– Да...
– Хорошо, – сказал Лаврик. – Давайте сюда аптечку. А чтобы не терять времени, ты мне прямо сейчас расскажешь о...
И посыпались точные, деловые вопросы, на которые уже без малейшей заминки следовали вполне удовлетворительные ответы. Мазур слушал внимательно, все это было невероятно важно для будущей работы. Но какая-то частичка сознания, жившая сейчас самостоятельно, была преисполнена не деловых забот, а угрюмой тоски. Он давным-давно расстался с иллюзиями – но все равно, почему так вышло, что революционеры из романтических стран так недвусмысленно и массово подешевели?
Вот когда-то... Он прекрасно помнил себя пионером-первогодком. Помнил, как звенели голоса: «Куба, любовь моя! Остров зари багровой... Слышишь чеканный шаг? Это идут барбудос...»
И ведь тогда все было правильно! Повстанцы были правильные, молодые, белозубые, бескорыстные. Они сбрасывали диктора и вступали в столицу под невероятное ликование толпы. Они устроили все так, что жить народу стало лучше. Они воевали так, что Мазур не боялся доверять им свою спину в знойной жаркой Африке. Они были правы, потому что побеждали. И невозможно было себе представить, чтобы Фидель или Че захватывали совершенно непричастных людей, мирных обывателей, трясущихся от страха, требовали потом чемодан с долларами. Почему же нынешние стали дешевыми, мелкими, безвозвратно утратившими что-то очень важное? Из этих рассуждений естественным образом вытекало неприятное ощущение некоей растущей, огромной неправильности. И она, неправильность эта, еще не оформившись в четкие выводы, уже настолько пугала и была Мазуру не по нутру, что он отогнал эти мысли, притворяясь перед самим собой, будто вовсе ни о чем подобном не думал, полностью переключился на то, что говорил пленный.
– Ну, впечатления? – спросил Лаврик минут через пятнадцать, когда они вышли из домика и, уже не стараясь двигаться бесшумно, зашагали через кустарник.
– Подонок редкостный, – поморщился Мазур. – Достаточно было нажать чуток...
– Э нет, родной, ни черта ты не понял в психологии, – сказал Лаврик уверенно. – Субъекты вроде него так быстро ломаются отнюдь не потому, что трусливые или гнилые. Тут другое. Мотай на ус, где-нибудь да пригодится... Понимаешь ли, они не живут обыкновенной жизнью, они борются. А будущее отложено на потом. Запрятано, как клад. В этом будущем у них самые ослепительные перспективы. Они все – министры, генералы, сенаторы, властители судеб и новые хозяева страны. Это чертовски завлекательно, согласись – истово верить, что в будущем ты будешь новым хозяином страны. И когда вдруг заявляются черти вроде нас, и человек понимает, что ему сейчас выпустят кишки, а значит, лично у него уже никогда не будет персонального светлого завтра... Он слишком долго жил с мечтой о грядущем торжестве и преуспеянии. Невыносимо сознавать, что со смертью всего этого лишишься... Вот и ломаются. Довольно быстро, как ты убедился.
– А ты можешь себе представить Фиделя на его месте?
– Ну, Фидель... – сказал Лаврик с задумчивым и, похоже, грустным лицом. – Фидель – это наше пионерское детство. Время было другое, неприкрыто романтичное. Нынешний революционер – циничный и насквозь прагматичный... А впрочем, ты и сам не похож на комиссара в пыльном шлеме, а уж я тем более. Я себя слишком высоко не ставлю, но думается мне, что товарищ Дзержинский, узревши бы меня во всей красе, слег с инфарктом. И точно так же грянулся бы с апоплексией товарищ Ворошилов, познакомься он с тобой. Времена другие, прогресс шагает семимильными шагами – везде и во всем... Опа!
