Внезапно заданный в лоб, этот вопрос окончательно сбил Марви-на с толку. Он хотел соврать, но поймал дружелюбный, понимающий взгляд Лая и совершенно смешался.
— Ну, собственно... — Он вытянул из кармана револьвер, позорно зацепившись предохранительной скобой за подкладку. — Убить, да. Да, хочу убить.
— Не делай этого, сынок! — Взгляд Лая прямо-таки сочился сочувствием и всепрощением. — Ты ведь очень не хочешь этого делать, верно? Не так-то просто выстрелить в безоружного?
— Вот еще! — В Иезайе внезапно снова проснулся трезвый расчет, и он вздернул «магнум». — Как же я тогда стану царем? И можешь даже не предлагать мне в обмен на свою жизнь деньги, женщин и половину царства. Зачем мне это, если, убив тебя, я возьму всё?
— Подожди-подожди! — горячо заговорил Лай. — Ты непременно станешь царем, но для этого не надо никого убивать. Видишь ли, я сам хочу сбежать от всего этого. Скрыться. Придворный этикет, обеденные церемонии, судебные тяжбы подданных, внешнеполитические интриги... Знаешь, как это все утомляет, как непросто быть правителем? Вот, к примеру, Великого Инку каждое утро обсыпали порошковым золотом, и он ходил так до заката, когда ему разрешалось совершить омовение в священном озере. Очень красиво, конечно, и почетно, но думаешь, это приятно — целый день ходить обсыпанным порошковым золотом? Все тело зудит, кожа совершенно не дышит и вообще чувствуешь себя как дурак... — Лай поежился. — Понятно, если ты родился в трущобах и в жизни не ел ничего вкуснее анчоусной селедки, участь царя выглядит весьма завидной. Однако если трюфели в икорном соусе опротивели тебе уже к двенадцати годам, а самые красивые женщины — к восемнадцати... — Царь Фив вздохнул. — Тут поневоле взвоешь. Столько условностей, столько обязанностей, столько ограничений... Иногда я лежу без сна в своей шикарной спальне слоновой кости и мечтаю о тростниковом шалаше на берегу реки, простом крестьянском ужине и жене — дочери рыбака, с грубоватыми чертами лицами и обветренными руками...
— Понимаю, — вежливо ответил Иезайя. Честно говоря, ни черта он не понимал этого зажравшегося сноба.
— Ну так вот, — продолжал Лай. — Я давно лелею в душе мечту сбежать от этого невыносимого, разъедающего душу бремени власти и богатства. И тут такой случай! Мой сынок Эдип, такая умница — так получилось, что мы оказались разлучены, еще когда он был младенцем — выяснил, что ему предначертано убить меня, если он собирается стать царем Фив. От греха подальше он сбежал. Однако он прекрасно понимал, что боги будут вынуждены взять кого-нибудь на его место, иначе миф об Эдипе рухнет, а это внесет непредсказуемую сумятицу в культуру западной цивилизации. Сын сумел связаться со мной и посоветовал мне убрать нового претендента на трон, используя мои связи в «Коза ностра», но я резонно возразил, что в этом случае боги наймут другого. Капля, как известно, камень точит, и рано или поздно один из претендентов все-таки добьется своего. Поэтому мы решили, что мне лучше сразу уступить. Понимаешь? Исчезнуть, как Эдипу. Для этих целей я одел в свой костюм одного несчастного, который умирает от чахотки. Кроме того, у него рак предстательной железы, туляремия, саркома, экзема, тахикардия, половой герпес и гепатит С. Одним словом, он с величайшей радостью согласился на эвтаназию. Ты пристрелишь его вместо меня, понимаешь? Когда же этот квазицарь умрет, его кучер с воплями ужаса убежит с места цареубийства в холмы. Вот и все. К вечеру я уже буду в Фениксе, а утром чартерным рейсом прибуду на остров Ибица вместе с одной подружкой и навсегда исчезну из твоей жизни. Как тебе такой план?
