Когда Владимир Андреевич вышел из кабинета, Вадима в коридоре не было, он исчез. И, как обнаружилось позже, успел сделать слепки со всех ключей.
Отец, раздавленный горем и безысходностью, не готов был сразу же последовать совету профессора и находился в растерянности, не зная и не понимая, что делать дальше, и какое‑то время ничего и не предпринимал.
А Кира заканчивала второй курс, и у нее случилась влюбленность в мальчика Андрея, тоже второкурсника, но по классу скрипки. Как‑то за обедом в столовой они оказались за одним столом, разговорились и понравились друг другу, а вечером пошли в кафе, познакомиться поближе. Он ей очень нравился — талантливый, подающий большие надежды, высокий, даже красивый. Теперь они проводили вместе перемены, пару раз посидели в кафе, сходили на концерт органной музыки на известного исполнителя и в кино, где оба благополучно заснули и проспали весь сеанс. Их соединяло взаимное влечение, влюбленность и общность интересов. Они начали встречаться и даже целовались, как подростки, в темных уголках консерватории.
Кира совершенно не думала о проблемах, возникших из‑за Вадима, глубоко убежденная, что папа все решит и сделает самым наилучшим образом, как было всегда. Влюбленная, одухотворенная музыкой и взаимным чувством, она, не переставая улыбаться, словно парила над всем миром.
Реальность вломилась в ее безоблачное пространство тяжелым ржавым ломом.
Как‑то Андрей ожидал Киру после занятий у выхода из консерватории. К нему подошли два амбала и «настойчиво посоветовали»: если он не хочет, чтобы его девушку изнасиловали у него на глазах пара‑тройка мужиков, то должен заплатить десять тысяч зеленых через три дня.
— У девочки и ее семьи большие долги, а отдавать они не хотят по‑хорошему. Но девочке повезло, у нее богатый парень, он ее спасет, — ерничая, объяснял один из них. — Ведь спасешь?
Андрей, не зная, чего от них ожидать, кивнул. И тут Кира выпорхнула из двери и сбежала по ступенькам к нему навстречу. Амбалы неторопливо развернулись и ушли.
— Кира, кому ты должна денег? — напустился на нее возлюбленный.
— Я? — поразилась Кира. — Никому!
— Вот эти двое, — он ткнул пальцем в направлении удаляющихся парней, — только что подошли ко мне и сказали, что твоя семья должна кому‑то большие деньги, и если я не хочу, чтобы тебя изнасиловали у меня на глазах, то должен отдать им десять штук баксов!
Кира отпрянула от него, собираясь возмутиться, отчитать, и в последний момент сообразила, что это дела Вадима…
Андрей больше с ней не встречался и прерывал любые ее попытки дозвониться и объяснить ему что‑то, и в консерватории он больше не показывался. Через три дня на встречу с теми двумя вместо него пришли охранники его отца и в популярно‑прикладной форме объяснили мальчонкам, что Андрей не имеет никакого отношения к девочке Кире, а если они сунутся еще раз… далее по матерному тексту. Отец Андрея отправил его учиться на год в Европу. Через год он вернулся и, встречаясь с Кирой в коридорах консерватории, старательно делал вид, что ее не знает.
Теперь ей пришлось обратить внимание на происходящее в семье.
Из дома стали пропадать вещи. Сначала деньги, потом мамины драгоценности и шуба, а однажды, вернувшись вечером с работы, родители не обнаружили библиотеки. Огромной, со стеллажами на две стены до самого потолка, собиравшейся еще дедушкой с бабушкой и потом родителями, уникальной библиотеки!
В доме поселились горе и отчаяние. Они даже имели свой запах — сердечных капель, застарелой пыли и подгоревшего кофе.
Папа поменял замки на двери, но через месяц, вернувшись с работы, увидел взломанную дверь, а из квартиры исчез телевизор и рояль Киры. Прекрасный Steinway!
И папа как опомнился! И развил новое направление деятельности — выяснять, как он может обезопасить и спасти семью.
У Владимира Андреевича был близкий друг детства — Роман Георгиевич, майор милиции, работавший, кажется, в уголовном розыске — Кира толком не знала.
Папа с дядей Ромой уехали на дачу на два дня. О чем они там говорили, отец не рассказывал, но вернулся он задумчивым, замкнутым и отмахивался от любых расспросов.
А вечером им позвонили из больницы и сообщили, что к ним доставлен Вадим Белый в тяжелом состоянии.
Вадима так страшно избили, что лицо представляло собой сплошное месиво! Когда мама это увидела, у нее случился сердечный приступ.
Он был должен огромную сумму денег, и в следующий раз его обещали убить. А срока для погашения долга дали три недели.
Владимир Андреевич продал дачу.
