру ослепительную улыбку:
– А если я еще не женщина, Джонни?
– Все равно, – сказал Мазур угрюмо. – Важен принцип, а не юридическая казуистика.
Она понимающе покачала головой:
– Насколько я могу догадаться, от вас и сегодня ускользнуло пресловутое сокровище?
– Вы невероятно проницательны, мисс, – сказал Mазyp, хозяйственно следя, как Викинг закрепляет швартов. – Мы и сегодня ничего не нашли.
– И никаких следов? Хотя бы на дюжину строк?
– Ни малейших, – сказал Мазур. – Видели, правда, на дне судовую машину – паровую, явно почтенного возраста. Но это вряд ли вашу газету заинтересует, я думаю?
– У рифов возле Безымянного?
– Ага.
Наталья грустно сказала:
– Тут не то что дюжиной – ни единой строчкой не пахнет. Это, ручаться можно, машина с «Южной звезды». А «Южная звезда» не тянет даже на призрак сенсации... Про нее все прекрасно известно.
– И что? – с вялым интересом спросил Мазур.
– Ровным счетом ничего интересного. Во время гражданской войны в Штатах южане на ней везли селитру из Каракаса. Для выработки пороха. Корабль попал в шторм, почти весь экипаж спасся, и его потом сняли с Безымянного, а груз потонул. Ничего интересного. Был там, правда, железный ящик с судовой казной, но его году в девятьсот шестом подняли какие-то ребята из Луизианы, от чего нисколечко не разбогатели, едва окупили расходы на экспедицию. Вот если бы «Звезда» затонула по пути в Венесуэлу, когда везла изрядно золота, чтобы расплатиться за селитру...
– Однако, – сказал Мазур с некоторым уважением. – Вы, мисс, не просто очаровательное создание, а ходячая научная библиотека...
Наталья прищурилась:
– Моя хрупкая и беззащитная красота вас не должна вводить в заблуждение, Джонни. Я еще и газетная акула, беспринципный и хваткий репортер...
– Я это уже понял, – сказал Мазур.
И подумал, что девчонка себе беспардонно льстит. Какая к черту акула, коли до сих пор так и не пробилась ни в одну из трех самых респектабельных газет острова? Подвизается во второразрядной, каких тут с полдюжины, ежедневно ждет удачи, но пока что немногого добилась...
А впрочем, учитывая его жизненный опыт, следовало воздержаться от скоропалительных заключений. Как показывает практика, порой такие вот шустрые смазливые девочки прозябают в дешевых газетках отнюдь не по причине нерасторопности, и слово «прозябают», собственно, следует взять в кавычки. Кто ее знает, особенно когда речь идет о бойком месте вроде приютившего их независимого острова...
– Будете сегодня во «Флибустьерской гавани», Джонни?
– Наверное, – сказал Мазур.
– Приходите, я-то точно буду. Обещаете?
– Господи ты боже мой! – сказал Мазур. – И с чего это такой девушке вертеться вокруг скучного бродяги вроде меня?
Наталья ослепительно улыбнулась:
– Потому что вы – мой золотой фонд, Джонни. Как, к примеру, лорд Шелтон. Кто вас знает, вас или его, вдруг да раздобудете что-нибудь интересное? И я, уж будьте уверены, успею первой, окажусь рядом раньше любого конкурента...
– Вот, значит, как, – сказал Мазур, изобразив на лице крайнюю удрученность. – А я-то, простая душа, в самонадеянности своей полагал, что тут некая романтическая подоплека...
– Как знать, Джонни, как знать... – она улыбалась широко и уверенно, блестя безукоризненными жемчужными зубками, сияя синевой глаз. – Если у вас найдется чем меня заинтересовать, можно будет поговорить и о романтике. Пока вы не нашли ваш золотой галеон, вы ведь не особо и романтичны, верно? А вот если... Всего хорошего. Жду вечером в «Гавани».
Она гибко наклонилась, подхватила сумку с фотокамерой, закинула ее на плечо и, не оглядываясь, направилась к выходу с пирса. Глядя, как покачиваются обтянутые белоснежными шортиками бедра, Мазур наконец-то вспомнил о грешных желаниях и мечтательно вздохнул: должна же быть в жизни какая-то романтика?
– Вы еще облизнитесь, – сварливо протянул незаметно подошедший Мозговитый. – Стопроцентно подозрительная особа, так возле и вертится. Сама говорила, что в ней немало русской крови – а это, знаете ли, наталкивает на размышления и логические рассуждения. Какие русские оказывались за рубежом, вы не хуже меня знаете. Хорошо еще, если дедушка был врангелевским поручиком, а если что похуже?