Мазур взглянул в ту сторону, куда он показывал, и по спине прошло нечто вроде короткой ледяной судороги, не имевшей ничего общего со страхом – этакое профессиональное встряхивание, как у строевого коня, заслышавшего рев боевой трубы. У каждого проявляется по-разному, вот и все...
Довольно далеко от них над столичным аэропортом заходил на посадку внушительный вертолет – прекрасно обоим знакомый «Чинук спешиал», он же ««эм-эйч-сорок седьмой». Транспортно-десантная громадина, способная дозаправляться в воздухе, перевозить в брюхе «лендроверы» и чесать над землей метрах в тридцати, не выше, автоматически огибая препятствия и следуя рельефу местности. Именно такие машины использует собственная эскадрилья двадцать второго полка САС, базирующаяся в Херфорде.
«Вот они и объявились, – подумал Мазур. – Судя по времени, из Колумбии. Как только приземлятся, начнут работать в ударном ритме, как мы бы на их месте: короткая рекогносцировка, на позиции выдвигаются снайперы, начинаются переговоры, а параллельно штаб разрабатывает план штурма...»
Вот только есть некоторые нюансы, известные лишь посвященным. Ребятки из САС при всем их опыте и серьезности – классические сухопутчики, и акваланги – не их рабочий инструмент...
У ее величества королевы есть другие. Специальная лодочная служба, СБС, свое секретное подразделение британской армии, о котором мало кто слышал и в самом туманном Альбионе. Проще говоря, «морские дьяволы». Единственные на планете спецы, которых Мазур наравне с американскими «котиками» готов был оставить на одну доску с собой. Эти способны, следует отдать им должное, в три секунды поставить на уши теплоход с террористами не менее качественно, чем это сделал бы сам Мазур со своими орлами.
Но вот их как раз в Колумбии и нет. Им придется переться сюда с далекой родины. И в игру они вступят не раньше, чем будут исчерпаны все другие возможности, когда станет ясно, что переговоры зашли в тупик... А ведь еще не факт, что переговоры непременно закончатся тупиком. Одним словом, как ни крути, все сводится к простой истине: в любом случае Мазуру со товарищи придется торчать на берегу пару-тройку дней в условиях, когда каждый час бесценен. Ведь эти ограничения уж никак не распространяются на американцев, разыскивающих своего «Ската» с прежним пылом... Следовательно, придется взяться за теплоход первыми и обезвредить тамошнюю шоблу и, как велели ум, честь и совесть нашей эпохи, не сломать при этом ни единой косточки, не отшибить ни единой печенки. Мало того, устроить так, чтобы вся восьмерка оказалась в безопасном месте, не попала в лапы здешних карающих органов. Сплетение несовместимых, взаимоисключающих требований, какого никогда прежде не было...
За время их отсутствия в доме с привидениями ничего особенного не произошло. Обитатели так и сидели в холле перед работающим телевизором, показывавшим ту же нехитрую картинку, ничуть не изменившуюся: белый теплоход на синей глади моря. Разве что к ним присоединилась неразлучная парочка, лорд Шелтон и Дюфре, поначалу исчезнувшая было в городе по своим делам.
– Что новенького? – спросил Мазур без особого интереса.
– Все то же, – ответил лорд. – Журналисты уверяют, будто ходят слухи, что власти все же ведут переговоры по радио. Но полиция ничего не подтверждает и не опровергает, как обычно... Черт бы их всех побрал! Невозможно даже предсказать, насколько это затянется. А у меня как раз замаячил на горизонте крайне интересный информатор, мне необходимо вывести «Элизабет» в море... Потрясающие данные! Если они подтвердятся...
«Мне бы твои заботы, лысый, – чуть ли не с отвращением подумал Мазур. – Твои-то марсиане никуда не убегут, потому что их ведь и не существует...»