— Ну, я не знаю, — замялся Иезайя. — А что мне помешает, скажем, выстрелить в спину убегающему кучеру? Чтобы, так сказать, не оставлять свидетелей?
— Сынок, — ласково улыбнулся Лай, — ты же ведь не захочешь, чтобы я потом всю жизнь являлся к тебе по ночам в белых тапочках?
— Вряд ли, — согласился Марвин. — А этот, — он махнул пистолетом в сторону изможденного человека в царском убранстве, — не будет мне являться?.. Эй! — позвал он. — Вы меня слышите? Вы действительно добровольно согласились на эвтаназию?
Человек в царских одеяниях с трудом приоткрыл воспаленные глаза, с тоской посмотрел на своего потенциального палача.
— Хватит болтать! — сухо прокашлял он. — Ради Зевса, пристрелите меня скорее! Я умираю в муках и делаю это уже восьмой год подряд! Когда же это все закончится?..
— Кроме того, я положил его семье весьма солидную пенсию по утрате кормильца, — добавил Лай, — и они вряд ли будут тебе благодарны, если ты вернешь им умирающего кормильца вместо пенсии.
— Ну, что ж... — Иезайя тщательно прицелился в блаженно прищурившегося больного, потом опустил револьвер. — Нет, не могу.
— Почему?! — в один голос вскричали царь и страждущий.
— Я не могу стрелять в человека, если он на меня смотрит, — пояснил Иезайя. — Велите ему не смотреть!..
— Может, ему еще глаза завязать или поставить лицом к стенке? — прошипел Лай. — Хватит валять дурака, за нами наблюдают!
Человек в ландо вдруг забился в жестоких конвульсиях, на губах его выступила сиреневая пена.
— Проклятье! — простонал он. — Приступ! Ребята, вы давайте либо пристрелите меня скорее, либо дайте таблетки! Вон там, в сумке!
— Смелее, сынок! — подбодрил Иезайю царь Фив. — Будь мужчиной! Один выстрел — и все в выигрыше.
— Стреляй, скотина! — прохрипел умирающий. — Ты что, смерти моей хочешь?! Стреляй, кому говорят!
Внезапно он широко размахнулся и вытянул Марвина царским скипетром, который сжимал в руке.
— Эй, чего дерешься?! — возмутился Иезайя, отскакивая в сторону.
— Отлично! — обрадовался Лай. — Издали так будет выглядеть еще правдоподобнее. Ну, давай, парень! Пристрели его, пока он не раскроил тебе голову! Это уже даже не убийство — это просто необходимая оборона!
— Да у него удар, как у цыпленка! — возразил Марвин, потирая ушибленное плечо. — Какая же это оборона? Как я могу вот так просто застрелить беспомощного человека?!
— Кретин! — возопил царь. — Стреляй, кому говорят! Время дорого! Всех нас погубишь!..
Больной, размахнувшийся для следующего удара, внезапно выронил скипетр, захрипел и повалился лицом вниз. Царь Лай бросился к нему, пощупал пульс, перевернул на спину, приложил ухо к груди и покачал головой.
— Кончено! — произнес он. — Во имя Демогоргона, как не вовремя!.. Ну, хотя бы в мертвое тело у тебя хватит духу попасть?
— В мертвое хватит, — согласился Иезайя. — Хотя осквернение трупов — тоже не самое похвальное дело в Техасе...
— Мать Гера! — возопил несчастный царь, воздев руки к небесам. — Ну почему ты позволяешь подобным идиотам безнаказанно пожирать наш кислород?!
— Хватит меня обзывать-то уже! — огрызнулся Марвин, прицеливаясь в труп. — Сами придумали какую-то дурацкую аферу, а теперь виноватых ищете! Раньше надо было думать...
Он выстрелил, и пуля отщепила от борта экипажа солидный кусок дерева. Лай уже ничего не сказал на это — он только пристально смотрел на дальнобойщика широко раскрытыми глазами, в которых застыли ужас, недоумение и отчаяние.
