Колесова Наталья Поминки
Сняв плащ, она нерешительно пошла вдоль столов. Люди, в ос-новном мужчины, сидели тихо, переговаривались негромко. Кое-кто ки-вал ей. Зря она постеснялась надеть форму. В пиджаках-костюмах здесь было всего-ничего…
— Аня! — от дальнего стола взметнулась рука, и она с облегчением поспешила на зов. Соболев подвинулся, чтобы она могла сесть рядом. Обнял за плечи.
— Привет!
— Привет, — слабо улыбнувшись, она кивнула сидящим за столом. Кое-кто взглянул с недоумением.
— Здравствуй, Ань, — сказал сидевший за Соболевым Сергей Веш-кин. Она пожала протянутую через стол пятерню бородатого Коли Мичмана и посмотрела в центр зала. Там, на столе стояла большая фотография Жени Фогта, перед ней — свеча, стакан водки и кусок хлеба на нем.
— Не успела на похороны, только сегодня сообщили, — сказала, из-виняясь.
— А чего там смотреть-то? — мрачно сказал сидевший наискось се-дой парень. — В цинковом…
Она окинула рассеянным взглядом стол — блины, кутья, рыба, не-распечатанная водка…
— Сейчас Палыч подойдет, и начнем, — сказал Соболев. — Чего, Оль?
Он отодвинулся, оборачиваясь, и ей стало холодно от отсутствия тяжелой теплой руки на ее плечах — и от ледяного взгляда подошедшей женщины.
— Здравствуйте, — пробормотала Аня.
Ольга едва кивнула и обратилась к Соболеву:
— Ну и где ваш Лачугин? Сколько еще ждать? Мать же не желез-ная… и Лариса еле на ногах держится.
Соболев посмотрел на часы, переглянулся с друзьями.
— Ну ладно. Давайте начинать.
Соболев встал и сказал. Говорить он умел хорошо и сказал всю правду — и то, как Женю любили, и то, какой геройский Женя был па-рень, и что остались у Жени больная мать, молодая жена и двое дев-чонок-пацанок… Аня слушала, глядя в стакан, который парни, по-свойски, налили ей полный. Выпила следом, села за стол — подаваль-щица разлила всем супа. Соболев подцепил полную ложку кутьи.
— Третий за полгода, — сказал Леша Генкин.
— Еще мало, — подхватил седой, — помнишь, в прошлом году нашу машину…
Она ела, прислушиваясь к разговорам. Народ был еще тих, пере-говаривался негромко, больше про Женю, но не пройдет и полчаса…
Когда поднялась Лариса, она посмотрела, и больше глаз не поды-мала — невелика радость любоваться на чужое горе. Сидела, рассмат-ривая свои руки и слушая сбивчивые слова. Хорошо, когда человек может сказать. Или хотя бы плакать.
Седой потянулся через стол, наливая ей треть стакана.
— Нормально?
— Да…
— Ну что, за Женьку?
Мужики едва не чокнулись машинально, но вовремя спохватились.
— Как живешь-то, Анна? — спросил Коля Мичман, закусывая.
Она пожала плечами.
— Живу…
— Все училка?
— Все училка.
— С их зарплаты с голоду не дохнешь? — спросил через Соболева Вешкин.
Она похлопала себя по животу.
— Зато лишний вес сбрасывать не надо. На шейпинг не трачусь.
— На хрена тебе ихний шейпинг? — заявил Мичман. — И без того все при тебе — и титьки и жопа!
Она перехватила совершенно одинаковые откровенные взгляды мужчин и посмотрела в сторону, скрывая усмешку. Второго такого мас-тера на комплименты еще поискать… Круче только Семицвет.
— Мэр квартиру обещал, — сказал Соболев, мотнув головой на род-ственников.
— Было бы сказано, забыть недолго…
— Палыч проследит. Ты-то, правда, как?
— Лучше, чем он, — теперь она мотнула головой на фотографию.
— Я серьезно, Ань…
— Хочешь и надо мной шефство взять? Квартира у меня есть.
— На работе не обижают?
Она хмыкнула.