Он не мог тогда поступить иначе. Еще не мог. И это стало той роковой чертой, которую они переступили, еще не понимая этого.
Вадим пролежал в больнице три месяца. Мама не отходила от него, выхаживала, умоляла прекратить все это. Он плакал и просил прощения, обещал завязать, вернуться в институт, в семью… и сбежал в день выписки, когда Марина Константиновна пришла его забирать из больницы.
А в январе у отца стали требовать возврата долгов сына уже напрямую, шантажируя красочным описанием того, что сделают с Кирой или мамой в случае отказа платить.
— Мы не имеем к делам Вадима никакого отношения! — жестко отвечал Владимир Андреевич по телефону. — Мы прекратили с ним любые отношения, это чужой нам человек! И его долги нас не касаются!
А через два дня, чтобы отец понял всю серьезность намерений кредиторов, напали на Киру. Прямо у подъезда, когда она возвращалась поздно вечером с занятий, ее схватили сзади, зажав ладонью рот, оттащили в тень. Их было двое, один держал девушку, а другой медленно резал на полоски ее пальто и просил передавать привет отцу.
Открыв дверь и увидев, в каком состоянии находится дочь, Владимир Андреевич заплакал.
Позвонили в милицию, приехали два следователя, долго расспрашивали, составляя протокол, а когда они ушли, отец посадил Киру с мамой напротив себя в кухне и рассказал, о чем тогда на даче они говорили с дядей Ромой.
— Это горе, Володя, — выслушав друга, опечалился Роман Георгиевич. — И беда большая.
Они сидели за столом после бани, которую папа решил не обременять тяжелой беседой, выпивали — тогда он и попросил совета, рассказав о своей беде и о вердикте, вынесенном профессором.
— Тут вот какое дело, Володь, — объяснял дядя Рома. — В каждом казино и игровом доме, хоть в официальном, хоть в подпольном, есть штатные психологи, специалисты, которые вычисляют игроманов и уровень их зависимости. А дальше сплошной криминал. Это четко организованные преступные группы. Они выясняют про такого человека все: чем владеет, доходы, недвижимость, родственники, их материальное состояние, все его привычки, фобии, дела‑связи — абсолютно все. И подсаживают на игру, давая выигрывать по‑крупному. И пока они не выдоят его и всех его родственников до донышка — не отпустят. В этих организациях есть свои юристы, нотариусы, свои люди в паспортных столах и милиции, сидящие на проценте.
— Но какое отношение к делам игрока имеют его родные? — возмутился Владимир Андреевич.
— А такое, что их есть чем шантажировать, — пояснил Роман Георгиевич, — дети, жены, родители, любовницы и друзья автоматически становятся заложниками, как только человек начинает серьезно играть. И никого не волнует, что эти люди ничего никому не должны. Для них — должны, раз вы близкие игрока, и они не соскочат с вас, даже если игрок умрет или в тюрьму сядет: долги никто не отменял. И вот что я тебе скажу, — строго предупредил он, — пока дело не зашло совсем далеко и Вадька не наделал долгов занебесных, спасай семью! У тебя единственный шанс и выход — бежать и прятать своих девочек! Все! Никаких иных вариантов! Меняй фамилию и увози их в другой город. Я помогу всем, чем смогу.
— Но если милиция знает об этих бандах вымогателей, почему их не арестуют? — сопротивлялся и роптал отец.
— Да потому, что доказательной базы нет! — громко возмутился Роман Георгиевич. — Что им предъявишь? Организаторы и главари не при делах, а исполнители отмажутся по закону. Какой шантаж, удивятся они! Человек проиграл, все законно, вот долговые обязательства, заверенные нотариусом. Гражданин обещал отдать долг, деньги, как он объяснил, хранятся дома, в семье, у папы, у мамы, у любовницы, у друга Леши, он лично звонил и сказал родным, что к ним сейчас подъедут люди, которым надо передать нужную сумму. И все вопросы к нему. И все! Привет! А для того чтобы доказать факт шантажа, надо заявление в милицию написать, а чтобы дело уголовное открыть, надо, чтоб тебя шантажировали с огоньком, и не один раз. И при этом придется собственного сына заложить, накатав и на него заяву! А какие оперативные мероприятия? Поставить прослушку, ну, это дело плевое, но не всегда проканывает в суде как доказательство, и надо людей в наблюдение за каждым родственником поставить. А где ты людей возьмешь? Какое начальство завизирует круглосуточное наблюдение по факту шантажа семьи игрока? Да никакое! Да и сам знаешь, в каждом отделении по жирной крысе на прикорме сидит, никто не даст ход этому делу! А вот по факту похищения или нападения, тогда — да, и дело заведут, и расследовать станут. Ты хочешь, Володь, чтобы расследовать начали после того, как твою Кирку похитят и изнасилуют взводом, чтоб доходчивее было, а? — и кивнул утвердительно, увидев выражение отцовского лица. — Вот то‑то же!