– По моему глубокому убеждению, – рассеянно отозвался Мазур, – эта особа слишком молода для того, чтобы служить некогда у Власова.
– Дурачком не прикидывайтесь! Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Вы как-то легкомысленно подходите... А если она шпионка?
– Ну и что? – пожал плечами Мазур. – Нет, серьезно – ну и что? Хорошо, допускаю, она шпионка. И что прикажете делать? Кирпичами в нее кидать с палубы? Кричать: «Изыди, сатана?» Ну, шпионка. Дело, в принципе, житейское...
– Я вас решительно не понимаю, – очень нехорошим голосом сказал Мозговитый.
– Не сомневаюсь, – сказал Мазур серьезно. – Давайте расставим точки, а? Вы, голубь мой, насколько я знаю, черт-те сколько лет рисовали засекреченным карандашом засекреченные шестеренки в одном из таких мест, которых вроде бы и не существует вовсе... Что ж, занятие почтенное и нужное стране, кто бы спорил. Но, душевно вас прошу, не лезьте в мою область. Не хочу хвастать, но шпионов я в жизни повидал, имею некоторый опыт в обращении. Или вы полагаете, что эта сопля с круглой попкой сможет меня в одночасье очаровать и завербовать? Кишка тонка... Видывали мы лилипутов и покрупнее. Так что занимайтесь своими делами и не учите меня моим.
– Я просто хотел напомнить о бдительности...
– Вот и спасибо, что напомнили, – без улыбки сказал Мазур. – А то я что-то о ней, родимой, совершенно забыл...
– Мне тоже так кажется, – идиотски серьезным тоном сказал Мозговитый. – Вы болтаетесь по кабакам, просиживаете там чуть ли не до утра. Возможны провокации.
– Возможны, – согласился Мазур. – Как в таком деле без них.
– Хороводитесь с тамошними девками...
– Ага, – сказал Мазур. – И, если уточнить, аккуратно с ними расплачиваюсь по таксе, а то и прибавляю премиальные, чтобы прослыть щедрым, свойским парнем... Родной мой, позвольте вам напомнить, кто мы сейчас. Мы сейчас никак не идеологически выдержанные ребята с советским паспортом в кармане и табличкой на груди: «Руссо туристо, облико морале!». Мы все, в том числе и вы, – беспринципные авантюристы, бродяги без роду без племени. И мы просто обязаны, согласно взятой на себя роли, торчать вечерами во «Флибустьерской гавани», пить виски и цеплять тамошних шлюх. Потому что именно такого поведения, поверьте моему слову, от нас ждут. А вот если вы, родной, будете и впредь обходить кабак десятой дорогой и воротить нос от девок, то очень быстро по нашему кварталу пойдут разговоры, что вы не иначе как педераст... Я вас умоляю, не сверкайте так глазами и не пускайте дым из ушей! Я говорю серьезно. Мы на Карибах, знаете ли. Народ тут легкомысленный и горячий. И рассуждает незатейливо: не ходишь к девкам – значит, педераст. Ну, в крайнем случае, скряга...
Натянуто улыбаясь, Мозговитый сказал:
– Своеобразно вы рассуждаете...
– А это не рассуждения, – сказал Мазур холодно. – Считайте это инструктажем, который проводит человек, гораздо лучше вас понимающий в таких делах. И этому человеку вы, между прочим, обязаны подчиняться, если не забыли.
– Прекрасно помню. Вы меня, чего доброго, еще заставите...
– А что, это мысль, – сказал Мазур. – Подите-ка вы сегодня по девкам. Деньги я вам выдам. Возьмите хотя бы Линду, я ж видел, как вы позавчера ее взглядом оглаживали...
– Это приказ?
«Надоел ты мне хуже горькой редьки, немочь бледная», – подумал Мазур и сказал непререкаемым тоном:
– Это приказ. Роль нужно играть скрупулезно.
– И вы, я полагаю, не откажетесь потом подтвердить, что отдавали мне именно такие приказы?
«По рылу бы, – мечтательно подумал Мазур. – По ушам бы...»
Натянуто улыбаясь, Мозговитый сказал:
– Своеобразно вы рассуждаете...
– А это не рассуждения, – сказал Мазур холодно. – Считайте это инструктажем, который проводит человек, гораздо лучше вас понимающий в таких делах. И этому человеку вы, между прочим, обязаны подчиняться, если не забыли.
– Прекрасно помню. Вы меня, чего доброго, еще заставите...
