Собственно говоря — никто ничего хорошего от этой высадки и не ждал. Их высадили недалеко от границы Пакистана и Афганистана — в их задачу входило занять стратегически важную высоту, откуда окружающая местность просматривалась на километры. Они должны были и не допустить как подхода подкреплений к боевикам — так и прорыва крупных сил боевиков в Пакистан. Их было тридцать девять человек — знаменитая девятая рота триста сорок пятого парашютно-десантного, под командованием заместителя командира роты, старшего лейтенанта Сергея Борисовича Ткачева. Конечно, сидели в этом районе они не одни, были у них соседи, да и без поддержки не оставили, да и высота господствующая… но все равно рассчитывать, что тридцать девять человек задержат все основное ядро моджахедов, если те пойдут на прорыв — а это до двух тысяч активных штыков — было смешно. Но — надо…
Они успели оседлать высоту — до нее пришлось идти несколько километров по снегу, под безжалостным, секущим лицо ветром, когда сорвались переговоры о сдаче. Духов хотели просто выпустить из провинции, дать им коридор и доставить таки в проклятый Хост продовольствие. Ради этого советской госбезопасности удалось дискредитировать Хаккани — его вызвали в Пакистан по подозрению в предательстве. Действие это произвело обратно — если кто до этого и думал сдаться — сейчас все отчетливо понимали, что ждет их в Пакистане, сдавшихся. И готовы были — стоять до конца.
До сегодняшнего дня было относительно тихо, они успели окопаться, выставить пулеметные точки и наладить нехитрый солдатский быт — в норах, в землянках, на пронизывающем ветру, с снегу. Несколько минометных мин в день, которые залетали в их епархию — не считались даже за обстрел. В основном снаряды летели над головами, как наши, так и их — каждый в свою сторону. А вот сейчас — как прорвало чертей…
Бум-бум-бум-бум!
Еще несколько разрывов и то ли крик то ли вой слева, откуда-то слева — но невозможно даже поднять головы. Надо выжить — просто выжить под этими эрэсами, в конце концов, у духов их не вагон, и рано или поздно они прекратят обстрел. Если к этому моменту на высоте в этом секторе обороны не останется никого живых — вырежут всю роту.
Бум-бум-бум-бум!
Новые разрывы, совсем близко, мерзлая земля вперемешку со снегом валится в окопчик, высохший рот судорожно пытается схватить выбитый из легких воздух.
Рядом, буквально под бок, в окопчик свалился кто-то, гвардии сержант Борисов командир умиравшего на высоте отделения повернулся, выхватил нож.
— Я это! Не стреляйте, товарищ гвардии сержант, это я!
Глаза белые… еще немного и паника начнется.
— Доклад, боец! Что произошло!?
— Товарищ гвардии сержант, Федотов погиб!
— Совсем?! — задал как нельзя более глупый вопрос комод*
— Насмерть убило!
— Как?
— Осколками от РСа!
Борисов попытался вспомнить Федотова… и не смог… все выбито было из головы разрывами эрэсов…
— Давай на пост!
Боец замялся, и сержант его понимал — во время перебежки солдат уязвим более всего, если лягут очередные эрэсы — следующим ляжет уже он.
— Оставайся здесь!
И тут Борисов понял, что в отлаженном как кузнечный молот механизме: четыре — сто, четыре — стоп — произошел сбой очередная партия РСов не прилетела вовремя, не вздыбила землю. Значит — начинается.
Сержант поднялся из ячейки на колени — она была не в полный рост, в полный рост выкопать стрелковую ячейку в мерзлой земле можно было только с помощью взрывчатки — плюхнул перед собой автомат, сорванным голосом заорал
— Отделение к бою!
Перед ним были горы — один хребет за другим, засыпанные снегом, выточенные из камня ветром горные пики. Был снег — не такой как в Союзе, перемешанный с ледяной крупой, злобный, бьющий в лицо, поземкой облизывающий камень гор. Была ровно удерживаемая только силой воли — руки подрагивали — мушка автомата, если кто шагнет на нее — он нажмет спусковой крючок Вот только духов не было — ракетные снаряды, пущенные с территории Пакистана перепахали мерзлую землю — а вот сеятели зла, ашрары — следом не пришли.
Никого не было. Только свистел вечно голодный ветер, да успокаивалась, затихала в ледяном оцепенении раненая снарядами земля
Гвардии сержант Борисов поднялся в полный рост и ни о кого не скрываясь, как приманка для снайпера пошел туда, где копошились люди. Он уже давно служил в Афганистане и стал как и многие здесь фаталистом — если суждено умереть здесь и сейчас — значит умрешь здесь и сейчас и ничего тебе не поможет.