— Ну, ладно, ладно! — смутился Иезайя. — Давненько не брал в руки револьверов... Тяжелый очень, понимаете? Полицейская модель. Прицел уходит вниз, необходимо делать поправку...
— Стреляй, изверг! — мученически простонал царь. — Впрочем, нет, не надо! — тут же переиграл он, с опаской поглядывая на подрагивающий в руках Марвина «магнум». — Одного выстрела достаточно, чтобы Гермес услышал. Скажем, что попал с первого раза, издали все равно не видно. — Он суетливо полез в экипаж, загрохотал там чем-то металлическим. Послышался плеск, в ноздри ударил резкий бензиновый запах.
— Это зачем? — удивился Иезайя.
— Чтобы скрыть улики! — пояснил Лай. — Огонь — лучший помощник, если нужно избавиться от малейших следов. Труп не смогут опознать, а идентификацию по челюсти здесь еще не изобрели. Все, царь Лай умер! — Он быстро перерезал упряжь, после чего щелкнул зажигалкой и бросил ее в экипаж. Огонь с ревом взметнулся над деревянными бортами, и перепуганные лошади с оглушительным ржанием рванули в степь. — Лошади — божьи твари и совершенно ни при чем, — пояснил он. — Не следует их губить понапрасну. Ну, ладно, сынок! Не поминай лихом — я побежал! Если будет время, приезжай к нам на Ибицу. Мы с Барбареллой будем рады...
Повернувшись, он бросился вслед за удирающими лошадями.
— Ну как? — осведомился Иезайя, по-ковбойски покручивая револьвер на пальце. — Аплодисменты будут?
— Аплодисменты тебе, — сварливо произнес Гермес. — Медаль себе купи шоколадную. На троечку сработал.
Они сидели в придорожной харчевне, проводили разбор полетов и пили пиво «Францисканер», закусывая его холодными морепродуктами — здесь оказался довольно неплохой салат-бар с неограниченным количеством подходов.
— Аплодисменты тебе, — сварливо произнес Гермес. — Медаль себе купи шоколадную. На троечку сработал.
Они сидели в придорожной харчевне, проводили разбор полетов и пили пиво «Францисканер», закусывая его холодными морепродуктами — здесь оказался довольно неплохой салат-бар с неограниченным количеством подходов.
— Объясни, тренер! — обиделся Марвин, пряча «магнум» за пазуху.
— Надо было как: пришел, увидел, замочил! Быстро, четко, красиво! И никаких вопросов к тебе со стороны полиции не возникло бы даже в принципе. А ты битый час трепался с возницей! Ради всего святого, ну о чем можно было столько времени трепаться с возницей?
— Ну, о разных вещах, — уклончиво отвечал Иезайя. — Я вообще не сразу понял, что это и есть экипаж царя Лая. Ты же мне сказал, что он подъедет только через полчаса. Я думал, это так... свидетели. Выяснял обстановку.
— Ну, ладно, — смягчился Гермес. — Видно, я тоже где-то прокололся, чего-то не просчитал до конца. А почему вдруг экипаж загорелся?
— Пуля отрикошетила в бензобак, — лаконично пояснил Марвин.
— То-то я смотрю, от Лая адски разило бензином, когда я сопровождал его в Царство Мертвых... — протянул Гермес. — Однако у меня сложилось впечатление, что он совсем не был расстроен собственной гибелью. По дороге он распевал хвалебные гимны богам, выглядел бодро и очень живо интересовался местами, мимо которых мы проходили. И знаешь, мне показалось, что там, на перекрестке, он упал еще до выстрела, — подозрительно добавил Гермес.
— Свет распространяется быстрее звука, — пожал плечами Мар-вин. — Мы сначала видим вдали облачко дыма от выстрела, а звук доносится до нас лишь несколько секунд спустя. Элементарная физика.
— И то правда. — Гермес отхлебнул пива. — Итак, первая и наиболее сложная часть дела сделана. Теперь остается самая малость — победить чудовищную Сфинкс, и жители Фив, окрестности которых она опустошает, сами принесут тебе ключи от городской ратуши. На, дорогой Иезайя Марвин, победитель дракона, владей нами! — Он мелко захихикал.