Милорд, прихлебывая из бутылки с пивом, пустился ему рассказывать уже слышанную Мазуром в «Флибустьерской гавани» историю: как он однажды обследовал в одной африканской стране место приземления «летающей тарелки», и надо же было такому случиться, чтобы аккурат в этот день грянул военный переворот, как-то совершенно незаметно перетекший в гражданскую войну с не менее чем полудюжиной участников, не считая иностранного контингента. Однако лорд Шелтон ухитрился не только уцелеть, что само по себе было нешуточным подвигом, но и увезти катушки с фотопленкой, а также пробы грунта с места...
Мазур только притворялся, что слушает, но вдруг зацепился за слово «Гварумба» и навострил уши. В прошлый раз он выслушал сокращенный вариант этой эпопеи, без точных названий. Ну конечно, Гварумба...
Самое смешное, они попали в переплет в одной и той же стране, в одно и то же время. Только его сиятельство дурью там маялся, а Мазур в совершенно невозможных условиях пытался хоть что-то сделать. И кое-что смог. Забавно. Если расспросить подробно, вполне может случиться, что где-то они пересекались, проходили мимо друг друга, но ведь нельзя расспрашивать...
«Как вышло, что они ко мне прилепились? – подумал он со вновь вспыхнувшей настороженностью. Он и лягушатник? Словно само собой, как по маслу – выпили пивка, познакомились, перекинулись в покер, и теперь оба липнут, то и дело самым естественным образом забредая в гости, болтая по часу. Вообще, как получилось, что неразлучной парочкой стали лорд и Дюфре – пиво и покер чересчур слабая связка... Или все же не стоит подозревать всех и вся, оставив это Лаврику?»
– Ну, явился, наконец, – тоном супруги-собственницы сказала подкравшаяся сзади Кимберли. – Разобрались с бумагами?
Она была очаровательна и безмятежна, и дурное настроение Мазура хоть и не пропало совсем, но все же стало не таким уж угнетающим. Кимберли потянула его в сторону, в дальний угол зала, и он подчинился.
– Ты знаешь, я себя чувствую хозяйкой пансиона из какой-то комедии, – сказала она, морща носик. – Честное слово...
Мазур оглянулся. Мозговитый и Крошка Паша отсутствовали, как и один из матросов с «Русалки», но все остальные были налицо, торчали перед телевизором и посасывали кто пиво, кто прохладительное за неимением других занятий. Счастье еще, что Кимберли совершенно не представляет потаенного сюрреализма этого сборища: в трогательном единении помирают от скуки советские спецназовцы и американские морячки, слушая болтовню взаправдашнего английского лорда, охотника на инопланетян, и происходит все это в доме с привидениями, снятом восходящей звездой Голливуда. Как говорится, жизнь обгоняет фантастику...
Она нахмурилась с некоторой озабоченностью.
– Только вот что... Ваш Дерек, он, вообще-то, нормальный?
– А что? – мгновенно насторожился Мазур.
Дерек у них был один – он же товарищ Мозговитый, он же балласт долбанный, навязанный по известным лишь начальству соображениям.
– Полное впечатление, что накурился или нанюхался какой-то дряни, – сказала Кимберли, растерянно пожимая плечами. – Бродил по дому, как чумовой, глаза какие-то странные, спиртным вроде не пахнет... Я, знаешь, насмотрелась... Очень похоже. Как сон... сомбал... сомнамбула, ага! Вечно мне не удавались длинные ученые слова... Короче, он часа полтора бродил по всему дому, как эта самая сомнамбула, совал нос во все комнаты, мне даже показалось...
– Что?
– Что он спер твой револьвер, который ты отобрал у Аугусто. Или ты его сам забрал?
Мазур промолчал и не сделал ни единого жеста. Он, конечно, ходил в город без всякого оружия – в нынешних непростых исторических условиях не стоило таскать при себе пушку. Револьвер лежал в его комнате, в старинном шкафчике у старинной кровати.