Ну а если нет…
Гвардии рядовой Андрей Александрович Федотов лежал на краю своего маленького окопчика, отрытого у низкорослого, окорнанного снарядом дерева. Его еще не успели нарыть и его лицо было спокойным — спокойным и белым — без единой кровинки. Ему было всего двадцать с небольшим лет.
— Убитого… голос комода дрогнул — к боеприпасам. Сообщите Антею** — у нас двухсотый.
07 января 1988 года 16.10.
Аллах Акбар!
С этим кличем, с этим призывом к смерти ради чести идут умирать взрослые, бородатые мужики. Они поднимаются с земли под огнем, стреляя в ненавистных шурави, они знают что у шурави — господствующая высота — но все равно идут вперед. Идут — и умирают.
А с какими словами умирали на высоте 32–34 двадцатилетние советские пацаны — солдаты ВДВ? Да ни с какими. Просто они молча вцепились зубами в эту мерзлую, бесплодную, чужую землю — и держались. Держались хотя сил уже не было, а против каждого из них противник бросил по десять озверевших моджахедов. Держались, когда отказывал пулемет и заканчивались боеприпасы. Держались когда от разрывов дрожала земли и пел исполненный свинца воздух — они все равно держались. Когда смертельно ранили младшего сержанта Андрея Цветкова — падая, он так и не выпустил из рук пулемет — он сказал "держитесь, мужики". Вот и все…
Передышки, данной духами — странной надо сказать передышки, сорок минут — хватило чтобы сообщить Антею о двухсотом и доставить на некоторые позиции больше боеприпасов. Антей приказал держаться, при необходимости наводить артиллерию — при роте был корректировщик огня. А через сорок минут — загадка разрешилась…
Один из передовых постов системы обороны девятой роты был вынесен перед и ниже по склону, его занимали гвардии младший сержант Александров Вячеслав Александрович, рядовые Аркадий Копырин и Сергей Объедков. Малочисленность группы уравновешивалась вооружением — это был пулемет НСВ, установленный в укрытии из набранных в окрестностях камней и чуть заглубленный. Именно этот пулемет, который потом отремонтируют, снова расстреляют и выставят в музее, станет причиной гибели младшего сержанта Александрова.
Он как раз сменился — встал наблюдателем у пулемета, когда что-то заметил. Что-то, не духов, не человеческие силуэты — а что-то непонятное на горном склоне, ниже его позиции. Присмотревшись 0– у него не было бинокля и он так ничего и не понял — он чуть шевельнул стволом пулемета, наводя оптический прицел на цель и… понял.
А когда понял — нажал на спусковой крючок.
Это были духи. Они подбирались к нему, к его позиции, позиции крупнокалиберного пулемета, накрывшись с головы до ног какими-то, присыпанными землей дерюгами — типичным маскировочным средством духов, отличишь только если смотреть прямо в эту точку, да желательно с биноклем. Как бы то ни было — пулемет забился, застучал отбойным молотком, выплевывая пулю за пулей — и в сотне метров от него склон вздыбился, полетели кровавые куски…
— Аллах Акбар!
Духи — не меньше двух десятков — появились как из-под земли, они вставали в полный рост с казавшегося ровным места, и исторгая гортанный рев своими глотками шли в атаку густо стреляя из автоматов. На них были открыто одетые бронежилеты, из автомата таких не свалишь. Истошный вой подавлял волю к сопротивлению, вызывал желание бросить все и бежать. Но был пулемет, были боевые товарищи… да и бежать было некуда. Они были одни на этой высоте…
— Аллах Акбар!!!
Рядом застучал автомат, потом еще один. Духи — все черные, в странной, до сих пор не встречавшейся черной униформе мелькали в прицеле — а младшему сержанту оставалось только нажимать на спуск. Пулемет выплевывал очередь — и одним духом становилось меньше…
— А, б… — воюющий рядом Копырин матерился и почти безостановочно лупил по духам — иди сюда! А, б… я твою маму… Иди сюда, лови пулю, б…
Захлебнулась — первая атака закончилась ничем, моджахеды, сколько их было, столько и осталось лежать на склоне. Курился дымком ствол верного стального друга — пулемета, которого они втащили сюда на своем горбу, вместе с боеприпасами, и потом на горбу же таскали и устанавливали вокруг него бруствер. Правильно говорили в учебке — литр пота дешевле грамма крови.