— Но какое отношение к делам игрока имеют его родные? — возмутился Владимир Андреевич.
— А такое, что их есть чем шантажировать, — пояснил Роман Георгиевич, — дети, жены, родители, любовницы и друзья автоматически становятся заложниками, как только человек начинает серьезно играть. И никого не волнует, что эти люди ничего никому не должны. Для них — должны, раз вы близкие игрока, и они не соскочат с вас, даже если игрок умрет или в тюрьму сядет: долги никто не отменял. И вот что я тебе скажу, — строго предупредил он, — пока дело не зашло совсем далеко и Вадька не наделал долгов занебесных, спасай семью! У тебя единственный шанс и выход — бежать и прятать своих девочек! Все! Никаких иных вариантов! Меняй фамилию и увози их в другой город. Я помогу всем, чем смогу.
— Но если милиция знает об этих бандах вымогателей, почему их не арестуют? — сопротивлялся и роптал отец.
— Да потому, что доказательной базы нет! — громко возмутился Роман Георгиевич. — Что им предъявишь? Организаторы и главари не при делах, а исполнители отмажутся по закону. Какой шантаж, удивятся они! Человек проиграл, все законно, вот долговые обязательства, заверенные нотариусом. Гражданин обещал отдать долг, деньги, как он объяснил, хранятся дома, в семье, у папы, у мамы, у любовницы, у друга Леши, он лично звонил и сказал родным, что к ним сейчас подъедут люди, которым надо передать нужную сумму. И все вопросы к нему. И все! Привет! А для того чтобы доказать факт шантажа, надо заявление в милицию написать, а чтобы дело уголовное открыть, надо, чтоб тебя шантажировали с огоньком, и не один раз. И при этом придется собственного сына заложить, накатав и на него заяву! А какие оперативные мероприятия? Поставить прослушку, ну, это дело плевое, но не всегда проканывает в суде как доказательство, и надо людей в наблюдение за каждым родственником поставить. А где ты людей возьмешь? Какое начальство завизирует круглосуточное наблюдение по факту шантажа семьи игрока? Да никакое! Да и сам знаешь, в каждом отделении по жирной крысе на прикорме сидит, никто не даст ход этому делу! А вот по факту похищения или нападения, тогда — да, и дело заведут, и расследовать станут. Ты хочешь, Володь, чтобы расследовать начали после того, как твою Кирку похитят и изнасилуют взводом, чтоб доходчивее было, а? — и кивнул утвердительно, увидев выражение отцовского лица. — Вот то‑то же!
— Нам надо уезжать отсюда, — закончив рассказ, решительно заявил отец, — я все спланирую, и Рома поможет.
— А как же Вадим? — заплакала мама.
— Теперь он сам по себе, — жестко отрезал отец.
— Но я не могу уехать, — возразила шокированная Кира, — у меня учеба.
— В других городах тоже есть консерватории, — настаивал папа.
— Таких нет!
— Тебе сегодня было страшно? — повысил голос отец.
— Да, — поежилась от воспоминаний Кира.
— Так это детские забавы по сравнению с тем, что может произойти! Кира, тебя могут похитить и истязать, вымогая у нас деньги, или в бордель продать! Ты это понимаешь?!
Она расплакалась! Она не может, не может бросить консерваторию, уехать куда‑то от Ксении Петровны, от своих занятий!
— А что нам делать с долгом, который от нас требуют? — тихо, сквозь слезы, спросила мама.
— С этим обещал помочь Рома, — ответил Владимир Андреевич. — Я завтра же начну подготовку к нашему отъезду!
Шантажировать их не перестали, но папа дал согласие заплатить и вел переговоры с вымогателями, которые должны были закончиться их арестом, согласованным с начальством Романа Георгиевича. И в эти дни Вадима арестовали за «мошенничество в составе преступной группы».
Следствие велось долго, потому что похищенных путем мошенничества денег следователи не нашли, а фигуранты, арестованные по делу, валили все друг на друга.
Но Вадиму удалось через назначенного адвоката передать отцу записку из следственного изолятора, в которой было всего два предложения: «Я рассчитался с долгами. Вам ничего больше не угрожает».
Но жадность вымогавших не позволила им остановиться — в своих угрозах они зашли слишком далеко, и уже была назначена их встреча с Владимиром Андреевичем. Бандитов взяли в момент передачи денег. Но, как и говорил Роман Георгиевич, это были мелкие сошки, исполнители.
— Володя, то, что он сядет, ничего не меняет, — убеждал друга дядя Рома, — вам надо исчезнуть из его жизни. И сейчас самый подходящий момент!