Кимберли прилежно продолжала:
– Потом подошел ко мне и стал задавать дурацкие вопросы – есть ли здесь американское посольство, а если нет, где ближайшее. Не знаю ли я телефонов полиции. Я ему объяснила, что посольства тут, точно, нет, один консул на полдюжины островов, да и то он не здесь держит штаб-квартиру, а на Барбадосе, кажется. Капитан Монро говорил, но я точно не запомнила... А телефонной книги здесь отроду не бывало, дом стоял запертым восемьдесят лет, откуда тут телефон... Он опять начал бродить... Джонии, с ним, точно, что-то не то, поверь женской интуиции. Может, он у вас ширяльщик? Сам посмотри!
Мазур обернулся. Появившийся в зале Мозговитый и точно, выглядел как-то странно, хотя и не удавалось с первого взгляда понять, в чем эта странность заключается. Лицо у него казалось застывшим, как маска, и двигался он как-то незнакомо – суетливо, резко. Мазуру он чем-то напомнил птицу – это у птиц самые простые движения состоят из нескольких резких рывков...
Он подошел к Дюфре, что-то сказал. Француз поднял брови, но все же встал, и они двинулись к выходу. Мозговитый что-то тихо и напряженно говорил собеседнику, Дюфре хмурился...
Ни черта Мазур не понимал, но нутром чувствовал некую неправильность. Он растерянно огляделся и, перехватив взгляд Лаврика, энергично ему замахал. Парочка уже скрылась...
– Точно, ширнулся, – убежденно сказала Кимберли. – Все признаки. Что же ты не предупредил? Дело житейское, но я, по крайней мере, голову бы не ломала, что с ним такое...
– Сейчас, сейчас... – сказал Мазур, схватил Лаврика за локоть и прямо-таки поволок к выходу.
– Что такое? – тихонько спросил тот, покорно следуя в кильватере.
– Сам не знаю, – сказал Мазур. – Но что-то не то...
Выскочив на огромное крыльцо – широкие ступени, резные столбики темного дерева, поддерживающие вычурный навес – он огляделся. Ага! Они стояли за углом дома, Мозговитый и Дюфре, и товарищ засекреченный инженер все так же что-то горячо втолковывал, а француз хмурился с прежним унылым недоверием...
Мазур решительно направился в их сторону, сам еще толком не представляя, что намерен предпринять, и нужно ли вообще предпринимать что-то...
– Стой!
Он остановился, конечно – поскольку то ли в лоб ему, то ли промеж глаз был нацелен тот самый трофейный револьвер. И рука Мозговитого хоть и подрагивала, но все же не настолько, чтобы кургузый ствол ходил ходуном. Мазур прекрасно знал такие лица – бледные, решительные. С таким лицом человек предпринимает нечто заранее обдуманное, сжигает мосты, это не нахлынувшая волна, не минутная истерика, ничего подобного... Лучше в таких случаях не дергаться зря, пока ситуация не прояснится полностью. Потому что далеко для броска...
Стоя на месте, прилежно разведя руки – и краешком глаза видя рядом замершего Лаврика – Мазур сказал самым благожелательным тоном:
– Дерек, старина, не глупи. Не надо было тебе столько пить, сам знаешь, не первый раз заклинивает...
– Стой на месте, сволочь! – сказал Мозговитый.
Его тон полностью соответствовал выражению лица – он не кричал истерически, не особенно и повысил голос, спокойно, даже холодно цедил слова. «Совсем плохо, – смятенно подумал Мазур, – как раз оттого, что это не истерика, не срыв, это, без сомнения, претворение в жизнь чего-то заранее задуманного...»
– Месье Дюфре, убедительно вас прошу, сбегайте за полицией, – сказал Мозговитый, не отводя от Мазура ни ствола, ни жесткого взгляда. – Я постараюсь их придержать... Это советские шпионы, понятно вам?
Мазур в землю врос – до того все это было дико, неправильно.
– Ну, Дерек! – успокаивающе сказал Дюфре, по-прежнему грустный, меланхоличный. – По-моему, вы переутомились, старина... Вы ничего такого не употребляли? Это же ваши друзья, Джонни и Майк...