– А что, это мысль, – сказал Мазур. – Подите-ка вы сегодня по девкам. Деньги я вам выдам. Возьмите хотя бы Линду, я ж видел, как вы позавчера ее взглядом оглаживали...
– Это приказ?
«Надоел ты мне хуже горькой редьки, немочь бледная», – подумал Мазур и сказал непререкаемым тоном:
– Это приказ. Роль нужно играть скрупулезно.
– И вы, я полагаю, не откажетесь потом подтвердить, что отдавали мне именно такие приказы?
«По рылу бы, – мечтательно подумал Мазур. – По ушам бы...»
– Да Бога ради, – сказал он.
И с облегчением отвернулся. Троица подчиненных стояла поодаль, не вмешиваясь, разумеется, в дискуссию, с абсолютно непроницаемыми лицами. Не вчера погоны надели, понимали жизнь...
– Пошли, – распорядился Мазур.
Они гуськом спустились на пирс и зашагали мимо неказистых суденышек, таща на плечах акваланги и прочие причиндалы, а Крошка Паша вдобавок пер еще и объемистый ящик с тонкой электронной аппаратурой, которую тоже никак не годилось оставлять на ночь на борту, чтобы не стибрил кто-нибудь хозяйственный.
Вышли из порта, уверенно двинулись по узкой улочке, застроенной ужасно старомодными домами, помнившими еще испанское владычество и последние осколки «берегового братства». Там и сям во множестве произрастали пальмы и массивные кактусы, яркие, незнакомые по названиям тропические цветы красовались повсюду, словно лопухи в Подмосковье, воздух был насыщен незнакомыми запахами, все здесь не такое, чужое насквозь – но красивое и экзотическое, чего уж там...
Попадавшиеся навстречу люди смотрели на них, словно на пустое место, так что в пору было чувствовать себя невидимками. Все дело в принятой на себя роли. Каждая собака здесь знала, что эти парни на «Ла Тортуге» заявились сюда, чтобы, руководствуясь неведомо где раздобытой точной картой, отыскать на дне старинный испанский галеон, груженный золотом. А посему Мазур и его команда автоматически стали для аборигенов скучнейшей деталью пейзажа, на которую так же нет смысла обращать внимания, как на траву под ногами или чахлую пальму на перекрестке...
За последние десятилетия по Карибскому морю и его островам шныряла прямо-таки неисчислимая рать кладоискателей с точными картами, большей частью трудолюбиво сфабрикованными беззастенчивыми ловкачами. Справедливости ради следует уточнить, что иные из них – примерно один на тысячу – и в самом деле что-то находили, иногда весьма грандиозное в денежном выражении. Но остальным не везло, и хорошо еще, если они возвращались живыми...
Спору нет, и в море, и на островах наверняка скрывалось еще множество кладов – испанские золотые галеоны и в самом деле тонули некогда во множестве, а пираты и впрямь закапывали немаленькую добычу. Другое дело, что везло одному на тысячу. Но, главное, кладоискатели настолько примелькались, что не вызывали ни малейших подозрений. Более того, от них заранее ждали, что они будут беззастенчиво врать обо всем, что касалось их предшествующей жизни, – а это опять-таки облегчало работу...
А в общем и целом дела пока что шли неплохо – только бы не сглазить...
Глава вторая Светская жизнь на Карибах
Минут через сорок, после непритязательного и будничного по здешним меркам ужина (поджарка из дикой свиньи-пекари, вареные крабы и пастила из кактуса-опунции на десерт), Мазур вышел на улицу, в жаркую темноту. Тиха карибская ночь. Луна уже стояла высоко, заливая все вокруг холодным голубоватым сиянием, ярко светилось пригоршней огромных звезд созвездие Плеяд, желтым кругляшком сверкал Юпитер – и Млечный путь, конечно же, протянулся от горизонта до горизонта неисчислимым множеством огней. Одним словом, куда не глянь – дурная экзотика – лохматые кроны пальм на фоне звездного неба, причудливые силуэты кактусов, женское повизгивание в отдалении, смех и болтовня на чужом языке, неподалеку брякает банджо; народонаселение, не достигшее еще почтенного возраста, развлекается, как может.