Александров только подумал, что неплохо было бы сменить ленту, повернулся, чтобы взять зеленую тяжелую коробку со звездой — как пуля снайпера щелкнула по камням.
— Аллах акбар!
И снова — как из под земли, никуда они не ушли, залегли в непростреливаемой зоне, скопились — и снова в атаку.
Рядом стреляли из автоматов его сослуживцы — а он в этот момент отчетливо понял одно — в три автомата им не сдержать столько духов. Кому-то придется отходить к остальным.
А кому-то остаться.
— Уходите! — ткнул он в плечо Копырина — быстро!
Копырин не ответил — он часто бил очередями по склону, оскалившись как волк.
— Уходи! Оставь гранаты и уходи!
— Вместе умрем! — ответил Копырин, продолжая стрелять
— Отходи я сказал, это приказ! Александров толкнул Копырина так, что тот чуть не полетел с ног — оставь гранаты и отходи! Я прикрою отход! Занимай следующую линию обороны!
Пуля снайпера ударила по пулемету, с визгом отрикошетила. Еще одна…
— Уходи, сообщи остальным!!!
Рядом шлепнулась одна граната. Потом еще одна…
Лагерь бандформирований Мирамшах
За день до этого
Это был духовский штрафбат. Самый настоящий…
Их было пятьдесят человек и все они были смертниками. Или почти смертниками — в этих горах пуля не щадит, русские стреляют метко — а кроме как на русских их больше ни на кого не погонят: с сорбозами, зелеными справятся и без них. Они ошиблись — и вину должны были искупить кровью…
Ошибки у всех были разные. Абдалла, высокий, тощий малый, в очках — проходил обучение на оператора ПЗРК Стингер, но в бою бросил оружие и побежал, отчего погибли другие муджахеддины, расстрелянные с советских вертолетов. Огромный, бородатый, похожий на обезьяну Карим изнасиловал пятилетнюю девочку возле того места, где они стояли в ожидании перехода границы. В принципе в этом не было ничего необычного — он увидел гуляющую девочку недалеко от лагеря афганских беженцев, подкрался к ней, ударил по голове камнем и изнасиловал. Он думал, что это маленькая афганка, и что она умерла — но это оказалась пакистанка, далеко ушедшая от родного кишлака, она выжила и сумела опознать насильника. У маленькой пакистанки был большой род, в котором было много мужчин — и теперь для каждого делом чести стало покарать насильника собственной рукой. Если бы это была афганка — все бы закончилось выплатой некоторой суммы денег родственникам, а так пакистанский суд приговорил его к смертной казни через повешенье, но приговор не исполнили а доставили его сюда. Был здесь и Бадр, араб, который не говорил за что его загнали сюда — он вообще ничего не говор ил, возможно даже был немым.
Они жили в отдельных бараках, охраняемых и отгражденных от основной территории лагеря колючей проволокой, каждый день они до одури тренировались на простых силовых тренажерах и бегали по периметру колючей проволоки. Все они знали правила — одно задание, практически безнадежное — но если они все же выживут, верней — кто из ни выживет — тот снова встанет в ряды движения, станет братом среди братьев.
Остальным Аллах дарует шахаду***…
Маленький разведывательный вертолет — французский Алуэтт III, непонятно как оказавшийся на вооружении пакистанской армии, медленно покачиваясь, опускался на выгороженную площадку за лагерем. Вертолет шатало — ветры в горах непредсказуемы, наиболее опасен "провал" — резкий рывок вниз у самой земли — но летчик летал сюда не один раз и знал все коварство здешних ветров. В точно рассчитанный момент он не ослабил — а наоборот дал тягу двигателю — и парировал тем самым опасную игру ветра, посадив вертолет четко и ровно, как на бетонную площадку базы Чахлала, откуда они и вылетели два часа назад…
Пассажиров в вертолете было двое. Один — среднего роста, коренастый, в военной форме без знаков различия. Второй — на голову выше него, с благообразным молодым лицом, длинной седой бородой и в арабской, несколько неуместной здесь галабии, поверх которой для тепла был накинут ватник из зимнего комплекта униформы, которую здесь используют пакистанские горные стрелки. Первый весь полет молчал — или смотрел на проносящиеся совсем рядом горные склоны или делал какие-то записи в небольшой, аккуратный блокнотик, второй тоже молчал и нервно перебирал своим четки, старинные, сделанные из янтаря и по виду очень дорогие. Когда вертолет пошел вниз — он нервно тряхнул четками и поднял вверх глаза, по видимому вознося молитву Аллаху и прося у него удачного приземления.