– Никакие это не Джонни и не Майк, – сказал Мозговитый, прожигая взглядом упомянутых. – Это советские шпионы, ясно вам? Бегите за полицией, что вы стоите? Я серьезно!
Дюфре с величайшим терпением сказал:
– Дерек, Дерек... Всякое случается. Мне лично думается, что вы все же переусердствовали с травкой... Иногда, знаете ли, вокруг чудятся то черти, то советские шпионы... Прямо-таки везде. Меня вы не считаете советским шпионом?
– Да нет, конечно! – нетерпеливо вскрикнул Мозговитый.
– А зря, – только и сказал Дюфре.
В следующий миг... Мазур от удивления заморгал – никак невозможно было предположить, чтобы низенький, в годах француз, скучный коммивояжер по продаже то ли пылесосов, то ли кофемолок, смог в секунду, молниеносно извернуться, взять стоявшего рядом Мозговитого на прием, вышибить пушку, завалить наземь, надежно выкручивая руку, ребром ладони оглушить безжалостно... И, тем не менее все это произошло на глазах Мазура, так и оцепеневшего на своем месте. Зато Лаврик, не теряя времени и, такое впечатление, ничему не удивившись, бросился вперед, проворно подхватил револьвер, сунул себе в карман. Дюфре, как ни в чем не бывало, с натугой поднял лежащего и абсолютно непринужденно повернулся к Мазуру:
– Что вы стоите? Быстрее! Тяжелый...
Опомнившись, Мазур ринулся вперед, подхватил тяжелое тело с другой стороны, а там и Лаврик подключился. Француз с Лавриком тащили бесчувственного куда-то за угол дома, и Мазур поневоле двигался в том же направлении. Спросил только:
– Куда мы?
– Не тащить же через парадное! – пропыхтел Лаврик. – В старые времена в таких особняках непременно полагался черный ход, я с ходу озаботился изучить, когда мы сюда переехали...
И точно, на задворках дома обнаружилось второе крыльцо, гораздо менее роскошное. Они протащили так и не пришедшего в сознание Мозговитого опять-таки неизвестным Мазуру переходом, никого не встретив по дороге, добрались до Мазуровой комнаты. Свалили ношу на постель. Мазур прислушался – тишина. Дом был слишком большим, чтобы кто-то обратил на них внимание...
Он встретился взглядом с Дюфре – и француз, усмехнувшись, пожал плечами, словно обронил: «Бывает...» «Ах, вот оно что, – запоздало посетило Мазура гениальное озарение. – Так, значит, это он и есть – здешний резидент, незримый покровитель и координатор, боец невидимого фронта. В обличье скучного, неинтересного, ровным счетом ничем не примечательного торгаша-лягушатника... А впрочем, так оно в жизни и случается. В жизни хорошие разведчики именно так и выглядят, а роковые красавцы, широкоплечие богатыри обитают исключительно в кино...»
– Атас! – тихонько сказал Лаврик.
Мазур проследил его взгляд. У подножия холма стоял полицейский микроавтобус с двумя синими и одной красной мигалкой на крыше, и по тропинке к дому поднимались шестеро. Впереди спешил полицай в полной форме, судя по причиндалам на погонах и на красных, на манер британских, петлицах, какой-то чин. За ним гораздо степеннее вышагивал человек в штатском, элегантный, со спокойными движениями субъекта, привыкшего распоряжаться и повелевать. Следом шли еще четверо – не особенно и могучие на вид, обыкновенные парни, одетые со студенческой простотой, с прическами вовсе не армейскими: один щеголял роскошной бородищей и шевелюрой хиппи. И, тем не менее, Мазуру хватило одного взгляда, чтобы угадать в них волкодавов. Свояк свояка видит издалека. У каждого небольшая, но тяжелая сумка, ага...