— В школе-то? Обычные бабские разборки. Гадюшник. Что, морды пойдешь бить?
— Не-а. Приедем пару раз на джипах — даже бабы зауважают…
— У тебя же 'жигуль'!
— У Витька попросим!
Аня посмотрела на соседний стол. Обычное дело. После войны часть подалась в менты, часть — в братки. Витек — огромный, погруз-невший, в хорошем костюме с кучей наград на нем, — кивнул ей и, встав, поволок за собой стол вместе со всей нехитрой поминальной снедью. За ним, ворча и посмеиваясь, потянулись мужчины.
— Здорово, Анют, — придавив двух соседей, Витек смачно чмокнул ее в губы. — Все хорошеешь!
— Это я-то? — не поверила она.
Витек покрутил в воздухе рукой.
— Ну, в смысле… волосы отрастила. И вообще. Все в порядке? Ни-кто не наезжает?
Она посмотрела на него. На Соболя. В мужиках неожиданно про-снулся инстинкт защитников. Наверное, у нее сегодня какой-то очень сиротский вид.
— Нет, Вить, не наезжает.
— Кто обидит…
— Сразу к тебе.
Витек кивнул с чувством выполненного долга.
— Точ-на. Давайте за Женьку, а?
Выпили за Женьку. Вспомнили и снова выпили.
Потом пришел Палыч — майор Андрей Павлович Лачугин. Постоял, разговаривая с родственниками, пошел по залу, то и дело останавли-ваясь то с тем, то с другим.
— Ого-го! — сказал Соболев, уже не понижая свой зычный голос. — Вот и наш майор пожаловал! Андрей Палыч, ну их, к нам, к нам просим!
Они шумно поднялись, Лачугин пожал руки мужчинам. Повернулся к Ане.
— Анна Васильевна…
Хотел пожать руку и ей, но спохватился, приложился губами к за-пястью.
— Как жива-здорова?
— Спасибо, хорошо.
Лачугин оглянулся — от соседнего стола ему уже тащили стул. По-хоже, центром сегодня будут они. Сколько она его знала, майор всегда выглядел подтянуто и элегантно — даже там, в горах…
— Палыч, ты с ними был?
— Нет, у меня командировка через неделю, — сказал Лачугин, как всегда, неспешно и негромко. — Может, будь я с ними…
— Может, и тебя бы тогда сегодня поминали. Выпей, Палыч, легче станет…
Она так и не могла определить, чем — но Лачугин притягивал лю-дей, как солнце — подсолнухи. Вот и сейчас народ подтягивался со все-го зала — поговорить и поглядеть…
Ушли родственники. После их проводов народ заметно оживился. Шепнув Соболеву: 'держи место', она пересекла зал и, миновав куря-щих в холле мужчин, зашла в туалет. Когда мыла руки, вошли женщи-ны. Она узнала голос жены Соболева — Ольги.
— Никак я этого не пойму! — раздраженно говорила та. — Что значит — 'боевая подруга'?
— То и значит, дорогая моя, — значительно отвечала вторая.
— Я ему сколько раз говорила, а он только смеется! Видала? Сего-дня — не успела войти — и уже висит на шее… Это на поминках-то!
— Ты знаешь, по-моему, она просто ненормальная! Ну какая нор-мальная баба пойдет в спецназ или как это там у них называется? Или мужика ищет — тут-то с ее внешностью шансов никаких, а там на безры-бье… А, может, она из этих, ну как их… телом женщина, а…
'Ненормальная', продолжая машинально греть руки под жидень-кой струйкой воды, подняла голову и посмотрела на себя в зеркало.
— Гермафродитка, что ли?