Дальнобойщик со стуком поставил свой бокал на стол.
— Слушай, ты! — взревел он, резко подавшись вперед и сграбастав Гермеса за грудки. — Ты что, издеваешься надо мной, скотина? Какой еще, к дьяволу, дракон?! Насчет дракона мы не договаривались! Нет, браток, ты как хочешь, а я больше голову в петлю совать не собираюсь, баста!
— Пусти, малахольный! — пискнул полузадушенный Гермес. Потом он неуловимо перетек на противоположный конец стола, оставив в руках Иезайи кусок своей туники. — Фу, черт! — произнес он, растирая шею. — Да не дракон никакой, это просто фигура речи! Обыкновенная пожилая женщина, только на четырех ногах. Пожирает исключительно крестьян и простолюдинов, а с благородными воинами, которые приходят сражаться с ней, состязается в остроте ума.
— С детства не решил ни одной головоломки, — пробурчал Иезайя. — Что она делает с проигравшими?
— Убивает, естественно, — пожал плечами Гермес. — Но у тебя стопроцентная гарантия. Я знаю точный ответ. В общем, что бы она ни спрашивала у тебя, отвечай: «человек». Непременно попадешь в яблочко.
— А когда Сфинкс проиграет, что будет? — поинтересовался Мар-вин.
— Тогда она покончит с собой, как записано в ее контракте, Фивы освободятся от ужасного монстра, а герой Эдип Марвин станет царем. Твоя миссия будет выполнена, и ты сможешь до конца своих дней наслаждаться царским величием.
Иезайя тяжело вздохнул.
— Ладно, — буркнул он. — Раз уж ввязался в эту авантюру, нужно довести ее до конца.
Спустя час они стояли возле заброшенного, полуразрушенного храма, сложенного из известняковых блоков. Здесь обитала Сфинкс — беспощадная львица с головой человека, гроза округи, хтоническое чудовище с умом шахматиста.
— Туда? — тоскливо спросил Марвин, оглянувшись на пороге.
— Туда-туда, — заверил Гермес, подталкивая его в спину. — Помни, что я тебе говорил. Не напрягайся, держись запросто, но без панибратства — она этого страшно не любит. Будь вежлив, не хами. И ради всего святого, не забудь ответ на ее вопрос: «человек».
Наконец ему удалось пропихнуть Марвина внутрь. По инерции Ие-зайя ступил еще два шага, чтобы удержаться на ногах после толчка, и тяжелый матерчатый полог мягко опустился за его спиной.
Помещение храма было небольшим, его скудно освещали масляные светильники. Посреди святилища располагался сложенный из туфа колодец — Марвин с опаской заглянул в него и увидел, как внизу на немыслимой глубине непрерывно движутся и перемешиваются маг-менные массы. В дальнем углу располагался большой мраморный алтарь, а за ним виднелось каменное изваяние хозяйки храма: огромная тварь неподвижно сидела напротив входа, обвив лапы длинным хвостом. Ее лицо с пухлыми губами было бесстрастно и напоминало погребальную маску египетского фараона — если бы, конечно, в фараоны принимали нубийцев.
— Э-э-э... кхм, — произнес Иезайя, нервно оглядываясь по сторонам. — Тетушка... э-э-э... Простите... Вы тут?..
Изваяние шевельнулось, и Марвин понял, что допустил непростительную бестактность.
— Здравствуй, путник, — проговорила Сфинкс низким джазовым баритоном, выпрямляясь на лапах и потягиваясь, словно выспавшаяся кошка. В тишине храма отчетливо послышался хруст позвонков. — Что привело тебя в дом старой женщины? Может быть, тебе погадать на «медилоггуне»? Не хочешь ли чаю с домашним печеньем? Или, может быть, стаканчик ямайского рому и кубинскую сигару?