Уличные фонари в здешнем районе считались непозволительной роскошью, но луна светила ярко, и Мазур уже прекрасно знал дорогу. Перекатывая во рту незажженную сигарету, он уверенно направился в сторону «Флибустьерской гавани» – первый парень на карибской деревне, в парадных джинсах и белой майке с синей акулой на груди. Голову украшала бейсболка – опять-таки белая, свидетельствовавшая, что ему ровным счетом нечего сообщить неизвестному связному. Будь у него какие-то новости, возникни потребность в связи, следовало согласно инструкции напялить синюю бейсболку и заявиться в ней в «Гавань» – а там уж к нему подойдет с оговоренным паролем связной, и Аллах ведает, кто это будет. Вполне может оказаться, кто-то из завсегдатаев «Гавани», примелькавшихся за неделю. Даже наверняка. И вряд ли это будет европеец. «На острове вас прикрывают кубинцы», – буднично и веско сказал вице-адмирал. – У кубинцев в том районе отлично налаженная сеть.
Вот это оказалось приятное известие. Гораздо легче работать, гораздо увереннее себя чувствуешь, когда знаешь, что тебя прикрывают кубинцы. За спину можно не беспокоиться. В свое время Мазур работал с кубинцами бок о бок – в знойной жаркой Африке, и с тех пор крепко уяснил, что на парней Фиделя можно полагаться в самых трудных делах...
«Флибустьерская гавань» помещалась в длинном низком строении опять-таки испанской постройки. Власть здесь менялась не раз, но без особенных сражений, так что Старый Город неплохо сохранился со времен гордых идальго, и даже долгое британское правление не уничтожило старых традиций – иные до сих пор измеряли длину не в футах и ярдах, а в брасах[1], именуя друг друга не «сэр» или «мистер», а «сеньор».
Мазур не спеша шагал к строению с ярко освещенными окнами, откуда доносился какой-то модный американский шлягер. Собственно, как легко догадаться, никакого такого Мазура тут не было вовсе.
Был безродный космополит по имени Джонни Марчич – хорват по происхождению, в жизни не бывавший на земле предков, поскольку его почтенный родитель в сорок пятом бежал из Югославии по каким-то своим «веским причинам». На сей счет у Мазура имелся целый ворох тщательно продуманных спецами недомолвок, из которых любой неглупый собеседник мог сделать вывод, что Марчич-папаша имел неосторожность активно воевать отнюдь не на той стороне, что победила в сорок пятом. Ну, а потом беглеца долго и преизрядно мотало по свету, пока он не осел в Австралии и не родил сыночка, Джонни – каковой, в свою очередь, немало помотался по шарику, всевозможными способами зарабатывая на хлеб, – и вот теперь, раздобыв верную карту, искал испанский галеон. Ладно скроенная была легенда, убедительно мотивировавшая как незнание Мазуром хорватского, так и многие другие детали путаной биографии...
Нечто похожее имело место быть и в случае с Викингом – его родители, если кому вдруг станет интересно, сбежали морем в Финляндию из Прибалтики в том же сорок пятом году – и отпрыск опять-таки немало помотался по свету. Примерно так же обстояло и с остальными членами группы, включая Мозговитого – народец заковыристого происхождения с причудливой автобиографией, без родины, корней и оседлости, везде чужие и везде свои...
Он распахнул скрипучую дверь и вошел, направился к своему столу, казавшемуся свободным. Под потолком ожесточенно крутились два вентилятора, размешивая сизые пласты табачного дыма, играла музыка, было шумно, но гомон не перерастал ни в какую вакханалию – в общем, пристойная атмосфера, как-никак не притон, а вполне респектабельный кабачок, пусть и третьеразрядный. Притонов тоже хватало, но не в этом квартале.
Туристов здесь почти не бывало, и потому в оформлении кабака не усматривалось особенной экзотики – так, несколько неизбежных деталей вроде парочки перекрещенных старых сабель над стойкой, потемневшего штурвала на стене и засиженной мухами картины. На ней крайне живописный джентльмен удачи с ножом в зубах и дюжиной пистолетов за кушаком решительно увлекал полумертвую от страха пышную красотку по узкой улочке пылающего городка.
Для туристов здешний хозяин держал совершенно другой кабак в глубинах Старого Города. Вот там экзотическими причиндалами был увешан каждый квадратный сантиметр стен, а получавшие свой процент агенты туристских компаний автобусами возили туда жаждущих карибской экзотики путешественников, объясняя, что покажут самый натуральный притон криминала, разврата и прочих темных дел. Причем убедительно выглядевшие «головорезы» каждый вечер разыгрывали для обмирающей от романтического страха публики всевозможные сцены вроде жутких драк с навахами, карточных игр со ссорами и передачи «партий наркотиков» прямо за столом. Туристы млели – и, вернувшись домой, хвастались, надо полагать, напропалую, живописно повествуя, что бывали в самом жутком местечке на Карибах, откуда чудом убрались живыми и не ограбленными.