— Нет, и не 'розовая'… Ну эта…
Она, глядя в зеркало, ждала установки очередного своего диагно-за. Волосы, действительно, отросли, и шрама практически не было видно. Глаза с расширившимися зрачками сейчас казались очень большими и очень темными. Нижняя губа прикушена, в правом углу рта морщинка из-за привычки кривовато улыбаться. Она и сейчас усмехну-лась — себе в лицо — аккуратно закрутила кран, неторопливо стряхнув руки, вытерла влажным уже полотенцем и вышла из-за прикрытия ка-бинки. Ольгина собеседница, очень милая дама средних лет, поперх-нулась от неожиданности. Соболева тоже опешила, но тут же приняла вызывающую позу, готовясь к скандалу. Аня прошла мимо — неспешно и спокойно, точно их не было вовсе — но Ольгина подруга неожиданно шарахнулась в сторону, влепившись плечом в косяк. Она подавила же-лание сказать ей 'Ав! в лицо. Вышла, аккуратно закрыв за собой дверь.
Бедный Соболек. Неудивительно, если он скоро тоже начнет от нее шарахаться…
Она завернула за угол — и едва сама не шарахнулась. Ну да, да-вайте сегодня все ко мне, все ко мне!
— Здорово, — сказал Семицвет, или, если угодно, Семицветов Игорь Сергеевич, неспешно вынимая изо рта сигарету.
— Здоровее видали, — со вздохом отозвалась она. Оглядела опус-тевший холл с двумя креслами, диваном и кадкой с какой-то гигантской зеленью. — Дай сигарету.
— Ты же не куришь, — заметил он, доставая пачку.
— Курю — с этой минуты. На легкие перешел?
— А я бросаю…
Она прикурила от его зажигалки — Семицвет смотрел недоверчиво, подозревая подвох — оглянулась и села в кресло. Семицвет постоял, подумав; сел в соседнее. Вытянул и скрестил ноги.
Из туалета вышли женщины; усиленно их не замечая, двинулись в зал. Семицвет посмотрел им вслед, и на губах его зазмеилась такая знакомая и такая ненавистная ей усмешечка.
— Это же соболевская баба? То-то я смотрю, ты с такой перекошен-ной морд… лицом вышла!
— Мордой лица… — пробормотала она, затягиваясь. Семицвет смот-рел на нее сбоку неодобрительно.
— Видел тебя на неделе, — сказал неожиданно. — К остановке подхо-дила с мужиком каким-то…
— И хорошо?
— Что — хорошо?
— Хорошо подходила?
— Ничего. Красиво. И мужик у тебя смазливый.
Мужик, и правда, был ничего, только вовсе не 'у нее'. Но уточнять она не собиралась.
— Не из наших? — небрежно спросил Семицвет. Она поглядела.
— Из каких это — 'ваших'?
— Чего гонишь-то? Я же ясно спросил! — та-ак, надолго его не хвати-ло. Не проходило и нескольких минут после любой их встречи, как на-чинали лететь искры.
— Тебе-то что? — спросила Анна, собираясь встать. Семицвет лени-во протянул руку — пальцы сомкнулись на ее запястье, словно наручник — не слишком тесный, совсем не болезненный, но по прочности — как настоящий. Она так удивилась, что и не попыталась высвободиться. Осталась сидеть, глядя на него с ожиданием.
— Погоди, ну… — увещевающе сказал Семицвет. — Я же не со зла. Я к тому, чтоб ты смотрела, кто там и что… А то, может, морда у него ниче-го, а сам гнида-гнидой…
Все больше удивляясь, она склонила голову набок.
— Правда, тебе-то что, Семицветик?
— Ну как… — он рыскнул по сторонам зеленоватыми узкими глазами. — Ты мне вроде как родная…
Аня дар речи потеряла, а Семицвет продолжал бубнить:
— Если б кто из наших, мы бы тебе про него все мигом узнали: где, как, что… А то какой-то левый…
— А кто из наших-то? — спросила она, кусая губы, чтобы не рассме-яться. — У тебя кто-нибудь на примете есть?
— А что, кроме твоего Соболя уже и мужиков других нет? — огрыз-нулся Семицвет.
— Нет, почему, еще Палыч, но он уже женатый. Может, пройдемся по списку?
— По какому списку? — не понял Семицвет.
— Списку кандидатов, — пояснила она. — Будешь давать им характе-ристику. 'Характер выдержанный, нордический…
Семицвет глянул, как рублем одарил. Пора убираться — от греха подальше. Хорошо, в холл вышел громадный Мичман.