— Человек, — поспешно пискнул перепуганный Иезайя, прекрасно запомнивший инструктаж Гермеса: тот уверял, что только такой ответ на любые вопросы чудовища гарантирует безопасность и победу.
— Вижу, вижу, что не лягушка, — отозвалась Сфинкс, смерив Марвина оценивающим взглядом. — Красавец! Будь я веков на двадцать помоложе, я бы даже подумала о межвидовом сексе. Но в моем возрасте заниматься глупостями уже не солидно, да и просто нелепо... Ладно, не сутулься, снежок. Тетя Сфинкс шутит. Резать белого петушка сегодня не будем. — Мягко ступая, она обошла вокруг собеседника, машинально потерлась о его колени. — Чего ты хотел-то от меня? Небось пришел сразиться со старой афроэллинкой и думаешь, что это великий подвиг для крутого белого парня, а?
— Человек, — повторил Иезайя, сообразив, что Сфинкс снова задала вопрос, точнее, целых два вопроса.
— Человек, человек... — пробормотала львица, постукивая себя хвостом по бокам. — И ходят, и ходят, малолетняя шпана... Во имя Дамбаллы! Пожалуй, черепа тех, кто когда-либо приходил сражаться со мной, надо бы сваливать перед храмом, а не оттаскивать на хозяйственный двор. Было бы гораздо нагляднее... Впрочем, тогда к храму вообще было бы не подойти...
Сфинкс замолчала, устремив взгляд в бесконечность. Марвин терпеливо ждал, пока она вспомнит о его существовании, в полном соответствии с инструкциями Гермеса: вежливо, но запросто, однако без панибратства.
— Ладно! — вновь заговорило хтоническое чудовище. — Раз уж ты здесь, не станем лишать тебя удовольствия погибнуть от моих лап, бледнолицый. Будь ты черным братом, или латиносом, или, скажем, китайцем, или хотя бы последователем пути духов петро, я бы тебя, пожалуй, отпустила. Но вы, белые, должны нести коллективную ответственность за все те страдания, которые причинили другим расам веками беспощадной эксплуатации. Сейчас я задам тебе один вопрос и послушаю, что ты на это скажешь. Сумеешь ответить — клянусь Эшу ди Капа Прета, брошусь вот в этот колодец, и город спасен. Радуйся и все такое. Не сумеешь ответить — соответственно, пеняй на себя, за тобой придет черный барон Самеди. На хоздворе еще достаточно места. Готов, сахарок?
— Человек, — упрямо повторил Марвин.
— Какие мы гордые, — фыркнула Сфинкс. — Внушает. Типа несть ни эллина, ни иудея, ни тонтон-макута, а я типа вовсе никакой не бледнозадый снежок и не сахарок даже, а человек и звучу гордо. Ну, когда готов, то слушай. Только слушай внимательно и не оправдывайся потом, что плохо расслышал. Если будет надо, я повторю. Итак, кто утром на четырех, днем на двух, а вечером на трех?..
И тут Иезайя Марвин внезапно задумался. Уже трижды он отвечал на вопросы Сфинкс «человек», но ни разу та не обратила на его слова внимания и ни разу ему не была присуждена победа. Нет ли тут какого-то подвоха?.. Он припомнил беседу с Эдипом. Тот предупреждал его, чтобы он делил все слова пройдохи Гермеса на пятьдесят. А что если этот ярмарочный псевдобог из каких-то своих соображений решил подставить его именно сейчас? Что если Иезайя ответит, как его учили, а эта бабка-вудуистка с отвратительными манерами торжествующе хлопнет себя по бокам и с гомерическим хохотом отсечет ему голову широким ножом для разделки рыбы? Все происходящее очень дурно пахло, и Марвин решил быть настороже.
— Хм? — Он прочистил горло. — Вот что, тетушка? Трудная загадка. Я бы сказал, что это Санта Клаус, который в течение рабочего дня то выпрягает из саней уставших оленей, то, наоборот, запрягает отдохнувших. Утром он, соответственно, ездит на четырех, днем на двух, вечером... хотя нет, куда же он девает остальных?