Отец согласился, но перестал так торопиться, теперь уже продумывая необходимые действия спокойно, неспешно, основательно.
Суд над Вадимом и его сообщниками проходил в несколько этапов, и мама ходила на каждое заседание, как бы горячо отец ее ни отговаривал:
— Марина, не надо! Это душевный мазохизм!
— Я не могу его оставить там одного! — плакала мама. — Это мой сын!
— Он и мой сын, но я не хочу видеть, кем он стал! Для меня — мука понимать, что я не смог его спасти, уберечь! Я каждый день обвиняю себя в случившемся! Не уследил, не смог увидеть вовремя беду и спасти сына! Не смог уберечь и спасти семью! — первый раз признался в своих терзаниях душевных, изматывающих его, отец.
Но мама ходила, и, когда суд закончился, она превратилась в старуху. Вадиму присудили четыре года в колонии строгого режима.
А Кира влюбилась. Она уже перешла на четвертый курс, и сознание, уставшее жить в постоянном ожидании новых напастей несколько лет, в ожидании очередной беды, задвинуло страхи, спрятало их, нашептывая, что теперь все спокойно и ей ничего не угрожает…
Она встретила его на концерте в Большом зале консерватории. Антон был старше Киры на десять лет и влюбился в нее с первого взгляда, в чем тут же не замедлил признаться. Он красиво ухаживал, водил в дорогие рестораны, в театры, дарил цветы и рукоплескал на ее студенческих выступлениях.
Он подвозил ее домой после занятий, они целовались в его машине и заходили чуть дальше поцелуев. Антон настойчиво приглашал Киру в гости для более тесного общения, она не отказывалась, но как раз в это время начались экзамены и важные концерты, и приходилось заниматься очень много. Да они и встречались‑то всего три недели. Антон вздыхал преувеличенно горько, выслушивая ее объяснения о занятости, но уверял, что понимает и у них все еще впереди. И от этого понимания и терпения, которое он проявлял, подчеркивая таким образом свое уважение к ней, Кира влюблялась в него еще сильнее!
Но, как оказалось, Вадим обманул отца успокоительной запиской из околотка: про кое‑какие свои старые долги он забыл, а его кредиторы имели куда более крепкую память. И история повторилась.
Антону, как и в свое время Андрею, «предложили» заплатить долг Киры, теперь уже с угрозами ему самому, ну и красочным обещанием издевательств над ней. Он позвонил Кире и кричал в трубку, обзывая и обвиняя ее. Матом. И пообещал сам ее изувечить, если она попытается с ним связаться или встретиться!
Она прорыдала всю ночь. И ходила потухшая несколько недель. Близкие отношения с немногочисленными друзьями Кире пришлось прекратить еще после второго курса, дабы не подставлять их под удар; впрочем, в крепкую настоящую дружбу они не успели перерасти, не окрепнув временем и испытаниями.
Теперь она и вовсе дистанцировалась ото всех, кроме Ксении Петровны. Ее преподаватель была посвящена во все беды своей ученицы, но вот кто‑кто, а она ничего не боялась. Ну да, попробовал бы кто сунуться к ней! Вы представляете, какого уровня люди были ее учениками и друзьями?
Ушлые криминальные элементы, неплохо осознающие, «кто есть кто», даже смотреть в сторону Ксении Петровны не пытались, делая вид, что она не имеет никакого отношения к Кире.
А папа съездил на зону к Вадиму и выяснил у него, что это единственный «повисший» долг — восемь тысяч долларов. Владимир Андреевич взял кредит, встретился с теми, кто напугал Антона и отдал деньги.
А кто сказал, что в тюрьме не играют?
Через полгода Вадим, сидя на зоне, проиграл… Киру.
Первый раз, когда ее пытались похитить, ей необычайно повезло! Кира шла по тротуару к метро, возле нее, визжа тормозами, резко остановилась машина, из которой выскочили два мужика, схватили ее и стали заталкивать в салон. Она не успела ничего сообразить, даже закричать не успела. Мимо проходила какая‑то подвыпившая компания молодежи, они ради прикола и развлекухи сунулись выручать Киру. И неизвестно, чем бы закончилось эта заваруха, но мимо ехала патрульная машина, и милиционеры, завидев свалку, решили вмешаться.
В отделении, куда ее доставили, Кира дала какие‑то сбивчивые показания, толком ничего не запомнив: ни внешности нападавших, ни номера и марки машины.
Кое‑как доплелась домой, рассказала родителям про нападение, папа тут же связался с дядей Ромой. И на следующий день Роман Георгиевич по своим каналам узнал про новый карточный долг Вадима. За Кирой установили наблюдение. Через три дня на нее снова напали. Только на этот раз похищение состоялось.