— Опять деретесь? — спросил миролюбиво. — Идите, а то водка кон-чится.
Прочувствовав этот довод, Семицвет разжал пальцы. Она маши-нально потерла запястье.
— Больно, что ли?
— А то нет! — огрызнулась она так же машинально. Держал ее Семи-цвет очень аккуратно.
— Ну, прости, не хотел.
Что-то был сегодня Игорь Семицветов само дружелюбие, и Анна не знала, как себя с ним вести. Не помнила.
А ведь когда-то были они втроем не разлей вода: Соболь, Семи-цвет и она…
Ее стул, конечно, был занят. Соболев увидел ее, вспомнил, огля-нулся и, разведя руками, похлопал себя по коленке. Она живо предста-вила себе выражение лица Ольги — нет уж, я лучше пешком постою!
— Пропустите-пропустите! — Семицвет втискивался в тесное про-странство у стола со стулом над головой. — Освободите место для де-тей и инвалидов!
— И кто из вас дите, а кто инвалид?
— Инвалид я! — объявил Семицвет. — Всегда был слаб на голову! Плесните чуток для профилактики обострения!
С трудом расчистили место. Костя похлопал себя по колену:
— Аньк, садись ко мне на одно полужопие, удобней будет.
— Еще чего! — немедленно окрысился Семицвет. — Размечтался! Ва-ши кони тихо ходють!
В результате пришлось устроиться на коленях у Самоцвета. Она старалась не обращать внимания на руку, обнявшую ее талию — похо-же, он боялся, что она соскочит и убежит. Куда? Тут повернуться-то не-возможно — кругом локти и плечи. Семицвет налил себе, ей, Косте, со-седу слева, которого она не знала.
— Давайте. За Жеку.
Замахнув стакан, сосед повернулся к ней — громадный, и как только такой на броню взлазит…
— Это ты, значит, и есть соболевская Анька?
Она почувствовала, как напряглась рука Семицвета. Допив, акку-ратно поставила стакан и сказала безразлично:
— Анька-то я Анька. Только фамилия у меня другая.
Тот поспешно выставил здоровенную ладонь:
— Без обид! Я ничего такого…
— А раз ничего, — вставил Семицвет, — так за базаром следи! Анька у нас резкая, да и я не мягче.
Сосед с удивлением воззрился на него.
— Зема, да ты че? Я с девушкой знакомлюсь, а не с тобой! Ань, ме-ня Вадим зовут.
Она кивнула.
— Хау ду ю ду?
— И хаю, и дую, — подмигнул ей Вадим. — Ты, правда, что ли, теперь спиногрызов английскому учишь? Возьмешь еще одного?
— Нужен ты ей был… — проворчал Семицвет, и потому она тут же дружелюбно кивнула:
— Позвони, поговорим.
— Щас, я телефончик… — засуетился Вадим, отыскивая салфетку.
— Телефоны кому попало раздаешь, — бурчал ей в шею Семицвет.
— Не кому попало, — невинно возразила она. — НАШИМ.
— Аня, как дела?
Задрав голову, она оглянулась.
— А, Олеж! Ничего. Как рука?
— Видишь? — он сжал-разжал пальцы. — Через две недели на комис-сию. А ты то лекарство достала?
Она хмыкнула, выразительно потерла пальцами.
— Тут и доставать не надо, бабло плати!
— В Москве, говорят, дешевле.
— Так то в Москве…
— Какое лекарство? — спросил над ухом Семицвет. Мысленно чер-тыхнувшись, она дернула плечами.
— Такое.
— Какое лекарство? — повторил он свирепо, встряхнув ее малость.
— Да врач назначил, — неохотно сказала она.
— И что?
— Что — что? Накоплю — куплю.
— Анька, ты дура! — сказал он с яростью. — Я тебя сам убью!
— Вот спасибо, отмучаюсь…
— На, — он завозился, достал и шлепнул перед ней на стол записную книжку. — Пиши название и сколько надо.
Почти прижавшись щекой к ее щеке (что ее очень отвлекало), Се-мицвет смотрел, как она выводит буквы.