Когда вертолет приземлился, первый, в военной форме выпрыгнул из винтокрылой машины первым, помог открыть дверь с другой стороны второму, который замешкался — видимо ему не часто приходилось летать.
— Субхана Ллаху!**** — сказал он
— Аллаху Акбар! — моментально отозвался араб приятным, чуть напевным голосом, проводя руками по лицу в символическом омовении.
Первым был бригадир пакистанской армии Мохаммад Юсеф, один из самых опасных разведчиков региона, доверенное лицо генерала Ахтар Абдул Рахман Хана, начальника пакистанской межведомственной разведки, координатор операции Тигр — проводимой американскими и пакистанскими спецслужбами операции по дестабилизации всего юга СССР и возрождения басмачества. Вторым — был один из питомцев его многочисленных школ, приехавший на джихад из Саудовской Аравии сын мультимиллионера, командир сформированного на его собственные деньги отряда Тор Лаглак***** — Осама Бен Ладен.
Завтра этому отряду предстояло уйти в бой — впервые в полном составе.
Навстречу гостям уже спешил, неловко придерживая болтающийся на боку германский пистолет — пулемет — подарок разведчиков ЦРУ, посетивших лагерь в прошлом году — полковник пакистанской армии и комендант лагеря Саяф Килани. Он тоже был доверенным лицом генерала Рахмана, командуя полком попался на том, что использовал труд солдат и все деньги забирал себе, ничего не отдавая начальству — но генерал Рахман спас его от расправы разъяренного армейского генералитета и перевел сюда. Раскаявшийся грешник все равно служит вернее… а тут он был нужен чтобы списывать поступающую военную и гуманитарную помощь. В лагере было по меньше й мере триста мертвых душ — на них поступали все виды довольствия, но поступали они сюда лишь на бумаге, на самом же деле они поступали на базар. Тем, кто здесь находился, довольствие доводилось тоже не в полном объеме — это было уже личное воровство самого полковника. Пока это можно было терпеть…
— Аль-Хамду Ллахи******, как долетели?
Юсеф уклонился от объятий
— Воздавать славицы Аллаху не время. Все готово?
— Так точно, господин бригадир, все люди готовы и рвутся в бой!
— Можно сто раз говорить "халва" — но от этого во рту не станет сладко. Пойдем и посмотрим, что ты нам покажешь…
— Выходите!
Все знали голос Али — его все так звали — но никто не знал его истинного имени, Али так Али. Свирепый бородатый надсмотрщик, он потерял ногу и глаз во время боя с шурави, еще давно, в восемьдесят первом. Про него ходили легенды — говорили, что осколок ударил его в голову, когда он был у мечети и глаз вывалился из глазницы и повис на нерве. Тогда он под огнем шурави взял из стены мечети немного глины, размочил ее собственной слюной, рукой оторвал глаз и проложил к кровоточащей ране глину — а потом снова стал убивать шурави и делал это, пока снаряд КПВТ не оторвал ему ногу ниже колена. Сейчас он передвигался на протезе — а протезировали его в ФРГ так, что никто несведущий и не думал, что у него только одна нога. Пустую глазницу закрывала черная повязка, можно было сделать и искусственный глаз — но он отказался, наверное потому, что с черной повязкой было страшнее.
Али был их командиром — и каждый это признавал, потому что в первый же день, когда их привезли сюда, и кто-то осмелился сказать ему дерзость — он достал пистолет и убил дерзнувшего. Больше никто не осмеливался ему перечить.
Выстроив их в некое подобие строя, он прошелся мимо них, словно выбирая кого еще сейчас казнить.
— В лагерь приехали большие эмиры — наконец сказал он — а завтра начнется. Всех, в том числе и вас, перебросят в Афганистан, где вы получите шанс. Многих из вас Аллах заберет к себе — но не стоит бояться этого, ведь шахада — лучшая награда для того, кто идет по пути джихада.
Он помолчал, снова прошелся перед строем.
— Те же из вас, кого Аллах не пожелает забрать к себе, в сад где не иссякает райская пища и где вас ждут семьдесят непорочных…те снова станут моджахедами, одними из нас. Но горе тому кто струсит — пуля все равно найдет его, а Аллах отвернется и плюнет, увидев его. Помните, что сказано — для отступивших приготовлен огонь!
Они прошли на смотровую площадку, выстроенную на крыше двухэтажного дома, служившего в качестве штаба и госпиталя. Для высоких гостей натянули тент — ветер был просто ужасным, от него нее помогало даже теплое обмундирование