— Поди, даже Соболю не сказала? — спросил мрачно.
— А чего ему говорить, у него своих хлопот полон рот.
— Ну ладно, мне, что ли, не могла позвонить?
Аня едва не рассмеялась. Семицвет иногда звонил ей, и тогда те-лефон начинал дымиться — каждый разговор их напоминал спарринг: удар — ответ, удар — ответ. Не раз и не два она бросала трубку, не зная, плакать или смеяться, и зачем он звонил ей вообще… Жаловаться Се-мицвету? Нет уж, увольте!
Дописав, она машинально пролистнула книжку и сразу же наткну-лась на свою фамилию. Телефон. Адрес.
Изумленно обернулась:
— У тебя и адрес есть?
— И 'мыло' твое, — буркнул он, выхватывая книжку.
— И чего не приходил?
— А ты звала? — окрысился он.
Что-то не замечала она раньше за Семицветом такой церемонно-сти…
— Ладно. В следующую командировку мы через Москву. Найду.
— Ну… спасибо, — неловко сказала она.
— Не булькает! — отозвался он. — А Соболю я загривок взгрею.
— За что это?
— Знает же, что ты упертая! Сдохнешь — не попросишь! В следую-щий раз буду сам узнавать…
— Заткнись, а? — пробормотала она. — Выпей вот.
Семицвет выпил. Сколько она помнила, пил он много, но почему-то почти не пьянел.
— Когда летите?
— Через месяц. Может, кому привет передать?
— Ага. Горячий и пламенный.
— Что горячий — это точно, — ощерился Семицвет. — Не боись, пере-дадим. За Жеку. За тебя.
— Эй-эй-эй, — она подтолкнула его локтем. — Я-то живая, если ты еще не заметил.
— Это ты сейчас… — покрутив, он поставил пустой стакан на стол, — живая. А когда мы с Соболем тащили тебя от той 'зеленки'…
Она смотрела на свои руки. Боль. Страх. Бессилие. Мозг, зады-хающийся в предавшем его теле…
— Я живая, — повторила она, словно убеждая в этом его. И себя. — Тебя тогда тоже ранило. Я не знала.
— Да какое там — ранило! — он махнул рукой. — Зацепило. Раны и морщины украшают труп мужчины!
Юмор у Семицвета всегда был на уровне: 'Маленький мальчик нашел пулемет — больше в деревне никто не живет'.
— Мы всей палатой ваши передачки слопать не могли — тащили на целую роту, — вспомнила она.
— Ты бы тогда себя видела! Бинты, нос и глаза… поневоле весь ма-газин скупишь. А сейчас, — он двинул ногами, словно взвешивая, — ниче-го, справная…
Она засмеялась.
— Это ты как определил? На взгляд или на ощупь?
Семицвет осторожно притянул ее поближе.
— Да я бы с удовольствием пощупал, так ты же мне все руки повы-дергиваешь!
— Так ты и испугался!
Он громко выдохнул ей прямо в ухо.
— Аньк, я ж боюсь тебя до смерти!
Она засмеялась — Семицвет взглянул близко и как-то обиженно — и она вдруг почувствовала себя неловко. Похлопала его по руке.
— Да ладно, Семицветик! Не бойся, не трону я тебя!
— А ты тронь. Сопротивляться не буду.
— Прямо так лапки задерешь и сдашься?
— Тебе — прямо щас.
Как-то слишком серьезно он это говорит. Аня поморгала. Начинала кружиться голова. И не потому, что она выпила. Это…
— Пусти-ка меня!
— Эй, ты куда? Ань, ты чего?
Поспешно перебирая руками по плечам, рукам, головам, наступая на ноги и перебираясь через колени — мужчины смеялись и ругались и отодвигались — она выбралась из плотного ряда сидящих у стола. Спо-тыкаясь на ровном месте, торопливо шла к выходу: он качался, делал-ся то дальше, то ближе, то вообще растягивался в стороны. Звон в ушах нарастал. Не хватало еще грохнуться у всех на глазах. Опозо-риться перед Соболем, Палычем. Семицветом…